Творчество Андрея Платонова (заключение)

Начало статьи опубликовано вчера. Сегодня поговорим о втором, основном, и о третьем, последнем периоде жизни и творчества Платонова.

В «Чевенгуре» уже иной Платонов, но и здесь немало рассуждений о Боге. Чего стоит предложение Чепурного Порфирию «заняться ласками в алтаре» с его Клобздюшей, или недовольное выражение водителя кобылы по имени «Пролетарская сила» Копёнкина: «Пошли отсюда, здесь сырым богом что-то пахнет». Чевенгурцы не жаловали религиозные предрассудки отнюдь не по причине своей просвещённости, до атеизма им было очень далеко. Просто религия воспринималась ими как бесконечное откладывание цели, а потому как обман. В то же время их жизнь была пропитана мистицизмом, революционно-религиозным экстазом и аскезой сверх всякой меры. Коммунизм для них есть «экстасис», то есть «выход из себя».

Чевенгурцы – герои романа вроде бы и философствуют, но философия у них гротескно-классовая, выдуманная, издёвка над философией, потому что без реальных конкретных знаний о некоторой предметной области философии не бывает. Философствование – это двойной труд: сначала получают знания, а потом их осмысливают с социокультурной, метанаучной и методологической точки зрения. В социокультурном осмыслении, возможно, и состояла философская сверхзадача автора: выразить словесность бывших ранее бессловесных людей, что и есть их саморазоблачение-самовыражение. То есть вивисекция.  Умствования не просто необразованных, а восторженно-невежественных людей, в головах которых «как в тихом озере, плавали обломки когда-то виденного мира и встреченных событий». «Слышали кое-что на митингах, вот и агитируют». Они знакомились с марксизмом на митингах. Что это как не вивисекция большевизма скальпелем платоновского слова.

Известно, что толпа есть «снижено-человеческое», она управляется примитивными эмоциями. Митинг или толпа в целом всегда глупее составляющих её индивидов. И неудивительно, что люди толпы в «Чевенгуре» уничтожили «буржуазию», даже не подозревая, что буржуа – это всего лишь «горожанин», живущий своим трудом. И стали они жить, ничего не делая, кроме каких-то безумных субботников по перетаскиванию деревьев и домов в центр города. Это снова художественная оценка коммунистической утопии? Мне думается не только. Дело в том, что Платонов иронизирует возможно и над самим собой, он ужасается и своим взглядам двадцатых годов, своей ранней публицистикой и переносит своё разочарование в художественную форму.

В революции разочаровывалось немало из немногих оставленных ею живыми писателей, ученых, поэтов. А когда человека жизнь заставляет разочаровываться в своих бывших идеалах или способах поведения у него возникает злость на себя тогдашнего. И компенсацию находят в энергичном отмежевании от преодолённой позиции. Но отмежеваться напрямую Платонов не мог, расстреляли бы. Вот он и писал «Чевенгур» и «Котлован».

Вообще-то говоря, чтобы сохранить душевный покой лучше не разочаровываться и повторять: «я своих убеждений не меняю». Но не меняются только дураки и покойники. Платонов не был ни тем, ни другим, он старался быть и был честным, вынужденно соизмеряя свою совесть и своё творчество с мерой дозволенного. Потому что такие достоинства как самостоятельность политического мышления и честность в условиях сталинской системы совмещать было трудно. Не случайна ироничная фраза Платонова в «Шарманке»: «Стервец. А то бы давно погиб». Эта фраза знаковая, дорогого стоит.

Вот и высмеял писатель своими книгами тридцатых свои завихрения двадцатых, доведя их до абсурда. Платонов явно симпатизирует своим незадачливым героям. Причем неприятие себя злее, чем неприятие других.

Платонов отождествляет веру в Бога с разновидностью «умственного покоя», то есть с полным отсутствием или бездействием ума. Возможно потому, что большевизм — это мистика, которая выше божественного и выше религии и которая не может удержаться в рамках морали. Большевизму не нужна ни религия, ни мораль. Может, ум нужен? Тоже нет! Потому что одним из ключевых рычагов эксплуатации по тексту Платонова является разум, а обладание им - страшный грех, грешное перед пролетариатом собственничество: «Ум такое же имущество, как и дом, стало быть, он будет угнетать ненаучных и ослабленных...»

Какая злая ирония!

И главной делается ДУША. Мастеровой Захар Павлович так и говорит: «Никто ничего серьезного не знает — живое против ума прёт». Живое - это «душа», она «прёт» ПРОТИВ УМА, который вместе с эксплуатацией, частной собственностью, отчуждением, буржуазией, эволюцией, историей стоит по ту сторону классовой битвы. Так идет «созревание» коммуниста и положительного героя Александра Дванова, который «в душе любил неведение больше культуры» и был рад, что «в России революция выполола начисто те редкие места зарослей, где была культура». (!)

Коммунисты не просто расстреливают буржуев, они ритуально простреливают им горло в области желез (знание магической анатомии) где у тех якобы «находится душа». После окончательного уничтожения… нет, не людей, а «буржуазных элементов» наступает общенациональное примирение с трупами: «Теперь наше дело покойнее! — отделавшись, высказался Чепурный. — Бедней мертвеца нет пролетария на свете».

Глупость и абсурд выставлены Платоновым как важнейший мистический инструмент большевистского «преображения» мира и человека. Глупость культивируется как самая действенная форма существования, рвущегося к мировой душе. Блаженны нищие духом, разумом. Блаженны глупые, бедные и обреченные на послушание борцы с главным эксплуататором — рассудком, потому что это внутренний буржуа. Вот такие люди, утратившие от бездны лишений и унижений не только элементарную логику, но и простейший ментальный аппарат, - это и есть общинник - чевенгуровец — красное издание индивида как всечеловека. Для вселенского перепуга других народов.

Читая - отшатываешься, надоело, прочь из этой грязи и дикости, нищеты и убогости, от этих смертей и жестокой бессмыслицы хочется бежать и умываться. Трудно придумать более сильное разоблачение большевизма чем «Котлован» или «Чевенгур». Большевик Сафронов заявляет: «Мы уже не чувствуем жара от классовой борьбы, а огонь должен быть: где ж тогда греться активному персоналу?» /Котлован. Ювенильное море. М., 1987. С. 58/ Они жаждали жечь и убивать, и строить и снова жечь…

Так что с точки зрения официальной идеологии Платонова не печатали совершенно справедливо, большей «антисоветчины» казалось бы трудно и придумать.

А вот для А. Дугина это вовсе не антисоветчина, а наоборот, потому, что «Чевенгур», как  он справедливо отметил, есть «базовый текст Революции». Он пишет: «Андрей Платонов один из главных культурно-исторических и философских аргументов национал-большевизма, и самым кратким ответом на вопрос «что такое национал-большевизм?» будет одно слово «Чевенгур». И затем продолжает: «Чевенгур» написано на знамени новой национал-большевистской доктрины нашего самосознания. Это карта маршрута гносеологической историософской дефиниции. Это наше наследство. Мы снова отберем у вас все. Не чтобы иметь, чтобы быть, чтобы ничего не оставить как есть, чтобы упразднить все отдельное, и привести к тотальности Победы все общее, единое, Целое». (конец цитаты)

И действительно "Чевенгур" есть некое самовыговаривание революции, в этом Дугин прав. Но только в этом. Благодаря «Чевенгуру» мы можем понять многое, но не так, как Дугин. Глубинные истоки большевистского переворота и возникновения  партии-государства, даже в какой-то степени тайну веков предшествующих. Я не могу себе представить как можно разоблачительный "Чевенгур" использовать в пользу большевизма! Опять всё у всех отберём? Награбленное бандитами и мошенниками-коррупционерами или заработанное и заслуженное?  У Платонова есть комиссар Достоевский (такую фамилию Платонов дал своему персонажу) и приказывает отнять всё имущество у богатых, раздать его бедным, думая, что от этого социализм сразу и "произрастёт". Издёвка? Да. Но если у Платонова это издёвка – то у Дугина всерьёз, и опять «до основанья, а затем»… 

Действующим по теории управляемого хаоса как раз и нужны люди, не осознающие что ими управляют разрушители. Россия больна с 862 года. Только через тысячу с лишним лет доверчивые массы заговорили на языке революции, но обещания коммунистического рая оказались обманом. Вирус эсхатологии и мессианства, обрядившись в тогу идеи мировой революции, поразил Россию. Казалось бы, займитесь «сбережением народа», обустройством огромной страны. Так нет же, надорвались, раздувая под чужеродным руководством троцкистов мировую революцию. Или это режиссёрская мизансцена, в которой каждому участнику отводят такую роль, чтобы в целом получался деструктивный результат? Так напугала всех Россия царская («жандарм Европы») и советская («Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем»)?

Поэт Рильке придумал бессмысленную фразу о том, что все государства граничат друг с другом, и только Россия - с Богом. И кинулись эту фразу наперебой цитировать наши служители византизма. А зря. Нам бы как раз и надо показать, что мы граничим «Друг с Другом». И не надо спрашивать кто виноват и что делать. Перефразируя известное четверостишие Тютчева о том, что "умом Россию не понять в Россию можно только верить" следует откровенно заявить: давно пора уж, вашу мать, умом Россию понимать! Виноваты мы все, и делать надо себя, штучно, всем вместе и каждому в отдельности в интересах России и в своих личных  интересах.

Третий, завершающий этап творчества и жизни.

С первых дней войны Платонов добивался отправки на фронт. С октября 1942 г. он военный корреспондент газеты «Красная звезда» в действующей армии. За годы войны выпустил несколько книг прозы, из которых старался исключать картины боёв, а основную нагрузку перенести на нравственные проблемы. Его не оставляли размышления о мире, о том, каким человек выйдет из войны и какой будет послевоенная жизнь. Он верил в скорые перемены к лучшему. Вернулся весной 1945 из Берлина в офицерском звании, но уже совершенно больным. Он получал военную пенсию и скромно жил во флигеле бывшей усадьбы Герцена на Тверском бульваре, где находится Литературный институт. Платонов часто расчищал снег у входа своего жилища, отсюда и родилась легенда, что он работал дворником. Этого не было.

Но зато было другое. В 1946 году на страницах журнала «Новый мир» был опубликован рассказ  Платонова «Семья Иванова», позже названный «Возвращение». Писатель не раз рассуждал в своих произведениях о возвращении к новой мирной жизни, но теперь эта ситуация наполнилась особым, сокровенным смыслом. Сталин, прочитав платоновский текст, написал на полях: "Талантливая, но сволочь". Первое слово спасло писателю жизнь, второе обрекло на пожизненное молчание. Литературная газета разразилась разгромной критикой писателя за "клевету на советскую семью". После этого Платонову разрешали лишь изредка делать что-нибудь в качестве внештатного анонимного литсотрудника, например, редактировать вариации русских и башкирских народных сказок для детей. Пишут, что он работал над сатирической пьесой на тему американской действительности (с аллюзиями на СССР) «Ноев ковчег». Иногда он подрабатывал в качестве рабочего сцены в театре. Однако приспособиться Платонов уже не мог. 

В 1938 году для острастки писателя по обвинению в антисоветском заговоре был арестован его пятнадцатилетний сын Платон Андреевич Платонов и осуждён на 10 лет. В лагере сын заболел туберкулёзом, и по просьбам писателей, в частности М. Шолохова, в 1940 году был освобождён, но долго не прожил и умер на руках отца в 1943 году. Ухаживая за сыном Платонов заразился туберкулезом и спустя восемь лет, в 1951-м году умер.

Его незаконченный роман "Счастливая Москва" был обнаружен в рукописях уже в 1990 году. Москва - это имя девушки, она сирота. Ей отрезало ногу в метростроевской шахте, но она счастлива, потому что умеет любить. Значит и Платонов счастлив, если столько пережив, сохранял в себе любовь к жизни и к людям. 

***

 Известно огромное влияние языка на сознание. По мнению И. Бродского «Платонов сам подчинил себя языку эпохи», в отличие от большинства писателей того времени, занимавшихся более или менее «стилистическим гурманством, что было формой эскапизма».

Но, мне думается,  Платонов специально не «подчинял» себя языку, это его родной язык. Можно, конечно, теоретизировать о преемственности в русской литературе, о «зависимости писателя от неаналитической сущности русского языка» и т.д., но у Платонова его творчество - это его стиль мышления и самовыражения. Он вышел из русского народа и сказал так, как мог. Талантливо, своеобразно, неповторимо.