О «злых» и «добродетельных» жёнах в древнерусской культуре.

В последние десятилетия как в западной, так и в русской науке все большее внимание ученых привлекают гендерные исследования. Проблема пола стала предметом изучения для многих наук: философии, социологии, психологии и т. д. В этом ряду не исключением является и история, которая пытается выявить на конкретном материале (юридические документы, публицистика и другие письменные источники), каково было общественное положение женщины в различные исторические эпохи. В этом контексте особенно интересным представляется изучение роли и места женщины в русской истории икультуре, и прежде всего следует обратиться к истокам — к истории и культуре Древней Руси.

В исследовательской литературе уже стало общим местом утверждение о том, что на Руси к женщине относились строго негативно (А. В. Терещенко, И. Е. Забелин, Н. И. Костомаров, Б. А. Романов и др.). Исключения из этого правила незначительны. Среди работ, вышедших уже в постсоветское время, можно назвать сборник 1996 г. «Русская женщина и Православие», где рассматривается целый ряд тем, связанных с местом женщины в русской и мировой истории и представлениями о высшем ее предназначении в православной традиции.

Тем не менее надо признать, что негативные выводы некоторых крупных ученых небезосновательны. В древнерусской культуре прочно занимает свое место традиция «Слов о злых женах», где средневековыми книжниками формулируется отрицательное отношение к женщине. А. С. Архангельский в книге «Творения отцов церкви в древне-русской письменности»  возводит традицию создания подобных слов к творчеству Ефрема Сирина. Исследователь доказал, что приписывавшееся Иоанну Златоусту еще в греческой традиции слово Ефрема«На лукавых жен» в русской письменности известно под названим «Слово о женах злых и самовластных и богобойных» и входит в состав «Измарагда» и «Златоуста». Кроме Ефрема Сирина, вторым источником традиции русских «Слов о злых женах» послужили «Вопросы и ответы» Анастасия Синаита — сочинение, известное по «Изборнику» Святослава 1073 года. Это самый ранний текст «Слова о злых женах», пришедший на Русь из Византии. Впоследствии он вошел в состав«Златоструя», «Измарагда», Пролога и ВеликихМиней-Четиих.

К числу первых «Слов о злых женах», созданных в той же традиции, но уже древнерусским автором, относится то, которое содержится в «Молении Даниила Заточника»: «Что такое жена злая? Торговка плутоватая, кощунница бесовская. Что такое жена злая? Людская смута, ослепление уму, заводила всякой злобе, в церкви сборщица дани для беса, защитница греха, заграда от спасения». Вариации на тему женской злобы в русской литературной традиции чаще всего связываются с именем Иоанна Златоуста. Это анонимные произведения, которые на протяжении многих веков переписывались (при этом подвергаясь редакции переписчиков) под именем наиболее авторитетного на Руси богослова. В этой группе произведений, в отличие от вышеупомянутых памятников, рисуется уже два женских образа — жены «злой» и жены «доброй». Самой яркой в художественном отношении и тематически расширенной является редакция, содержащаяся в одном из Кирилло-Белозерских  Ефросина, которая, кроме традиционного псевдозлатоустовского слова, содержит оригинальную часть, принадлежащую, скорее всего, самому Ефросину. Слово построено на противопоставлении образов «злой» и «доброй» жен: «Что есть злая жена? Отгнание аггеломь, смирение диаволе, заключение жизни вечныя, введение в муку вечную. Добрая жена мужа своего любит и доброхот во всем.

А злая жена мужа своего по хрипту биеть немилостивно. А добрая жена по очем целует и по устам любовнаго своего мужа. А злая жена по очемь ожегомь чернит и помеломь забрызгиваеть, чтобы ослепнул.А добрая жена главу своему мужу гребнемь чешеть и милуеть его. А злая жена по рту и по зубом батагом биеть не отмахивая»… и т. д.

Как видно из приведенного отрывка, стилистически текст Ефросина связан с «Молением Даниила Заточника». Эта связь при сопоставлении двух памятников недвусмысленно прослеживается и наидейно-смысловом уровне. Описания «злых жен» совпадают почти дословно. И в одном и в другом памятнике содержится (с незначительными стилевыми разночтениями) рассказ о старике, продающем собственных детей. Весьма вероятно, что Ефросин был знаком с «Молением» Даниила и заимствовал у него не только стилистические приемы, но и сюжеты (рассказ о старике, сравнение женщин с животными: ехидной, змеей, василиском), продолжая все ту же тему осуждения женщин. Это, в свою очередь, означает, что в древнерусской книжной традиции деление женского образа на два диаметрально исключающих друг друга типа практически не изменилось.

Следует отметить, что в «Слове» Ефросина (как и во всей этойгруппе текстов) характеристике положительного образа отводится гораздо меньше места, чем характеристике образа негативного. Сам же образ «доброй жены», по сути, сводится к одной-единственной идее:жена должна любить и холить своего мужа, а все остальное неважно. Все положительные качества «доброй» героини направлены только на супруга. Взаимоотношения женщины с остальным миром просто не принимаются во внимание.

Тот же положительный идеал женщины, проходя через всю древнерусскую литературу, полностью сохраняется также и в «Домострое» нраво- и бытоучительном памятнике XVI в., энциклопедическом по охвату всех сторон народной жизни, начиная с отношения к Богу, государственных, межсословных и семейных отношений и кончая советами по обустройству хозяйства вплоть до засолки огурцов.

