Любовница

В кафетерии на седьмом этаже одной известной всероссийской редакции всегда было много народу. Там можно было встретить кого угодно, начиная от депутатов Госдумы и главных редакторов серьезных СМИ, заканчивая восемнадцатилетними стажерами и практикантами с факультета журналистики. И те, и другие любили местные булочки с корицей и ванильный Капучино. Однажды в этом уютном кафетерии, пропитанным ароматом свежесваренного кофе, пятидесятилетний редактор Дмитрий Олегович встретил свою любовь. Точнее, он встретил просто девушку: юную, добрую, жизнерадостную, отзывчивую, открытую, с сияющим взглядом. Такой она ему показалась при первой встрече. Впрочем, такой она казалась ему еще долго – все время его ухаживаний, конфетно-букетного периода и даже первых ночей. Дмитрий Олегович бы человеком неглупым и вскоре он начал улавливать первые признаки фальши во всем, что бы ни делала и не говорила Даша.

Их знакомство произошло случайно – так же, наверное, как и все знакомства, случившиеся в этом кафетерии. Она пришла на стажировку в редакцию, решила зайти с подругой выпить кофе, уронила какие-то бумажки, он поднял их, он поднял их и… Дмитрий Олегович любил вспоминать момент их знакомства.

…Первые полгода она была просто капризной и избалованной любовницей. Они работали в одном отделе, по вечерам они ходили в ресторан или в театр, на выходные уезжали за город. Он был женат, но ее это, казалось, совершенно не беспокоило.

Дмитрий Олегович и сам не замечал, как она быстро осваивается на работе, как хорошо пишет статьи, как быстро продвигается по карьерной лестнице. Не заметил он и того, как она вдруг заняла все пространство в его мыслях. Он не раз пробовал поговорить с ней серьезно на тему: «А что, если я разведусь…». «Разводись», - говорила она и загадочно улыбалась. «Ты станешь моей женой?» - спросил он ее однажды совершенно неожиданно, когда она допивала молочный коктейль в их любимом кафетерии. Она ответила, что станет. Он никогда не забудет, как он, полный решимости, быстро ехал по столичным проспектам, чтобы раз и навсегда покончить с этой неопределенностью, разорвать отношения с женой и узаконить свои отношения с Дарьей. Развод дался ему нелегко, все-таки двадцать лет брака – солидный срок, чтобы вот так вот взять и все это обрубить в один миг. Даша все это время была рядом, и лишь эйфория от предстоящей свадьбы с самой красивой, по его мнению, девушкой на свете давала ему возможность быть счастливым. Они все так же ходили вместе в кино и в театр, ее улыбка была такой же доброй и открытой, как раньше. Он пытался убедить себя, что все хорошо, но с каждым днем ему становилось все более страшно ее потерять.

В один осенний холодный день это все-таки случилось. Он пришел на работу, как обычно, в девять утра. Даша в это время была в командировке. Он очень скучал, а она не отвечала на письма и смс, ссылаясь на занятость. Его немного успокаивала та мысль, что они уже подали заявление на регистрацию брака, однако интуиция все же подсказывала Дмитрию Олеговичу, что что-то идет не так. У них с Дашей все было слишком хорошо и правильно. Слишком. Когда все так хорошо, что даже нечего сказать друг другу, значит – что-то не так. А ему было вот именно что нечего ей сказать. То, что он ее любит и готов отдать ей все, она уже слышала, она итак это знала. А к нему она ни за советом, ни за поддержкой не обращалась. Она вообще почти никогда не говорила о себе. В тот пасмурный осенний день, когда от нее впервые за год их общения не пришло ни одного сообщения, он понял, что что-то не так. В десять часов была планерка. Последняя за пятнадцать лет его работы в этой редакции, ставшей ему вторым домом. После планерки главный редактор попросил его остаться. Беседа получилась короткой – 10 минут, и вся жизнь разложена по полочкам. Они пусты. На его место берут 23-летнюю Дарью. Она лучше. Нет, конечно, главный редактор сказал это другими словами, но факт остается фактом – она лучше него справиться с этой работой и весь отдел проголосовал за то, чтобы назначить ее редактором вместо него. Дмитрий Олегович не стал даже возражать. «Конечно, она лучше. И меня,  вас, и вообще она лучше всех…. Справиться с этой работой», - добавил он неуверенно и поехал домой.

По приезду из командировки Дарья забрала свои вещи из его квартиры и переехала на съемную – в центр. Она сменила номер. Последняя смс, отправленная с ее старого номера, была короткой: «Извини. Не получилось… ». Он охотно верил.

