Симон Кордонский » Россия: поместная федерация

На модерации Отложенный

 

Конспект по книге

 

 

В конституции написано, что все наши граждане обладают равными правами. Но на самом деле есть множество групп, наделенных особыми правами. Например, государственные служащие или военнослужащие. Эти права выделяют их из всех прочих граждан. Такие группы, согласно традиции, следует называть сословиями. Сословия есть везде, но у нас всё же особая ситуация. Власть, например, находится у нас в сословной, а не в политической структуре. Сами сословия тесно связаны с ресурсами. Принадлежность к определенному сословию означает некоторое привилегированное положение по отношению к ресурсам. И всё это замешано на идее социальной справедливости.

 

Есть сословие государственных гражданских служащих, которое делится на три подсословия: федеральные государственные служащие, региональные государственные служащие и дипломаты. Военные, в свою очередь, делятся на девять подсословий, правоохранители — на восемь, по каждому из них есть соответствующий закон. У всех госслужащих есть знаки отличия, ранги. Все служащие имеют ранг.

 

На рынке работают предприниматели, которые рискуют. А есть коммерсанты, которые рискуют лишь в своих отношениях с государством. Они играют на административном рынке, обслуживая бюджеты разных уровней.

 

То, что у нас называется взяткой, — это сословная рента. Не оплата услуг, а признание сословного статуса, фиксация роли при распределении. Институт ренты во многом схож с институтом процентной ставки. Никто на рынке не дает деньги бесплатно, почему же ресурсы должны распределяться бесплатно? Ведь распределение ресурсов по справедливости есть основная функция сословий, и за распределение по справедливости полагается брать откат — ренту.

 

Вся потребительская бытовка, равно как и наука, и технологии, у нас импортируются. Вписываются в нашу систему и тут же теряют свои инновационные качества. Эти технологии не меняют общество, а собственные технологии оно может порождать только в «зонах» и на определенном режиме.

 

У нас нет коррупции. Есть механизм распределения ресурсов. Это не феодализм. Это инвариант нашей реальности уже сотни лет. Огромное пространство, которым нужно управлять. Удержать его надо, иначе оно сквозь пальцы проваливается. Поэтому его делят на части, называемые элементами административного деления. В этих частях пространство не удержать, и возникает другая реальность, другая сторона формального деления — поместная форма контроля за социальным пространством. Когда вы говорите — феодализм, вы подменяете описание и объяснение некими заимствованными из школьного курса представлениями, и это выглядит как обвинение.

Удержание страны — самоценность. Целостность. Главная ценность власти — сохранение целостности государства.

Страна  не распалась «в реальности», но «на самом деле» за это пришлось заплатить образованием поместий, таких как, скажем, на Северном Кавказе, на Дальнем Востоке, да и вообще где угодно. Такова цена стабильности.

 

Знай свое место и бери по чину. «Положено» и «не положено» — это очень важные слова, которые мы в быту отвыкли воспринимать. По чину и не по чину. Все время должна идти оценка — взял по чину и не по чину. Как, если помните, шахтеры и учителя мотивировали свои акции протеста: «Нам положено!»

 

 

Интеллигент — это человек, который получил хорошее образование, но занимается не своим делом. Он теряет сословную определенность. Возникает  масса разночинцев, в которой все возможно. И с которой непонятно, что делать. Это интеллигенты делят окружающее на хорошее и плохое, на черное и белое, не различая ни цветов, ни оттенков. К сожалению, наше образование устроено по импортированным образцам, и образованные люди, как вы говорите, склонны оценивать свое родное, промеривая его импортными понятиями.  И конечно, сословное мироустройство «на самом деле» не устраивает образованных людей, но «в реальности» они обычно весьма прилично устраиваются.

Интеллигенция придает словесные, образные формы. И тем оказывает давление. Чиновники — что им сказали, то они и напишут. А что нужно сказать — для этого и нужна интеллигенция. Которая всегда находится в борьбе за социальную справедливость. Через СМИ, через публичные контакты, через высказывания. Есть множество форм скрытого давления на перераспределение ресурсов. На восстановление социальной справедливости. А интеллигенция транслирует эту идеологию.

У интеллигенции  иллюзия вечного прогресса. А не бывает вечного прогресса, бывают циклы разные, в том числе и экономические. Сейчас мы на одном из понижающих этапов цикла, называемом экономическим кризисом.

 

Было время, когда члены служивых сословий возглавляли продотряды. Вот вам одна из форм существования. Представьте, что Москва осталась без источников снабжения. Значит, нужно брать в регионах. Логически возможны разные варианты. У нас огромные города с огромным населением, живущим на пенсии, зарплату, гонорары и ренту. Городские власти неизбежно столкнутся с серьезными проблемами.

Те люди, которые сейчас во власти, оформились в ситуации, когда был поток распределяемых ресурсов. Сейчас в ситуации, когда дефицит ресурсов, нужны другие управленческие навыки. Начальники или изменятся до неузнаваемости, или их сменят те, кто больше будет соответствовать политическому моменту.

 

 «Физического» пространства России так много, что далеко не всегда понятно, как им можно управлять. Пространство чаще всего мешает отечественной власти в достижении ее целей, поэтому его приходится

преодолевать, модернизировать и минимизировать. В результате таких действий возникают структуры иерархированных связей, имитирующие социальное пространство в системе власти и выступающие для нее единственными пространственными реальностями. Эти государственные имитации пространства и называются «административно-территориальным делением». Жизнь в этих пространствах сводится

к функционированию в системе власти. Назовем эти сформированные усилиями власти пространства тем, что существует «в реальности». «Реальностью» пространственная жизнь не исчерпывается, люди и отношения между ними не вмещаются в очерченные государством пространственные рамки. Они, живя «в реальности», стремятся отгородиться от нее и формируют локальные пространства частной и общественной жизни, которые – в отличие от «реальности» – существуют «на самом деле». То, что есть «на самом деле», не только не совпадает с «реальностью», но и не совместимо с ней, хотя и не

отделимо от нее, сосуществуя с «реальностью» в физическом пространстве. Можно сказать, что «в реальности» все пространство сформировано властью, и ничего, кроме территориальных органов власти и подвластных граждан, в нем не существует. Но такая власть – во многом фикция, так как «на самом деле» ее нет, и даже функции управления осуществляются в иной системе пространственных связей и отношений.

Пространственная жизнь «на самом деле» – как противоположность функционированию в системе территориальной власти – происходит в  поместьях. Поместьем становится часть «реального» пространства, отделенная от него границей любого рода, в том числе и забором, и преобразуемая сообразно

«человеческим» представлениями о том, как оно должно быть организовано. Так, регионы Российской Федерации, особенно ее республики, будучи «в реальности» ее субъектами, «на самом деле» представляют собой поместья их президентов и глав администраций. Существенная часть муници-

пальных районов, например, «на самом деле» стали поместьями глав муниципальных образований, в которых практически вся могущая приносить доход собственность зарегистрирована на членов их семей и доверенных лиц и где без их ведома и муха не летает. Деревенская усадьба «в реальности»

не более чем обычное домовладение, а «на самом деле» это поместье, относительно которого окружающие знают, что эти луга, выпасы и деляны относятся именно к тому, кто возглавляет данную семью. Или промышленное предприятие, независимо от формы собственности, «в реальности» не более чем обычный завод или фабрика, а «на самом деле» это поместье директора – олигарха, обладающего по отношению к тем, кто связан с предприятием, практически неограниченной властью.

При советской власти разделение жизни на «реальность» и «на самом деле» стало абсолютным. Структура «реальности» определялась Конституцией СССР, а «всамделишная» жизнь – «решениями Партии и Правительства».

Пока сохраняется «реальная» административно-территориальная организации пространства, оптимальным типом человеческого местообитания в России будут поместья. И не только с точки зрения людей, но и с позиций государства. Ведь «в реальности» и вытекающими из нее возможностями и методами вряд ли можно обеспечить действенный контроль за огромным физическим пространством, «проваливающимся» в ячейки сети административно-территориального деления, которую

«держит» власть. Однако «в реальности» сегодняшней пространственной организации страны поместья практически невидимы. Они проявляются только как символы социальной несправедливости при управлении ресурсами и как нарушение «реальной» структуры пространства, то есть тогда, когда воз-

никает необходимость репрессировать тех чиновников, которые – по мнению борцов с коррупцией – превратили данные им государством в управление территории в свои вотчины. Тем не менее, глава администрации региона, например, не сумевший обустроить свое поместье и потому не справляющийся со своими «реальными» обязанностями, считается федеральной властью «слабым» чиновником, а президент республики в составе Федерации, выстроивший «на самом деле» жесточайшую систе-

му вассальной зависимости, считается «сильным».

 

Помещики связаны между собой отношениями, в которых ресурсы, выделенные государством на определенные «реальные» цели, перераспределяются сообразно тому, что необходимо «на самом деле».

 

«Поместная система, как порядок служилого, то есть обязанного ратной службой, землевладения, установился в Московском государстве в XV и XVI веках. В основании этого порядка лежало поместье. Поместьем в Московской Руси назывался участок казенной или церковной земли, данный государем или церковным учреждением в личное владение служилому человеку под условием службы, то есть как вознаграждение за службу и вместе как средство для службы. Подобно самой службе, это владение было временным, обыкновенно пожизненным. Условным, личным и временным характером своим поместное владение отличалось от вотчины, составлявшей полную наследственную земельную собственность своего владельца». Ефимов В. М. Эволюционный анализ русской аграрной

институциональной системы.

 

Уровень коррупции определяется репрессиями

 

В современной России чиновник назначается для служения государству на определенную должность на определенное время, а поместье возникает само по себе, как условие службы и как средство для службы.

 

И на самом нижнем уровне этой поместной иерархии живут «простые люди», как правило, стремящиеся создать свое поместье, построить или обустроить усадьбу, дачу, заимку, в которых будут складироваться ресурсы «на всякий случай». И здесь, «на земле», государственные служащие оказываются, по видимости, в том же «всамделишном» пространстве, что и члены неслуживых сословий.

 

 «В реальности» власть вездесуща, и правила действий в ней прописаны в соответствующих государственных документах, законах и подзаконных актах. «На самом деле» же власти нет, и

каждый чих надо согласовывать с соответствующим помещиком. В противном случае он может «подвести под статью» в «реальности», продемонстрировав «тем, кому положено знать», что у него в поместье появился некто, ведущий себя несообразно многочисленным официальным уложениям.

Действие «в реальности» есть бездействие «на самом деле». А действия в «на самом деле», если они совершены «с умом», отражаются «в реальности» лишь в минимальной степени, в идеале от них не должно оставаться следов в «реальном» информационном поле. В системе поместных отношений любые государственные новации перемалываются так, чтобы их последствия для поместий минимизировались.

 

Люди – члены постсоветских сословий погружены в очень жесткие унифицированные пространственно-внепространственные рамки, заданные политической и сословной системами. Эти рамки есть результат преобразования-ломки пространства, детерминированного государственным стремлением его контро-

лировать. В этом государственном пространстве практически нельзя жить, можно только функционировать. Пытаясь очеловечить пространство вокруг себя, «на самом деле» люди стре-

мятся замкнуться в доморощенных поместьях, пусть даже это поместье – в простейшем непосредственно наблюдаемом случае – представляет собой домик в деревне на пространстве ше-

сти соток.

 

Но даже тогда, когда социальные катастрофы ломают поместную структуру и помещики исчезают «как класс», она восстанавливается – самозарождается из отечественного пространства – с  другими людьми, другими сословиями и отношениями по поводу распределения ресурсов.

 

Члены каждого сословия имеют свое, иногда ошибочное, представление о том, какие ресурсы им «положены» «на самом деле», и о том, что государство позволит им взять «из реальности» сверх положенного на обустройство их поместий. Они критически в своем «на самом деле» зависят от «реальности», то есть от источника ресурсов. Так что помещики вынуждены быть ярыми патриотами-охранителями «в реальности», и диссидентами-либералами «на самом деле», ориентирующимися на импортированные, как правило, представления о том, как должна быть устроена социальная жизнь.

 

Ресурсы в нашем социально-экономическом устройстве напоминают сокровища, которые следует найти, отмобилизовать и употребить на достижение какой-либо (обычно великой) цели. В противном случае они «бесполезно растрачиваются природой и плохими людьми», вместо того чтобы «служить государству и людям».

Административно-территориальная, отраслевая и социальная организация нашей страны производная от поиска, добычи и накопления ресурсов, их распределения и освоения

 

Рынок и капиталистические отношения, основанные не на освоении ресурсов, а на капитале и его расширенном воспроизводстве, до сих пор остаются для представителей всех постсоветских сословий чем-то совершенно невозможным в силу сословного менталитета и специализированности на «освоении» ресурсов, а не на производящей деятельности. Рынок и рыночные отношения обычно воспринимаются членами сословий как один из видов ресурсов, которые можно осваивать. Последние два десятилетия новейшей истории России можно рассматривать как открытие рынка как источника ресурсов, а потом его закрытие ввиду неизбежной социальной несправедливости, то есть возникающей при формировании рыночных отношений обделенности ресурсами тех, кому «положено» их иметь по нормам сословной социальной справедливости.

Ресурсная организация государства фрактальна, то есть на любом уровне устройства она воспроизводит основные свои структурные особенности. Каждый фрагмент государственного устройства, в том числе люди, есть ресурс для другого фрагмента. И перед каждым таким фрагментом государство «ставит» задачу служить ресурсом, то есть быть полезным с точки зрения достижения какой-либо великой цели, которую государство стремится конкретизировать вплоть до отдельного человека, фиксируя его место в сословной организации социальной жизни, то есть в системе социальных групп, учрежденных государством для достижения оптимального использования и справедливого распределения ресурсов.

 

Стремление получить из центра как можно больше ресурсов в значительной степени определяет политику властей регионов, городов, районов и поселений. Напротив, стремление дать элементам деления меньше, чем они требуют, определяет политику центральных властей. Именно отношения концентрации и распределения ресурсов связывают элементы административно-территориального деления в целое страны. При этом иногда возникают ситуации, когда возможности центров власти по отчуждению

ресурсов уменьшаются, а потребности в ресурсах, по крайней мере, не уменьшаются или продолжают увеличиваться. Тогда оказывается, что распределять нечего, и возникают масштабные кризисы дефицита ресурсов (в частности, властных), которые в XX веке дважды приводили к распаду «реальности» госу-дарства на элементы его «реального» административно-терри- ториального устройства.

 

Баланс между сбором ресурсов и их распределением должен осуществляться – если быть последовательным – каким-либо аналогом Госплана СССР.

 

Сословиями считаются социальные группы, различающиеся объемом прав и обязанностей, определенных государством по закону или по традиции. Сословное деление, как правило, существует

наряду с классовым, при котором люди, будучи активными на рынке, разделяются на группы – классы по уровню потребления.

Раздача – распределение ресурсов согласно принципам устройства ресурсного государства должна осуществляться с соблюдением социальной справедливости, то есть пропорционально значимости сословий.

 

В последние десятилетия оформилась специфическая бюджетная корпорация, ориентированная на формирование рыночной экономики. Количество бюджетных ресурсов, освоенных ее членами за почти два десятилетия ее существования, весьма велико, однако цель столь же далека, как и в начале пути.

В результате корпоративного строительства возникли десятки государственных организаций, единственной функцией которых является регулирование рынков – при том, что рынка как свободного от государственных ограничений оборота товаров и денег нет.

 

Столь же значима в сегодняшней организации социальной жизни бюджетная корпорация борцов с коррупцией. Борьба с коррупцией усилиями членов этой корпорации в нашей «реальности» становится самораскручивающимся процессом. Описание того, что происходит «на самом деле» в других бюджетных

корпорациях, интерпретируется заинтересованными в том чиновниками как коррупция. Фиксация роста коррупции, то есть расширение сферы общественно-гражданских (а не служебных) отношений между чиновниками, заставляет власти увеличивать количество бюджетных ресурсов для борьбы с ней.

В результате из представителей всех сословий, причастных к борьбе с коррупцией, формируется корпорация, лоббирующая дальнейшее увеличение ресурсов, необходимых для ее существования, то есть для борьбы с коррупцией. При этом борцы с коррупцией свои внутрикорпоративные общественно-граж-

данские отношения коррупцией не считают, точно так же, как представители всех других бюджетных корпораций.

 

Они понимают и то, что если не препятствовать людям заниматься своим делом и получать за это деньги, то рынок и его политические институты возникнут если не сами по себе, то уж не в результате бюджетного финансирования. Но тогда служивые люди окажутся не у дел – без функций, статуса и возможности перераспределять ресурсы. И это станет нарушением социальной справедливости в общегосударственном масштабе, чего допустить нельзя согласно основным принципам организации

отечественного государства социальной справедливости. Эти служащие – члены бюджетных корпораций – по большей части концентрируются на посреднических уровнях административно-территориальной иерархии: в городах федерального значения, в регионах и муниципальных районах, где их функции в основном заключаются в распределении ресурсов и в сборе сословной ренты, а деятельность сводится к обустройству своих поместий.

 

В современной российской организации сняты ограничения на конверсию властных статусов в деньги, как и денег во властные статусы, связанные с распоряжением другими ресурсами, что видно, например, по составу представительских органов власти Федерации, регионов и муниципалитетов, депутатами которых обычно становятся вполне состоятельные люди.

 

Но «на самом деле» ситуация, как правило, не столь плачевна, как она представляется «в реальности», и угрозы политической нестабильности и суверенизации можно чаще всего рассматривать как один из видов ресурсного шантажа.

 

Интересен пример Чукотки, в которую был назначен помещиком-губернатором Роман Абрамович, сохранивший автономный округ «в реальности» только тем, что превратил его в свое поместье.

 

Можно сказать, что «на самом деле» формируются несколько типов внегородских поместных сообществ: сословные, когда в соседстве селятся члены одного или близких сословий; разночинно-классовые (когда вместе селятся люди, сходные по объему и стилю потребления), бюджетно-корпоративные.

 

Термином «дача» в данном случае обозначается то, что дается чиновнику как условие службы. Институт «дачи» известен в России с незапамятных времен.

Деятельность в том, что есть «на самом деле», заключается в поисках подходов к миллионам «Иванам Ивановичей», в «терках» с ними и в «решении вопросов по-человечески», таким образом, чтобы «никто не был обижен» и все было бы «по справедливости».

Стремление к импортированным товарам, моделям поведения, идеям и концепциям, приправленное местечковым патриотизмом, детерминирует обыденное поведение членов всех сословий и, с моей

точки зрения, является внешним проявлением своеобразного комплекса психологического неприятия того, что есть «в реальности», ее административно-рыночной природы и сословных форм организации: «мы

живем, конечно, «в реальности» России, но «на самом деле» у нас, как в Европе».

В то же время «на самом деле» инновационная активность в современной России весьма, с моей точки зрения, велика. Она проявляется в первую очередь в изыскании и изобретении все новых и новых способов – «схем» по изъятию ресурсов «из реальности» и освоению их в деятельности по созданию и благоустройству поместий. Эта деятельность, по еще петровской традиции, называется иногда «воровством», хотя таковым, конечно, не является. Способы изъятия ресурсов и освоения их в какой-либо полезной «на самом деле» деятельности имеют множество синонимов, в основном нецензурных, демонстрируя свою глубокую укорененность в языке и культуре. Инженерное, архитектурное, художественное творчество, основанное на «уведенных» из «реальности» ресурсах, пусть не фунди-

рованное глубокими знаниями и традициями, внешне проявляется «на самом деле» многообразием заборов и фасадов, а внутри поместий – оригинальными бытовыми технологическими решениями, иногда действительно инновационными, но чаще импортированными.

 

Данные подходы отчетливо проявились и в двух основных теориях местного самоуправления, преимущественно сформировавшихся еще в XIX веке – теории свободной общины и государственной теории. Теория свободной общины проистекает из представления о естественном и неотчуждаемом праве общины заведовать своими делами. Данная теория подчеркивает, что исторически первично не государство, а именно община – самоуправляемая единица местного сообщества.

Государственная теория самоуправления трактует местное самоуправление как форму организации государственного управления на низовом уровне и рассматривает местные органы управления пре-

жде всего в качестве агентов центральных государственных органов власти по оказанию услуг населению в соответствии с общенациональными стандартами и под общенациональным руководством. Государственная теория местного самоуправления тесно связана с так называемой концепцией дуализма муниципального управления, согласно которой местное самоуправление самостоятельно в исключительно местных делах и подчиняется вышестоящим органам власти при исполнении государственных функций».

Эта концептуальная неясность по меньшей мере не облегчает задачи понимания того, какую функцию выполняют в нашем сегодняшнем государстве органы местного самоуправления.

Местное самоуправление – по определению его общинной природы – предполагает, что население некоей территории передает часть располагаемых им ресурсов выбранным представителям для удовлетворения каких-то коллективных местных потребностей. Местное самоуправление реализуется только на тех территориях, на которых сложились местные сообщества, то есть совокупность групп непосредственного взаимодействия, выработавшая формы контроля за поведением своих членов, системы оценок поведения своих членов и контроля за использованием коллективных ресурсов. Местное самоуправление не иерархируется в принципе, то есть оно в прямом смысле местное, линейное. Оно, как представляется, невозможно в социальной системе, функционально разделенной на «реальность» и «на самом деле».

Местное самоуправление может существовать только на уровне муниципальных образований, но далеко не всех, а только тех, где сложились названные выше условия. Там, где такие условия не сложились, то есть практически повсеместно, существует муниципальное управление. Муниципальное управление функционирует в основном на базе ресурсов, распределяемых другими уровнями административно-территориального устройства. Кроме того, оно по закону может распоряжаться частью государственных ресурсов, расположенных на территории муниципалитета.

Местное самоуправление по определению конфликтует с муниципальным управлением, так как номинально является самостоятельным и независимым распорядителем ресурсов, что в логике ресурсного управления нетерпимо. Более того, институализация местного самоуправления, такая как регистрация юридического лица и открытие счета, означает, что это юрлицо начинает хозяйственную деятельность, платит налоги сообразно своему статусу и выплачивает сословную ренту многочис-

ленным государственным контролерам. Таким образом, его активность перемещается из области местного самоуправления в область отношений с «вышестоящими организациями», практически всегда с потерей функций местного самоуправления. Если местное самоуправление начинает получать ресурсы

из муниципальных или региональных бюджетов, то оно также перестает быть самим собой и из самоорганизующейся структуры превращается – в большей или меньшей степени – в под-

разделение муниципальных органов власти, как это происходит везде в мире.

В то же время муниципальное управление повсеместно осуществляется «на местном уровне» там, где есть

поток распределяемых «сверху» ресурсов. Более того, без такого потока муниципальное управление невозможно.

 

В «реальности» сообщество-община помещиков одного уровня для государства

не существует, налогов не платит, а к окружающему социальному и природному пространству относится скорее как некоему вместилищу ресурсов, которые надо тем или иным образом ос-

ваивать для благоустройства поместий. Государство и муниципалитеты для такой общины выступают питательной средой, на которой объединенными усилиями помещиков взрастают

здания и сооружения, необходимые для обустройства их жизни. Так что «всамделишное» местное самоуправление в вышеопределенном смысле с одной стороны и «реальное» государство – с другой друг друга «в упор не видят» и не могут увидеть в силу специфики организации отечественного социального пространства. Государство пытается реализовать свои модер-

низационные программы, чему – инстинктивно – сопротивляются «всамделишные» институты местного помещичьего самоуправления. Для него не имеет особого значения, что и как меняется в государственной и муниципальной жизни, лишь бы сохранялся поток необходимых ресурсов.

Органы муниципальной власти сейчас не являются органами государственной власти по закону, то есть «в реальности». Они – в существенной части поселений – не являются и органами местной власти «на самом деле», так как живут перераспределением ресурсов, разнаряженных государством, контролируемым, в том числе, государственными чиновниками, обустраивающими свои поместья. Я считаю, что сейчас муниципальная власть во многом представляет собой организационную форму, в которой осуществляется взаимодействие между «всамделишным» поместно-помещичьим самоуправлением и государственной властью. В «реальности» муниципальная власть представлена ее органами, а «на самом деле» персонифицирована главами администраций или другими высшими должностными лицами, представляющими интересы муниципалитета-поместья в сообществе помещиков, обитающих на его территории.

Существование независимых производителей товаров и услуг создает у «реальных» властей ощущение неполноты их власти во многом потому, что частные предприниматели выпадают из сословной организации социальной жизни и ее регулятивов, формируя особое классовое социальное пространство расслоения по уровню потребления. Неприятие властью рынка и рыночных отношений поддерживается еще и ненавистью (другое слово трудно подобрать) представителей рентного населения по отношению к «олигархам».

Действительно, как может какое-то «ИЧП Пупкин» действовать не так, как нужно местному чиновнику и пенсионеру, а так, как требует рынок? И как может владелец этого ИЧП иметь «иномарку», а не ездить на «Жигулях», «как все»? Независимые производители нарушают тот порядок

вещей, который «реальным» властям, независимо от их ориентаций и политических устремлений, позволяет при- бедняться перед «центром», с одной стороны, и перераспре- делять ресурсы в пользу тех, кого они считают достойными,

кому они доверяют и кто с ними «делится по справедливости», «откатывает», – с другой.

Предприниматели, там, где они остались, сейчас с трудом выживают в «реальных» и «всамделишных» конфликтах с местными властями и представителями бюджетной корпорации

борцов с коррупцией. Они порождают потоки товаров и денег, не контролируемые властью, создают зоны локального видимого процветания (богатые усадьбы фермеров и торговцев, не

являющиеся поместьями, например) на фоне демонстративной обделенности ресурсами, так необходимой губернаторам и мэрам для обоснования необходимости предоставления им до-

полнительных бюджетных ресурсов.

В результате заботы о благе народа доля рентного (находящегося в той или иной форме на иждивении государства) населения растет – как вследствие старения, так и увеличения количества людей, о которых государство заботится (таких как безработные). Растет также количество активных людей, вынуж-

денных искать применение своей активности вне институализированных государством форм, в «на самом деле». Причем, нпример, выплаты по безработице часть активного населения понимает как форму ренты, и люди, будучи «неформально занятыми», стремятся числиться среди тех, кто находится под опекой государства. Так что жесткое «реальное» разделение на работающее население и население, опекаемое государством, совсем не жестко «на самом деле», а рост количества безработных и пока гипотетические социальные проблемы, с ним связанные, манифестирует скорее формирование еще одной бюджетной корпорации «социальных защитников», обосновывающей увеличение количества распределяемых ей ресурсов, нежели реальную социальную проблему.

В государстве, в его округах, регионах и больших городах, доминируют ресурсная организация социальной жизни и административный рынок бюджетных ресурсов, несовместимые с обычной экономикой товаров, услуг и денег. Здесь нет и не может быть рынка.

 

Обычная экономика может, если будут соответствующие условия, развиваться только там, где может не быть ресурсного государства, то есть на муниципальном уровне. Но для этого необходимо расчистить муниципальное пространство, отделить муниципальное и частное от государственно-ресурсного

для того, чтобы исчезло разделение на «реальность» и «на самом деле».

Можно сказать, что съезды и пленумы КПСС отображали советскую «реальность», в то время как «на самом деле» было консолидировано в деятельности первичных партийных и прочих организаций, которые и выполняли в СССР функции гражданского общества.

Практическое (скрытое) согласование интересов заключается «на самом деле» в сборе сословной ренты с тех, чья сословная принадлежность считается ниже по рангу. Так, правоохранители собирают сословную ренту с предпринимателей, военнослужащие спецслужб и прокуроры – с правоохранителей, государственные гражданские служащие – со всех других сословий. Техники сбора, распределения ресурсов и сословной ренты интегрируют элементы административно-территориального деления в целостность Федерации.

В российской «реальности» не существует официальных институтов согласования интересов «по горизонталям» территориального устройства государства, таких как партсобрания в СССР. Но «на самом деле» такие институты есть. Это российское гражданское общество, о котором говорилось ранее, то

есть неявные объединения служивых людей, живущих на территории одного муниципалитета. Цель такого объединения – координация действий по перераспределению ресурсов (приданных им в рамках служений) на обустройство разнородных поместий, в том числе и муниципальных районов, городских и сельских поселений как поместий глав их администраций.

Попытки формализовать и политизировать формы координа-ции, существующие «на самом деле», которые пытается осуществить политическое руководство России, воссоздавая в рамках

«Единой России» руководящую роль партии, во многом сейчас ограничены сословным законодательством, так как участие служивых людей в политической деятельности «не приветствуется» их начальниками или полностью запрещено сословными законами. Сложилась, в общем-то, парадоксальная ситуация, когда

претендующая на роль правящей партии структура в своей официальной деятельности демонстративно нарушает основополагающие для государства законы о государственной службе.

Таким образом, страна Российская Федерация «в реальности» состоит не только и не столько из своих субъектов.

Регионы-субъекты – лишь одно из многих ее членений. Страна в первую очередь состоит из округов, то есть министерств и ведомств и их территориальных подразделений. Далее – страна состоит из столиц и их проекций, как правило, экономических – на региональные уровни.

И страна состоит из регионов и муниципалитетов. Отношения между ними регулируются «в реальности» писаным правом, которое непрерывно меняется из-за стремления политиков и чиновников угнаться за тем, что происходит «на самом деле» и что в принципе не может быть формализовано законом.

А «на самом деле» страна образована отношениями между поместьями разного рода и масштаба и отношений между ними «по понятиям», то есть по критериям социальной справедливости, варьирующим от поместья к по- местью.

Формы и форматы отношений между разного рода служивыми и обслуживающими людьми в условиях перманентного и непреодолимого дефицита ресурсов определяют устойчивость государства и направление его развития.

Это государство-общество держится на системе связей по перераспределению ресурсов, в обиходе называемой «коррупцией», но ею не являющейся. Иначе: общество «в реальности» конституируется формальным дефицитом ресурсов и стремлением к их справедливому распределению. Именно дефицитарные связи стягивают части государства – элементы административно-территориальной

структуры в целое. Причем само понятие социальной справедливости предполагает сословное расслоение и некие нормы того, что должно быть распределено сословию в целом и его членам – сообразно их статусам в сословии.

В то же время внутри поместий, «на самом деле», дефици-та нет, скорее есть изобилие ресурсов, которое демонстрируется помещиками тем, кто этого, по их мнению, достоин.

Такое общество, «в реальности» демонстрирующее дефицит ресурсов, а «на самом деле» манифестирующее их избыток, неотделимо от государства и, скорее всего, даже аналитически не поддается вычленению из него. Это «общество социальной справедливости» функционально эквивалентно «буржуазному обществу», то есть обществу, отделенному от государства. Однако российское об-

щество, в отличие от буржуазного общества, которое дополняет государство, всегда противопоставлено ему (так как члены общества – официально – обделены ресурсами, в чем всегда, по их мнению, виновато государство) и в то же время полностью в него интегрировано. «Реальность» всегда противостоит тому, что есть «на самом деле». Впрочем, можно сказать, что и государство полностью интегрировано в так организованное общество.

Они переходят друг в друга, и попытки их разделить столь же успешны, как и попытки найти вторую сторону

ленты Мёбиуса. «Реальность» государства и то общество, которое есть «на самом деле», – только разные представления того, что уже столетие пытаются понять исследователи с помощью импортных теорий, в которых отсутствуют необходимые понятийные средства. Общество социальной справедливости устроено непрозрачно, причем это устройство таково, что все мотивы его членов направлены на усложнение общественных связей, а не на их упрощение. Чем более ветвисты и непрозрачны связи в таком обществе, тем легче идут процессы административного торга по распределению и перераспределению ресурсов, тем больше возможностей для изъятия со- словной ренты.

Позитивное знание о реальных процессах распределения ресурсов почти всегда оказывается непубличным,

скрытым, априори «вредным», а с позиции внешнего наблюдателя – свидетельствующим о противозаконности действий как тех, кто распределяет ресурсы, так и тех, кто их осваивает или списывает.

 

Публичность делает невозможными отношения и связи административного торга, следовательно, и сам торг, что обостряет ресурсные дефициты. Из советской практики известно, что, как только, к примеру, начиналась борьба с коррупцией в торговле, продукты повседневного спроса исчезали из «реальности», увеличивая изобилие тех же продуктов в «на самом деле». Масштабное «вскрытие злоупотреблений», такое как гласность в СССР, в немалой степени способствовало разрыву сложившихся ресурсных

отношений, что вызвало переход от частных дефицитов к всеобщему, приведшему в конечном счете к распаду государства. Бесконтрольное развитие отношений административного торга и усложнение связей административного рынка приводит к тому, что все большая часть ресурсов осваивается самим рынком, то есть уходит на поддержание связей и отношений поместного образа жизни. При этом не остается ресурсов на собственно развитие – на то, что можно назвать экономическим ростом, что приводит к дефициту распределяемых ресурсов, об опасности которого я уже говорил.

Власть, как представляется, пока не готова пойти на воспроизведение сталинской логики борьбы с тем, что считается коррупцией, прежде всего потому, что она тогда должна начать сажать сама себя.

Для объяснения сложившейся ситуации используется вполне определенная и всех устраивающая логика: утверждается, что масштабы нарушений порядка обращения с ресурсами связаны с несовершенством разделения полномочий между уровнями и ветвями власти, и потому для борьбы с негативными явлениями необходимо провести административные реформы, упорядочить полномочия,

передав их либо другим ветвям власти, либо с одного уровня организации и управления административно-территориальной структуры на другой.

«В реальности» меняются положения о министерствах и ведомствах, создаются новые федеральные и окружные конторы, федеральные полномочия делегируются регионам и обратно, региональные полномочия делегируются муниципалитетам и обратно, отраслевые функции вместе с оргструктурами передаются региональным органам власти и обратно.

«На самом деле» люди – функционеры на региональном и муниципальном уровне остаются, как правило, на своих функциональных местах.

Внешне это сейчас выражается во взрывном росте количества поместий чиновников и коммерсантов и в повышении их социального «качества» – оформлении их как легитимной собственности членов семей. И чем хуже (в смысле выполнения государственных планов и реализации намерений) обстоят дела «в реальности» государственной жизни, тем лучше «на самом деле»

 

Как я уже подчеркивал, те отношения, которые есть «на самом деле», коррупцией не являются. Принципиальная непубличность в распределении и освоении ресурсов в «на самом деле», в «реальности» проявляющаяся их нецелевым использованием или расхищением, есть имманентное свойство самой системы сословно-ресурсного общественного устройства. Оно повсеместно и неискоренимо,

однако масштабы этого явления могут быть уменьшены за счет упрощения системы распределения ресурсов. В част-ности, за счет упрощения административно-территориального устройства, сложность и непрозрачность которого столь велика, что существенная, если не подавляющая часть ресурсов из «реальности» осваивается не в ходе инвестиционных программ и проектов, прокламируемых го-

сударством, а идет на обустройство поместий в ходе согласований между представителями многочисленных элементов «реального» административно-территориального деления.

 

 «реальность» всегда дефицитарна, в то время как в том, что существует «на самом деле», обычно демонстративное престижное потребление, вовне выражающееся в одежде служивых людей, марках их автомашин и часов и так далее.

 

Рынок и рыночные отношения в этой структуре, невозможны в принципе, так как схлопывают «реальность» и «на самом деле» в нечто единое, совершенно неуместное в ресурсной организации жизни и сословной социальной структуре.

 

Борьба с коррупцией грозит стать функционально тем же, чем были в сталинское время раскулачивание, ликвидация имперских сословий как классов и поиск и наказание «врагов народа».

Попытки оформить идеологию современного Российского

государства привели к стерилизации информационного, научного, интеллектуального и художественного пространства и заполнению его теми суррогатами, которые можно наблю-

дать при включении любого телевизионного канала, чтении газет и научных обществоведческих журналов. Попытки оформить «место России в мире» привели к небывалому падению ее международного авторитета. Союзниками у России остались мировые аутсайдеры, а ее армия и

флот находятся в таком состоянии, что стали скорее обузой, чем достоинством.

Развитие системы образования, то есть советской по происхождению раздачи соответствующего ресурса, привело к тому, что даже то, что было в этой сфере 30 лет назад, воспринимается как хорошее прошлое. Вместо образования сложилась практика сословной социализации. Вузы различаются теперь между собой тем, что выпускники заведений, где еще дают образование, уезжают за границу, а остальные идут на государственную службу, где надо знать только, у кого можно брать и кому надо давать.

Но самое, на мой взгляд, неприятное в том, что политические институты и люди воспринимают складывающуюся ситуацию не как дело рук своих, а как результат противодействия каких-то злых сил. Они лишены понятийных средств для рефлексии сложившегося положения.

 

Мне кажется, что без архаизирующих административнотерриториальных преобразований, направленных на то, что-бы слить в единое социальное целое то, что сегодня расслоено на «реальность» и «на самом деле», вряд ли возможно достижение любых целей, которые пытается сформулировать власть.

 

Очевидно, такая структура несовместима с любым развитием, тем более с развитием инновационным, так как по определению она консервативна и может стремиться только к самосохранению и самовоспроизведению.

 

Если сохраняются существующие принципы административно-территориального устройства и всеобъемлющие ресурсные отношения, то попытки «либерализовать» это устройство в целом, то есть «построить рынок» и сделать государство полноценной федерацией или конфедерацией, вероятнее всего приведут к его деструкции и по границам регионов – поместий, и по границам каких-либо поместий внутри регионов.

 

создание унитарного государства на территории, охватывающей одиннадцать часовых поясов, – явно неподъемная задача,

 

При элиминации некоторых уровней деления исчезнет и часть того пространства, которое есть «на самом деле», то есть современные формы поместной организации жизни. Ведь то, что существует «на самом деле», не поддается никаким преобразующим и модернизирующим усилиям. Оно существует только потому, что такова «реальность», и может быть изменено только через преобразование «реальности», а не непосредственно, и уж тем более не может быть изменено репрессиями.

 

Регионы не заинтересованы в явном приращении собственного ресурсного потенциала и в легальной мобилизации тех ресурсов, которыми потенциально располагают, так как – согласно логике ресурсной организации – этот потенциал неизбежно будет в той или иной форме национализирован (сдан в

общий котел федерального бюджета) и отчужден от региона. Они заинтересованы в формировании образа дотационного, бедного, ущербного региона – с целью максимизировать приток ресурсов извне.

Для существующей в настоящее время «реальной» административно-территориальной структуры характерны:

• избыточность уровней иерархии;

• принципиальная несопряженность государственных и муниципальных уровней организации и функционирова-ния-управления;

• принципиальный отказ от учета многообразия муниципальных образований и тенденция к их принудительной унификации за счет отнесения к четырем типам муниципалитетов;

• монополизация государством функций жизнеобеспечения и фрагментарное делегирование части этих функций муниципалитетам;

• отнесение к муниципальным образованиям больших городов, в которых не может быть сформировано муниципальное пространство;

• неполитические формы согласования интересов единиц административно-территориального деления;

• отсутствие координирующих органов управления государственными конторами на уровне городских округов и муниципальных районов.

 

Следовательно, задачами изменения принципов административно-территориального деления являются:

• преодоление избыточности уровней деления;

• сопряжение государственных и муниципальных уровней административно-территориального деления в части учета государством многообразия муниципальных образований;

• демонополизация функций жизнеобеспечения;

• изменение статуса больших городов;

• политизация форм согласования интересов единиц административно-территориального деления;

• формирование государственных координирующих органов управления на уровне районов.

 

Преобразование административно-территориальной структуры предполагает, как следствие, сужение пространства административного торга и расширение муниципального пространства как среды жизни населения. