"Оккупация -милое дело!" или "О,Федерико". Сцены из спектакля.

«Оккупация – милое дело»  или «О, Федерико!» – это не спектакль, как вы могли подумать, о времени немецкой оккупации и сопротивлении фашизму. Это спектакль, на мой взгляд, о другом виде оккупации. Оккупации нашего сознания и мировоззрения, когда из обычных людей, мы вдруг превращаемся в глазах других в «оккупантов», сами того не подозревая и не ведая, что творим…

В начале, как в зале старенького кинотеатра идет хроника времен Второй Мировой войны – поврежденная пленка, иногда тормозящая, как нарочно «замерзающая» на каком-то крупном плане. Идут усталые русские солдаты. Идут и идут. Идут советские солдаты длинной вереницей сквозь степи и холмы. До горизонта движущееся, петляющее «тело» массы людей на марше. Крупные планы. Усталые, запыленные лица бойцов, настоящих солдат, мужчин, прошедших все испытания войны…. Их лица суровы, им не до смеха и улыбок. Их непрерывная колонна может внушить страх врагу. Их судьба  стать победителями. Они защищают Родину.

И вот действие на экране гаснет и передвигается в зрительный зал. Мужчина в  распахнутой военной шинели, в сбившейся на бок фуражке, перегнувшись почти пополам от тяжести ноши, пробившись через  узкий проход в зрительном зале тащит по качающемуся в такт движения поезда плацкарту огромный фанерный чемодан. Офицер чуть не падает, но ношу свою бережет. Чемодан с чем-то хрупким, но очень тяжелым…Следующий  лихой военный тащит по вагону  другую добычу – скрученный в рулон ковер. Ковер стремится зацепиться за  все полки и ручки плацкарта, бьется, как  наложница в руках у горца, но упорство сержанта преобладает, над слепым упрямством ковра. Сержант с ковром через плечо исчезает в переходе в следующий вагон…

Что это было? А это возвращение на родину победителей – русских солдат из побежденной Германии.

Выходит женщина-девочка -  в потрепанном  темном пальто не по размеру, под ним  смешная из белой марли пышная юбочка, расшитая бусами с новогодней елки- такие юбки делали мамы своим дочкам на новогодние праздники в детских садах. На голове у девочки красная шляпа с большим цветком над правым ухом и зеленой атласной завязкой впереди. На ногах у нее лыжные шаровары с начесом и боты. Только это не девочка, а взрослая женщина и она начинает свой монолог…

Женщина начинает рассказ о своих детских годах, проведенных с папой и мамой в военном гарнизоне в побежденной Германии. Эта необычная одежда – это одежда ее воспоминаний: несуразных, местами шизоидных, но, в основном, абсолютно правдивых, пронзительных и узнаваемых.

Как страшно звучат откровения ребенка устами уже взрослой женщины, что, оказывается, их всех – ее, маму, папу, гарнизон русских войск покоренные немцы  считали оккупантами. Вот как кардинально меняются роли в истории. Ты себя считаешь победителем, а для побежденных ты оккупант.

Не буду рассказывать весь спектакль об «оккупации» души русских людей, переживших великую  войну и страдание  - мелочностью, рвачеством, алкоголем, глупостью, мещанством, навязанными идеалами и ценностями…Это посмотрит тот, кому будет интересно и сделает какие-то выводы для себя.

В конце монолога этой странной  дамы,  которая, в силу своего состояния, может не бояться говорить нелицеприятные вещи (дальше того места, где она была, уже идти некуда и, самое страшное, она с ним сроднилась) будет  концерт в духе художественной самодеятельности. Где он проходит? Может в военном городке тех далеких лет. А может в сумасшедшем доме. А может в лагере.

Когда песню «Давай закурим» исполнила Наталья Рожкова - она была в роли поющей на концерте зечки – у меня вдруг ручьем потекли слезы. Никогда так не текли на спектакле.

Я сидела в первом ряду этого маленького  камерного зала на 8  рядов, в2 метрахот исполнительницы. Она, конечно, заметила это, от чего ручьи мои совсем не захотели пересыхать… Возможно, она даже не ожидала такой реакции на свою песню. Ее глаза смотрели на меня, когда она исполняла «Давай закурим, товарищ дорогой, давай закурим, товарищ мой...» То ли от ее проникновенных интонаций - «шульженковских», но в то же время, только ее, «рожковских», выстраданных за всех женщин, то ли от впечатления от всего спектакля, мне, почему-то, так стало жалко нас всех. Нас - иногда очень  жестоких, глупых, способных на подлости и мерзости, а иногда так  по-детски наивных, многострадальных, щедрых на доброту и всепрощающих…

Не буду говорить: «Идите, смотрите».

Поймет спектакль не всякая публика.

Но, хорошо, что такая публика у театра «Около…» есть.

В спектакле периодически идут отрывки из фильма Федерико Феллини «Аммаркорд», рассказывающий о времени другой оккупации, но тоже глазами наивного ребенка. Совершенно не так, как бы видели это жестокое время взрослые, ребенок видит наш мир.

Он как бы выныривает из жестокости и грязи на Свет Божий, потому что бессознательно  знает, что существует другое пространство.

Федерико Феллини, который вообще не верил, что люди могут когда-нибудь повзрослеть  задает  вопрос нам  в середине спектакля:

''Если допустить, что  взрослыми вообще когда-то можно стать,  то  что делают люди, ставшие ими?''

Несколько цитат из спектакля:

Фрагмент спектакля:
Когда мы с мамкой и папкой приехали оккупировать Германию, на другой  день пошли гулять в город, мне все казалось, что немцы с любопытством  рассматривают и хотят показать на меня пальцем. На  мне  были шаровары с начесом и на резинке. Недавно по телевизору один  дядька говорил, что в 60-е годы  не было  большого разрыва, что все  люди жили примерно одинаково,  это вот сейчас колоссальный  разрыв в материальном положении  со стороны народа. Но и тогда была совсем другая одежда,  ближе к современной. Дети носили  узкие теплые трико внизу на молнии,  куртки, вязаные шапки. А  на мне же были шаровары, вы уже знаете,   нелепое  драповое пальто и  шляпа с  розой наверху и завязкой в виде  банта под подбородком.  Тогда   за версту было видно приехавших из Союза.

Фрагмент спектакля:
Если  нас на границе с этой стороны поставить, какие есть, так, что не  спутаешь,  где граница

Фрагмент спектакля:
Немецкие дети написали нам  на заборе ''Нах хаузе'' - уходите, валите домой. В  воздухе носится про ''швайн''…А я все меняюсь дружески галстуками с немцами: свой красный  - на их синий. Представляете?

Фрагмент спектакля:
Я отстаиваю  невыносимые очереди, и не думайте, что эта сарделька похожа на наши вареные сосиски или сардельки. Смело эмигрируйте. Поедая ее, вы ощутите родство с музыкой Баха. Короче, сарделька сочна. Из  груди моей вырываются стоны: прости, прости, дорогая Сусанна Михайловна,   выпускница Гнесинского, обучающая высокой музыке!

Фрагмент спектакля:

''Мы боялись, все время, боялись контактов, там  висело ''Болтун - находка  для шпиона''.

Фрагмент спектакля:
Я бы сразу деньги не давала инкассатору, я  бы пила на них после  работы  кофе… Притащила с работы немного краски, украла  три килограмма.  Вот и не знаю, как мне теперь к себе относиться. То  ли я по природе своей склонна ко всякого рода махинациям,  то  ли   бедность меня заставляет. А  откуда у нас такая бешеная   жажда  наживы?   Даже нелогично. В бедности родились, в бедности умрем. Ну, у меня сейчас последний виток жажды наслаждений.. Но, может быть, мне только  так кажется, что я - вороватый ангелочек, а на самом деле - хищный хищник…

Фрагмент спектакля:
И нет у нас ничего такого, как в ''Полете над гнездом кукушки'', а, даже, наоборот, это нам надо кое-что оттуда позаимствовать. И это, конечно, бассейн. Игра в волейбол и - своя одежда для прогулок.

Фрагмент спектакля:
Мне непременно, непременно надо туда вернуться. Я  пока не   настаиваю, у меня машины нет.  Это  на   машине я буду ездить туда, я  буду молиться  в  церквях, я буду  креститься в  часовнях,  пить вино и валяться  в траве, и  никого никогда ни по чему не бить. Боже мой! Какие возникают передо мной космические дубравы под Тулой, какие  звенят феерические под Саратовым! И все Солотчи, Солотчи... Я могла бы вам такое рассказать, но я не могу, у меня нет сил. Но и сам ''Полонез  Огинского'' называется ''Тоска по Родине''. Что  же будет? Тоска  по Солотче....