Гибель Спарты. Матриархальные нравы как фактор упадка.

Античную Спарту по праву можно назвать колыбелью европейского феминизма. Спартанское общество с его нарочито акцентированной суровостью и маскулинностью на деле было весьма матриархальным и нигде в античном мире женщина не чувствовала себя столь вольготно как в Спарте. Современные исследователи даже называют спартанок истинным прообразом мифических амазонок. Так почему же Спарта склонилась к упадку и какова в этом роль женщин?

Аристотель, наблюдавший своими глазами закат Спарты, так отзывался о положении спартанских женщин:

«...законодатель, желая, чтобы все государство в его целом стало закаленным, вполне достиг своей цели по отношению к мужскому населению, но пренебрег сделать это по отношению к женскому населению: женщины   в Лакедемоне в полном смысле слова ведут своевольный образ жизни и предаются роскоши... При таком государственном строе богатство должно иметь большое значение, в особенности если мужчинами управляют женщины… Дерзость в повседневной жизни ни в чем пользы не приносит, она нужна разве только на войне, но лакедемонские женщины и здесь принесли очень много вреда... Первоначально свободный образ жизни лакедемонских женщин, по-видимому, имел основание... Когда же Ликург, по преданию, попробовал распространить свои законы и на женщин, они стали сопротивляться, так что ему пришлось отступить».

Историк Ю.В. Андреев отмечает: : «Аристотель был не так уж одинок и не так уж оригинален в своей неприязни к спартанским женщинам. Об их распущенности, роскошестве и расточительности был осведомлен уже его учитель Платон и писал о них почти в тех же выражениях, что и Аристотель, хотя и не так многословно (Leg 637с., 806с). Но еще задолго и до Аристотеля, и до Платона в чем-то сходные суждения высказал великий трагический поэт Еврипид. В его трагедии "Андромаха", созданной еще в те времена, когда Спарта находилась в зените своей славы и могущества, старец Пелей сурово порицает спартанца Менелая за то, что он ничего не сделал для того, чтобы оградить свой семейный очаг от скверны прелюбодеяния.»

Он же упрекает спартофила Плутарха в непоследовательности: «В "Сопоставлении", которым завершаются биографии Ликурга и Нумы Помпилия, он решительно отдает "пальму первенства" римскому царю, находя оптимальным избранный им способ решения "женского вопроса" {Plut. Lye. Numa; Comparat. 1П. 1-5). Акценты в оценке нравов и поведения спартанских женщин, а также их общественного положения здесь явно смещены в сторону "общих мест" антилаконской традиции.

Брачные обычаи спартанцев и в особенности обычай уступки жен другим мужчинам теперь уже не кажутся Плутарху такими уж превосходными. По его мнению, человек, способный на такое дело, либо совершенно равнодушен к своей супруге, либо, повинуясь закону, обречен терзаться жестокими муками ревности. Уже не вызывают у него былого восторга и спартанские принципы женского воспитания. Теперь он склоняется к мысли, что Ликург, допустив девушек и женщин к участию в атлетических состязаниях, предоставил им слишком большую и по природе им несвойственную () свободу, что не могло не шокировать поборников общественной нравственности в других греческих государствах и не раз служило поводом для насмешек и издевательства поэтов. Плутарх напоминает, что уже Ивик называл спартанских девушек "обнажающими бедра" (). что об их неистовой похотливости был хорошо осведомлен Еврипид (цитируется уже упоминавшееся место из "Андромахи").

Эта ничем несдерживаемая свобода сделала спартанок "чересчур дерзкими () и мужественными (), что первыми испытали на себе их собственные мужья, ибо они и домашними делами распоряжались самовластно (), и при обсуждении важнейших государственных дел могли свободно высказывать свое мнение" (). Симпатии автора здесь явно на стороне римского законодателя, который в отличие от Ликурга сумел привить девушкам и женщинам скромность, стыдливость и послушание. Таким образом, Плутарх как бы раздваивается, солидаризируясь то с восторженными почитателями спартанских порядков, то, напротив, с их неистовыми хулителями, и в результате вступает в очевидное противоречие с самим собой.»

И напрасно Полибий и Плутарх писали, что сожительство с другими мужчинами происходило по воле мужа, сами спартанские источники указывают на иное. Например, сохраненная спартофилом Плутархом история Хилониды и Акротата рисует адюльтер вопреки воле мужа, причем адюльтер, поощряемый обществом.  

Ю.В.Андреев: «О том, что распущенность спартанских женщин чаще всего понималась в древности именно как половое распутство, свидетельствует глосса в словарях Гезихия, Суды и Фотия с пояснением: "Предлагать себя () чужим (или, может быть, чужеземцам - ), ибо лаконяне очень плохо стерегут своих жен". Тот же смысл имеет, по-видимому, и любопытный анекдот о некоем Гераде, утверждавшем, что спартанские законы не предусматривали никакого наказания за прелюбодеяние, так как само это преступление было здесь абсолютно неизвестно. Плутарх ссылается на эту историю в "Биографии Ликурга" (XV. 10), пытаясь подкрепить ею свои рассуждения о необыкновенном целомудрии семейной жизни спартиатов. Но скрытая скабрезная "соль" анекдота от него явно ускользает.»

Современные критики спартанских нравов отмечают - "Спартанки весьма охотно шли на сексуальные контакты с посторонними мужчинами, не дожидаясь, пока их принудят к этому их не слишком строгие мужья. Общественное мнение, по сей видимости, поощряло их, руководствуясь соображениями евгенического или какого-то иного порядка".

Как возникла столь неоднозначная ситуация с общественным положением спартанок? А, видимо, все начиналось с идеи «подтянуть» женщин к мужчинам и сделать их равными за счет частичного отказа от специфического поло-ролевого воспитания девочек и мальчиков, здесь прослеживается дурно понятое равенство, равенство как «одинаковость» полов. Плутарх и Ксенофонт утверждают, что Ликург узаконил, чтобы и женщины выполняли те же самые упражнения, что и мужчины, и сделались через то крепкими и могли рожать крепкое и здоровое потомство. Таким образом, спартанские женщины должны были быть достойны своих мужей, так как тоже подчинялись суровому воспитанию. Так мыслилось Ликургом, но так не было на практике из-за того самого сопротивления женщин, упомянутого Аристотелем. Не дисциплина, а своенравие и своекорыстие укоренились среди спартанок, переиначивших заветы Ликурга по своему вкусу.

Спартанки получали не худшее, а даже лучшее образование, чем мужчины, и культурно над ними доминировали. Доминирование носило не только культурный, но и нравственный характер. Женщины Спарты, у которых погибли сыновья, шли на поле битвы и смотрели, куда они были ранены. Если они видели раны на спине, то уклонялись от похорон собственного дитя. Таким образом, женщина выступала как судья-инквизитор даже после смерти мужчины.

Ю.В.Андреев пишет: «Плутарх обращает особое внимание читателя на остроумие спартанских девушек, упоминает о насмешках и похвалах, которыми они осыпали юношей в своих песнях, возбуждая их честолюбие. Образчики такого рода острот и метких суждений представлены в принадлежащем тому же автору сборнике "Изречений лаконянок" (Moral, 240c-242d). Основную часть этих изречений составляют наставления матерей, обращенные к идущим в бой сыновьям (среди них и знаменитое "или с ним, или на нем"). Все они вещают как бы от лица самого спартанского государства, настойчиво повторяя главные заповеди официальной морали, некогда провозглашенные в "Воинственных элегиях" Тиртея. Как олицетворение деспотической власти закона они посылают на смерть своих сыновей и с презрением отказываются от них, если им удается вернуться живыми с поля битвы. Власть женщины-матери над своими детьми здесь как бы сливается с властью государства над гражданами.»

Такое нравственно-культурное доминирование женщин выливалось не только и не столько в культивирование мужественности (здесь роль женщины и государства, как справедливо отмечает Андреев, слиты воедино), оно влекло за собой половую распущенность женщин, фактическую свободу адюльтера для них и распространенность открытого сожительства с несколькими мужчинами.

Борьба Ликурга с «пустой бабьей ревностью», получив отпор от женщин, на практике вылилась в подавление мужской ревности. Очень любопытная версия «мужественности» - ты мужественно умри, защищая Спарту, и «мужественно» молчи, глядя, как жена тебе изменяет.

«Спартанские женщины были одновременно и матронами-домовладычицами и блудницами.» (Волков А.В. «Спарта. Со щитом и на щите.» - М.: Вече, 2005.)

Уже ко времени Пелопонесской войны былая мужественность спартиатов дала трещину – они начали сдаваться в плен десятками, причем это были представители самых знатных родов, такое себе представить ранее было невозможно. Здесь вспоминается исторически предшествовавший диалог афинянки и спартанки. Афинянка: "Вы единственные из женщин, которые правят мужами", спартанка: "Но ведь мы единственные и рождаем мужей". Ну, вот и результат правления – спартанские мужи в плену у афинских.

Ю.В.Андреев: «По Аристотелю (см. в особенности Polit. 1269b39-1270a8), уже Ликург столкнулся с распущенностью женщин и, пытаясь бороться с ней, вскоре убедился в своем бессилии. Плутарх подтверждает его слова, замечая, что женщины в Спарте всегда владычествовали над мужчинами (Agis. VII. 3). Но, что особенно важно, оба эти автора достаточно ясно дают понять, что причастность женщин к управлению государством отнюдь не была здесь каким-то изолированным или случайным явлением, что, скорее напротив, она может считаться закономерным следствием всего их образа жизни и того неподобающе высокого положения, которое они занимали в спартанском обществе.

И Аристотель, и Плутарх (первый косвенно, второй прямо) связывают политическое влияние и могущество спартанских женщин с их из ряда вон выходящим богатством. Но принадлежавшие им огромные состояния едва ли могли возникнуть в те времена, когда в Спарте еще действовала приписываемая Ликургу уравнительная система землепользования.»

Правильно, законы Ликурга были подвергнуты доработке с тем, чтобы ликургова утопия лучше отвечала интересам феминизированного общества «настоящих мужиков» и их повелительниц, здесь законы сначала невольно дали толчок росту феминизации общества, а затем сами стали и ее проводником и ширмой-прикрытием таких вещей, о которых Ликург и помыслить не мог.

Аристотель отмечал кризис спартанского общества, связанного с систематическим сокращением числа спартиатов – большая часть мужчин погибала на войне, и их земельные наделы переходили женщинам, в основном их дочерям, если не было наследников сыновей (дочери наследницы именовались «эпиклера» - оставшаяся при клере (при земельном участке) или «патруха» - наследница отца). Ко времени Аристотеля две пятых всей спартанской земли принадлежало женщинам, что вызывало у мыслителя культурный шок и критику такого своеобразного распределения собственности в пользу лиц, не служащих обществу.

Спартанское государство было верховным собственником земли, оно предоставляло в кормление воину-спартиату надел, обрабатываемый крепостными крестьянами – илотами. За этот лен воин был обязан службой, фактически это был зародыш феодальной военно-ленной системы, спустя века породившей дворянство. Обратите внимание, армия Спарты была профессиональной в своем ядре, как любая феодальная армия, и она не была простым милиционным ополчением полиса. Но было один нюанс, не знакомый феодализму, женщина фактически приравнивалась к госслужащим и ей причиталась часть дохода с поместья.

Согласно Плутарху, мужчина получал 70 медимнов ячменя и соразмерное количество вина и масла, а женщина - 12 медимнов ячменя и соответствующую норму жидких продуктов. Т.е. женщина, даже если она была нищей до брака, обретала материальную независимость, палец о палец не ударив. Фактически так была реализована идея современных феминисток о «женской зарплате» - ренте, получаемой по факту половой принадлежности.

Ю.В. Андреев отмечает, что спартанки с юности занимались атлетикой, чтением, музыкой, поэзией, они, в отличие от мужчин, были освобождены от тяжелых государственных повинностей и даже от домашних дел, поскольку за них домашнюю работу выполняли служанки и рабыни. Это просто мечта для отечественных феминисток.

Спартанки обладали большим досугом еще и потому, что государство брало на себя обязанности по воспитанию детей. Таким образом, женщины могли наслаждаться пресловутой «жизнью для себя» и для собственного развлечения заниматься чем угодно, например, общественной жизнью. Они с юности общались в своем кругу, играли в командные игры, и приобретали нечто вроде «корпоративной солидарности», так что отраженная в известной античной комедии идея секс-бойкота мужчин со стороны женщин - шутка лишь отчасти, она вполне адекватно отражает высокий уровень половой солидарности спартанок и умение использовать ее как инструмент в общественной борьбе. 

Спартанка весьма напоминает современную феминистку. Стараясь ни в чем не уступать мужьям, спартанки и одежду носили, напоминавшую мужскую. Не любили украшения, не пользовались косметикой и духами. Сильная и решительная спартанка рядом с хрупкой и робкой афинянкой могла показаться существом, лишенным пола или двуполым существом – гермафродитом.

Однако, социальная активность отдельных спартанских феминисток, за исключением отстаивания общих «корпоративных» интересов, могла быть пресечена феминистким же большинством. Например, если политическая программа бунтарок предполагала отказ от женского эгоизма и стяжательства. Здесь любопытный пример дает "Биография Агиса" в изложении спартофила Плутарха.

Ю.В.Андреев: «Факты, которые приводит здесь Плутарх, хорошо вписываются в ту мрачную картину, изображающую Спарту под властью женщин, которую мы находим в „Политике" Аристотеля. У читателя может создаться впечатление, что во времена Агиса IV чуть ли не все дела в спартанском государстве вершились двумя противоборствующими кликами знатных "дам", одна из которых поддерживала юного царя в его реформаторских начинаниях, другая же активно ему противодействовала. Ближайшими союзницами и единомышленницами Агиса были, по словам Плутарха, его мать Агесистрата и бабка Архидамия. Об Агесистрате историк сообщает (Agis. VI. 4), что эта женщина "пользовалась в государстве большим влиянием благодаря множеству клиентов, друзей и должников и многие общественные дела вершила самолично" (). Впрочем, в Спарте все это было в порядке вещей, ибо, как сказано немного ниже (VII. 3), "лакедемоняне всегда оставались под властью женщин и больше позволяли им заниматься государственными делами, чем сами вмешивались в дела домашние", а в то время, о котором идет речь, и "богатства Лаконии по большей части находились в руках женщин". Заразившись консервативно-революционными идеями Агиса, Агесистрата и Архидамия не только сами отказались от своих огромных богатств в пользу государства, но и пытались склонить к тому же акту самопожертвования и гражданской сознательности также и других "дам из высшего общества" (Ibid. VII. 2-3; IX. 3). Однако их агитация, по-видимому, не имела большого успеха. В большинстве своем состоятельные женщины не пожелали расстаться с привычной для них роскошью и тем почетом и могуществом, которые им давало их богатство, и решительно воспротивились реформаторским замыслам Агиса, оказывая всемерную поддержку его главному сопернику…Потерпев поражение, сам Агис, а вместе с ним и его мать и бабка встретили смерть...»

Сам легендарный Ликург потерпел поражение в борьбе с женским эгоизмом и стяжательством, и Агис, пытавшийся вернуться к ликурговым заветам, был обречен, даже опираясь на поддержку родственниц.

Это, в общем-то закономерно, Агис и его родственницы пытались бороться при помощи идей Ликурга с тем самым обществом, которые реформы Ликурга и породили, после соответствующей доработки. Это общество современные историки называют тоталитарным. Но я не сторонник использования этого термина, и говорил бы о деспотическом полицейском государстве. Верховном собственнике всего и вся, активно промывающим мозги своим гражданам и ставящим свои интересы выше прав человека, о какой бы приватной сфере жизни не шла речь – о сексе, любви, браке, рождении и воспитании детей, везде признавался примат прав государства над правами личности. Эфорат и криптии действовали не хуже инквизиции.

И обратите внимание, примат прав государства над правами родителей в деле воспитания детей - это стержневой момент в современной ювенальной юстиции западного образца. Плутарх: «Ведь Ликург впервые признал, что дети принадлежат не их отцам, но всему государству…» И в Спарте и в современной Европе феминизм уживается с ювенальщиной. То, что мы наблюдаем своими собственными глазами – это медленный, но неуклонный дрейф западной женщины от роли матери к помеси детородной машины и инквизитора, проводящего в жизнь государственную идеологию.

У Аристотеля о положении спартанских женщин сказано так: в то время как спартанцы вели строгую, почти аскетическую жизнь, жены их предавались в своем доме необыкновенной роскоши. Это обстоятельство заставляло мужчин добывать деньги часто нечестными путями, ибо прямые средства были им запрещены. А какие же окольные пути оставались для мужчин, действовавших «токмо волей пославшей меня жены»? Взятки, коррупция – полное отрицание идей Ликурга при их формальном декларировании, махровое, разлагающее общество лицемерие политической элиты. Агис безнадежно опоздал со своей попыткой вернуть ликурговы нравы, марксизм-ленинизм при Брежневе и то был живее.

«Геродот, живший в период величия Спарты, с удивлением отмечает, что ни один спартанец не мог устоять перед взяткой. Это происходило, несмотря на тот факт, что презрение к богатству и любовь к простоте жизни были одним из основных правил, внушавшихся в спартанском воспитании. Нам говорят, что спартанские женщины были целомудренными, однако несколько раз случалось, что предполагаемый наследник царя отвергался, на том основании, что он не был сыном мужа его матери. Нам говорят, что спартанцы были непоколебимыми патриотами, однако царь Павсаний, победитель при Платее, окончил свою жизнь как предатель, подкупленный Ксерксом.» (Бертран Рассел. «История западной философии»)

Пелопонесскую войну также отмечала щедрая раздача взяток спартанским политикам, считается, что этот денежный поток окончательно сделал ликурговы законы верхом лицемерия.

Не только Плутарх и Ксенофонт, но и Аристотель признает, что Ликург пытался и спартанских женщин подчинить такой же строгой дисциплине как и мужчин, но встретил с их стороны решительный отпор.

Н.А.Ионина отмечает: «Предоставленные сами себе, женщины сделались своевольными, предались роскоши и распущенности, они даже стали вмешиваться в государственные дела, что в конце концов привело в Спарте к настоящей гинекократии (власти женщин). «Да и какая разница, — горестно вопрошает Аристотель, — правят ли сами женщины или же начальствующие лица находятся под их властью?» В вину спартанкам ставилось то, что они вели себя дерзко и нахально и позволяли себе роскошествовать, тем самым бросая вызов строгим нормам государственной дисциплины и морали. Аристотель полагает, что именно ненормальное положение женщин в спартанском обществе привело к тому, что Спарта во второй половине IV века до нашей эры страшно обезлюдела и лишилась своей былой военной мощи.»

Самое главное, на что стоит обратить внимание – распределение общественных богатств. Аристотель наблюдал начало упадка Спарты и отмечал, что две пятых земли находятся в руках женщин. Плутарх наблюдал уже погибшую Спарту и видел завершение процессов приведших к окончательному упадку государства, которому симпатизировал. И что он пишет? "Богатства Лаконии по большей части находились в руках женщин".

Основное богатство в то время – земля. Если земельный фонд находится в руках женщин, то откуда взять землю под лены для «дворян»-спартиатов? Чем меньше ленов, тем меньше армия. Скажите, а современные феминистки – это многодетные матери? Нет? А с чего бы это их предшественницам, «живущим для себя», стремиться к браку с воином (когда внебрачная связь с кем попало, в отличие от такого брака, не грозит разделом наследственного поместья), и вообще, к многочисленному потомству? Чтобы доходы от поместья ушли из рук? А как же статусное потребление и роскошь? Так военные потери со временем перестали восполняться, а войны не прекратились и Лаконика начала обезлюживать.

Со слов Аристотеля некогда в Спарте было 10 тысяч воинов-спартиатов, но во время страшного поражения, нанесенного под Левктрами армией фиванцев, Спарта смогла выставить на битву уже менее одной тысячи профессиональных воинов-«дворян». «Лишь спартанки рожают мужей?» Как видим.

Ю.В.Андреев считает спартанок, ведших паразитический образ жизни, истинным прообразом легендарных амазонок и отмечает, что "свобода женщины представляет собой едва ли не самое парадоксальное порождение спартанского тоталитаризма". Никакого парадокса здесь нет, если учесть, что философы еще с античности называли женщин опорой тирании. Эту матриархальную, пусть и до предела милитаризованную тиранию, по мере того, как она приводила к вырождению мужчин-спартиатов, не без успеха били патриархальные Афины и Фивы, ее завоевала патриархальная Македония, а похоронил – патриархальный Рим. Матриархат умудрился отравить даже опередившие свое время феодальные отношения, под властью женщин Спарта пришла в полный упадок, поэтому матриархальные порядки вполне справедливо считают источником регресса и деградации общества.

Любая военно-ленная система со временем загнивает, стоит только феодальной элите получить право собственности на поместье и эмансипироваться от служения обществу. Но прежде этого она успевает дать мощный толчок внешней экспансии государства и внутреннему развитию общества. Однако, как показывает пример Спарты, матриархальные порядки стремительно разлагают зарождающийся новый экономический строй, в данном случае - феодализм и ведут к тупому и эгоистичному проеданию его ресурсов, которые могли бы стимулировать социальный прогресс. Итог - регресс и вырождение, упадок государства, подчинение патриархальным завоевателям. И подобная схема прослеживается как в рамках государства, так и в рамках отдельно взятой крестьянской семьи, на примере пореформенной России - матриархат в семье ведет к демотивации мужчины, который перстает мечтать о судьбе капиталистического фермера, а альтернативу - кооперацию с родственниками и соседями исключает индивидуализм женщины-лидера, демотивация вызывает упадок хозяйства, а в итоге матриархальная женщина оказывается в роли бесправной батрачки у кулака, который всей матриархальной деревне заворачивает подол на голову когда захочет.