Его строго назидательный тон, требовавший неукоснительно точно соблюдать в практической жизни все даваемые рекомендации, в послепетровское время сделал «Домострой» курьезно знаменитым, в особенности по вопросу о положении женщины в семье. При этом в новое время стало общим местом трактовать отношение к женщине в «Домострое» как отрицательное, тогда как во всей православной традиции (мы видели, как она выражена у Ефросина) именно домостроевская концепция положительного женского образа была несомненной и общепринятой.

В XVII в. «женская тема» занимает в литературе все большее место. Увеличивается и количество произведений, посвященных темеженского злонравия. Итогом развития этой темы можно считать поучение-повесть «Беседа отца с сыном о женской злобе» анонимного автора. «Беседа» построена как диалог отца и сына, которые высказывают диаметрально противоположные мнения о женской сущности. Отец доказывает, что все женщины по природе своей злонравны и наделены разнообразными пороками, сын же, напротив, выступает защитником женщин. Повествование постепенно теряет изначальную диалогическую форму и переходит в монолог отца, точка зрения которого и торжествует в произведении: «Аще кому злая жена случиться, то над чужим мертвецом не ходи плакати, всегда будет у тебя в дому плачь. Сыне мое и любимое мое чадо, вся сея видехъ и в писании обретох и согласию твоему рекох». Эти завершающие слова повести можно считать итогом развития «женской темы» в древнерусских Словах «о злых женах». Несмотря на характеристики «добрых» жен, все же в учительной литературе торжествуют представления о женщине как о «злой жене». Заметим, что «Беседа» имеет параллели и с «Молением Даниила Заточника», и со Словом о женах в сборнике Ефросина.

Итак, как мы видели, все авторы и переписчики-редакторы «Слово злых женах» трактуют образ женщины практически одинаково: она наделена всеми пороками и недостатками, какие только может помыслить автор. Женщина понимается ими как некое абстрактное злое начало, орудие, с помощью которого дьявол действует в этом мире.

Каждый из упомянутых памятников при характеристике женщины ссылается на ветхозаветные примеры женского злонравия (Ева, Вирсавия, Далила и т. д.). Таким образом, можно сделать вывод, что такое понимание женской природы восходит к Ветхому Завету. Ева, вкусив от древа познания, обрекла женщин на такое отношение, которое выражено в «Словах о злых женах». Сходное ветхозаветное отношение к женщине мы можем наблюдать и в других памятниках древнерусской письменности («Киево-Печерский патерик», некоторые повести XVII века).

Но мало кто из исследователей указывает на то, что рядом с ветхозаветной концепцией женской природы в древнерусском обществе существовало и другое понимание женского начала. Это понимание прямо связано с Новым Заветом, который имел на Руси наивысший авторитет со времени ее крещения. Новый Завет предлагает совершенно иное отношение к женщине. Здесь женщина — это символ милосердия, кротости и смирения. Она достойна самого глубокого уважения, она способна воспринимать высшую духовную мудрость, как сестра Марфы Мария, внимающая словам Христа и отвергшая бытовую суету (Лк. 10:38–42), как самарянка у колодца (Ин. 4:1–42).

Женщины проявили верность и преданность Христу до конца: они стояли у Креста, когда ученики, за исключением Иоанна, в страхе разбежались (Мф. 27:55–56; Мк. 15:40–41; Ин. 19:25–27; Лк. 29:55).Жены-мироносицы первыми были удостоены услышать весть о Воскресении (Ин. 20:1–18; Лк. 24:1–11; Мк. 16:1–8; Мф. 28:1–10). Но самым почитаемым — выше чинов ангельских — был образ Богоматери, второй Евы, которая своим послушанием исправила преслушание первой Евы и стала, согласно христианскому учению, источником спасения. «Теплая Заступница мира холодного» начала быть особенно близкой нашему народу в XIII в., во времена нашествия татар. Она стала считаться сугубой защитницей Русской земли от захватчиков.

Именно из новозаветного контекста и рождается на Руси совершенно иное представление о женщине и ее миссии, нежели то, которое берет верх в «Словах о злых женах», и это представление прочно связывается с образом Богородицы. Так, в «Беседе отца с сыном о женской злобе» сын, робко защищая женщин, прежде всего апеллирует к Новому Завету, уподобляя роль женщины в мире роли Богородицы. Но эта мысль в памятнике, о чем уже говорилось, не получает развития как особая точка зрения.

Евангельская модель женской миссии в мире прежде всего реализует себя в особенностях женской святости на Руси. Мы можем назвать 17 общецерковно прославленных святых жен. Из них 14 принадлежат Древней Руси и только 3— России Нового времени. Новейшая трагическая история России пополнилась сонмом новомучениц. Тема женского святого подвига на Руси достойна отдельного глубокого исследования, и ее раскрытие не входит в задачи настоящей работы. Отметим лишь, что, говоря о роли женщины в русском обществе, русской культуре, невозможно обойти тему женской святости. Изучение вопроса о месте женщины и об отношении к ней в древнерусском обществе следует продолжать именно в этом направлении.

Итак, в древнерусской культуре функционировали две концептуальные модели понимания женской природы — ветхозаветная и новозаветная, к которым после длительной эпохи татаро-монгольского нашествия присоединились еще и некоторые отголоски традиций восточного деспотизма. В соответствии со всеми этими моделями и выстраивалось отношение к женщине в культуре и обществе Древней Руси. Но важно подчеркнуть, что новозаветная модель все таки преобладала.

В. В. ЯГОВЕЦ