… Прошло еще два года. Дмитрий Олегович устроился на другую  работу, в небольшую московскую газету – снова редактором отдела. К нему вернулась бывшая жена, и жизнь его вернулась в привычное русло. Он стал чаще прикладываться к бутылке, но не видел в этом ничего плохого. О Даше он узнавал от общих знакомых и из светской хроники, в которой она то и дело стала «светиться» то с одним, то с другим богатым кавалером.  Формулировка: «Все хорошо и даже лучше, чем можно представить» вскоре стала ее визитной карточкой. Причем, она говорила правду. В ее жизни все именно так и было. Что было тому причиной – ее красота, молодость, ум, присущий ей цинизм при ее ангельской внешности или все сразу? Дмитрий Олегович часто задавался этим вопросом.

Однажды ему представился случай спросить ее об этом лично. Оба они по редакционному заданию отправились в пресс-тур, и по самой что ни на сеть случайной случайности, их места в самолете оказались по соседству.

Она по-прежнему была такой же спокойной открытой для беседы и доброжелательной. «Привет», - сказала она ему, искренне улыбаясь, и устало плюхнулась в кресло. Она смотрела на него, как на старого знакомого или как на коллегу по работе, Казалось даже, что она правда была рада встрече. Она достала плеер из кармана куртки и собиралась было вставить наушники в уши, но он резко схватил ее за руку, забрал у нее плеер и положил его ей на коленки.

- Даша, неужели тебе совсем нечего мне сказать? – обратился он к ней.

- Дмитрий Олегович, отпустите мою руку. Или я сейчас позову на помощь… - сказала она спокойным, но уверенным тоном.

Он отпустил ее и процедил сквозь зубы «Дрянь». Он сказал это довольно тихо, но она все-таки смогла расслышать. Он отвернулся к окну, стакан в его руке дрожал. Она не знала, любил ли он ее еще или это было простое уязвленное мужское самолюбие, но почему-то в этот момент ей вдруг стало его жалко. Ей даже захотелось сказать ему что-то приободряющее и подержать его за руку.

- Дима, - обратилась она к нему.

Он повернулся к ней. Она отстегнула ремень безопасности, слегка привстала и села ближе к нему, протянула ему руку и сказала: «Дима. Прости…». Он был удивлен и растроган. Он ее такой никогда не видел. Впервые за все то долгое время, что он знал ее, на ее лице вдруг появились неподдельные эмоции. В этот момент Даша выглядела старше своих лет. Улыбка к ее детскому лицу шла намного больше, фальши ее было почти незаметно, напротив, когда Даша улыбалась, она походила на ангела.

 - Мне жаль, что так вышло, Дима. Я, правда, не совсем так все хотела сделать. Я, конечно, рассчитывала сделать карьеру с твоей помощью, но расставаться с тобой сразу я не собиралась. Я даже замуж за тебя могла бы выйти… Сейчас могла бы… не тогда. Ты очень хороший человек. И мне тебя чисто по-человечески жалко, - сказала она ему.

- Что ж, спасибо и на том, Даша. Знала бы ты, как мне жаль… - сказал он тихо и снова отвернулся к окну. Она погладила его по голове. Самолет взлетел. У Даши вдруг заложило уши. Она, как ребенок, начала жать кнопку вызова стюардессы каждую минуту. Эта ее детская непосредственность и послужила как раз тем самым ключом зажигания для последней  любви Дмитрия Олеговича. Только в те минуты, когда Даша нервно жала на все кнопки подряд, просила леденцы у впереди сидящих пассажиров и пыталась с помощью наушников от плеера избавиться от заложенности ушей, Дмитрий Олегович, наконец, понял, чем именно покорила его эта девушка. «Непосредственность», - подумал он про себя, - «Вот ее главный козырь».

Самолет набрал высоту. Лететь им предстояло еще два часа. Даша успокоилась, снова убрала наушники и снова обратилась к нему.

- Дима, ты все-таки замечательный человек. Если хочешь, ты можешь стать моим другом, - сказала она ему, пытаясь хоть как-то его утешить.

Конечно, он не верил в дружбу межу мужчиной и женщиной. И, конечно, он знал, что она в нее не верит. Но в этот момент эти слова были к месту, хоть и не несли никакой смысловой нагрузки.

- Дашенька, как бы там ни было, для меня ты в любом случае осталась моей последней и самой сильной любовью. И в любом случае я тебе очень благодарен. Кто-то говорит, что самая яркая – любовь первая, но я теперь могу с ними поспорить – ярче и сладостнее последней любви я ничего в жизни не знал, - сказал Дмитрий Олегович, крепко сжимая ее руку.

- Последняя любовь, говорите, самая яркая. Не знаю… У меня была только первая… Она же и последняя… Она же и самая яркая. Годы идут, а я только сильнее люблю его. Память уже стирает черты его лица, но то чувство, которое я испытывала к нему, никуда не ушло, вопреки всем прогнозам и статистике.

И так бывает…

- Даша, ты тоже любила? – удивленно спросил Дмитрий Олегович.

- Да. А что в этом удивительного? – спросила она с некоторой долей обиды.

- Да, нет, ничего. Просто ты не производишь впечатление влюбчивой девушки. Нет, я не спорю, у тебя было много романов, но ты все же больше похожа на человека, позволяющего себя любить, чем любящего. Позволь спросить, и кому же досталась такая честь, как твоя любовь?

- Нашему с вами коллеге – редактору. И вашему ровеснику, кстати.

- Расскажешь?

- Неа, - ответила она в привычной ей манере.

Им принесли напитки и газеты. Она схватила две. Она делала вид, что читает, он – что не думает о ней. Даша вдруг почувствовала себя неважно.

- Кажется, опять заболеваю, - грустно сказала она, - Горло першит, и знобит.

… Когда они прилетели в аэропорт, у нее сильно поднялась температура. Градусника с собой не было, но по ее внешнему виду можно было догадаться, что ей совсем нехорошо.

Дмитрий Олегович предложил ей проводить ее в гостиницу. Даша согласилась.

Они поднялись в номер, и она упала на кровать почти без чувств.

- Много работаешь? – спросил он ее серьезным голосом.

- Да нет, - неопределенно ответила она.

- Даша, на тебя страшно смотреть. Я пойду попробую вызвать врача, - сказал он.

По его лицу было видно, что он испуган.

- Слушай, а ты правда меня любил? – неожиданно спросила Даша?

- Да.

- Спасибо.

- Можно встречный вопрос? – неуверенно спросил он.

- Конечно.

- А ты правда любила кого-то?

- Да. Это длинная история. Без хэппи-энда. Так странно… мне сейчас вспомнилось, как он обо мне заботился.  Тогда тоже часто болела… И он был такой же, как ты сейчас, - сказала она с трудом сдерживая слезы.

Он не знал, что ответить. Он смотрел на нее совсем по-другому, чем раньше и чувствовал себя полным дураком, который не смог за столько времени понять самого близкого для его человека.

- Ты долго с ним встречалась?

- Три года.

- Большой срок.

- А что было в тех отношениях такого особенного… того, чего не мог бы тебе дать я?

- Сложно ответить.

- Не хочешь об этом говорить?

- Сейчас, напротив, хочу. Хочешь расскажу о самом счастливом дне в своей жизни?

- Да.

…Это был обычный зимний день. У нас зимы не такие, как у вас, в Москве. Мягче намного, и снег редко бывает, а в тот день так намело… Я радовалась снегу, как ребенок. А, впрочем, я и была ребенком, просто уже в шестнадцать я начала работать. Журналистом в газете. Я окончила  школу экстерном, в 16, училась почти на «отлично». Мне хотелось быстрее стать взрослой, я мечтала об этой работе, именно в этой рубрике, именно в этой газете. Я тогда и представить не могла, что стану ее ведущей. Я вообще за те два года осуществила все свои детские мечты, и даже больше. У меня было столько счастливых дней. Столько не у каждого бывает за всю жизнь. Впрочем, о самом счастливом дне… Это была командировка. Одно из первых моих редакционных заданий. Я уже получила тогда эту рубрику, и каждый день просыпалась с ощущением какой-то нереальности: неужели я работаю в этой газете, неужели у меня своя собственная рубрика, неужели…  Нужно было написать материал о том, как живет молодежь в глухой деревне, ехать до которой от областного центра было несколько часов. Редактор заехал за мной домой. Я не спала почти всю ночь в ожидании этой встречи. Представляла, как открою дверь, репетировала, как скажу «Привет!» возле зеркала, перемеряла все свои немногочисленные наряды и думала, как бы мне уговорить его не заставлять ее надевать шубу. А в пять утра, даже взбудораженный безудержной юношеской первой любовью, организм не выдержал, и я все-таки заснула. В 5:15 он уже звонил в дверь. Я проснулась не сразу. Встретила его заспанная, в пижаме, испуганная за свой внешний вид и в то же время такая счастливая, что он пришел. Он обнимал меня прямо в дверях. Я повисла у него на шее. «Ух ты, какие мы сонные, какие у нас пухленькие щечки, какая ты забавная, Дашенька», - говорил он и целовал меня  в глаза, трепля за обе щеки. Он принес мне мою любимую молочную шоколадку и козьего молока. Специально заехал вчера после работы на рынок, чтобы купить мне этого молока. Он считал меня совсем ребенком, и считал, что детям оно полезно. Я считала себя толстой (я и, правда, тогда была на пятнадцать килограммов толще, чем сейчас, и была нормального телосложения), но от молока все равно не отказывалась, потому что его считала своим кумиром, а раз уж он говорит, что это мне нужно, значит – нужно пить. Он относился ко мне, как к дочке. Я к нему, как к отцу и к мужу, в одном лице. У меня не было правильных представлений о нормальной семье, поскольку отца своего я никогда не видела, а мама удачно вышла замуж и уехала куда-то за границу. Куда именно, я даже толком и не знала.

Я осталась в шестнадцать лет одна в трехкомнатной квартире, с приличной, особенно для своих лет, зарплатой и студенческим билетом одного из лучших вузов. Сверстники мне завидовали и говорили, что мне страшно повезло, в шестнадцать лет быть такой самостоятельной! Я тоже на жизнь не жаловалась и наслаждалась каждой ее секундой, как будто бы чувствовала, что может в один миг всего этого лишиться. Иногда я могла всплакнуть о маме, но когда видела глаза своего любимого, свои статьи на первой полосе лучшей областной газеты, пересчитывала деньги в кошельке, грусть моя быстро исчезала. Он, редактор, откровенно жалел меня, как будто бы чувствовал, какую боль причинит мне однажды. К тому же,  ему было жалко меня, потому что до своих шестнадцати я не видела в жизни ничего хорошего.

Но вернемся к тому самому счастливому дню. Я, нехотя, выпила козье молоко. Он, конечно же, заставил меня надеть шубу. Мы поехали в деревню. Водитель дядя Слава, хмурый, затюканный жизнью мужик, проклинал все и вся: дороги, дураков, дураков на дорогах и тех, кто дал нам это задание. Редактор сидел рядом со мной и учил меня собирать материал на месте. Я пыталась впитать каждой клеточкой своего тела аромат его парфюма и машинально пыталась сесть ближе к нему. Дядя Слава не замечал, как хорошо нам сейчас вдвоем и сочувствовал редактору, что ему так много приходится маяться со стажерами. На месте мы быстро нашли общий язык с местной молодежью, нащелкали каких-то снимков. У нас осталось еще время для того, чтобы просто погулять по деревне и пообедать в местном кафе. Во мне было столько энергии и счастья! Я бежала по заснеженной дороге и бросала в него снежки, он бежал за мной  и повторял: «Ох, сейчас я кого-то поймаю», я упала на мягкий пушистый снег, когда он догнал меня. «Устала!», - сказала я, еле дыша. «Эх, Дашка, Дашка. Дите ты еще», - сказал он и глубоко вздохнув, поднял меня с земли, перекинул через плечо и понес к машине. Всю дорогу я смеялась. Потом был горячий сладкий чай, пончики, мое «Не хочу. Я, итак, толстая». Его «Надо!». А потом мы приехали домой. За вечерним чаепитием я почему-то расплакалась. Мне было слишком хорошо, я слишком боялась все это потерять. Он гладил меня по голове, говорил, что никогда не бросит, пока я сама не захочу жить самостоятельно и не полюблю какого-нибудь молодого красавца, я заснула у него на руках. Домой на ночь в этот раз он не поехал. Этот, в общем-то, обычный день обычной влюбленной девочки я вспомнила, как самый счастливый. И вспоминаю до сих пор.

- И это всё?

- Да. Я знала, что ты не поймешь.

-  А чем всё закончилось?

- Такие истории никогда хорошо не заканчиваются. И даже красиво они заканчиваются редко. Было много моих «пожалуйста». И его «отстань». Было много слез и скандалов. Был разговор с его женой и увольнение с работы. Был момент, когда я стала такой, какой ты меня видишь.  Однажды он меня уволил. Я попала в больницу с пневмонией. Вышла через месяц на работу. В кабинете, где  я сидела, все было по-прежнему. Даже обертка от моей любимой молочной шоколадки валялась в моем ящике. И редактор сидел на своем месте, возле окна, спиной ко мне. Обычно он поворачивался, когда я приходила, целовал меня в обе щеки и говорил, как любит. В этот раз он повернулся вполоборота, поздравил с выздоровлением и сообщил, что, к сожалению, здесь я больше не работаю.

- Классический финал  для отношений пожилого начальника и молодой любовницы. Но я-то предлагал тебе совсем другое, Даша. Но скажи, за что ты  до сих пор его любишь?

- Не знаю. А за что любишь меня ты?

Он тоже не знал, что ответить.

Оба они замолчали.

- Но, знаешь, чем я успокаиваю себя, когда одинокими ночами думаю о своей первой любви… Любовница – это ведь от слова «любовь», да? И значит – он меня все-таки любил. Этого мне достаточно для того, чтобы жить дальше.

«Наверное, в жизни каждой красивой девушки, способной на предательство и неспособной на чувства, был такой вот редактор. Взял и отредактировал девчонке всю жизнь - подумал про себя Дмитрий Олегович.

И ему стало безгранично жаль себя.

ЮЛИЯ САДОВСКАЯ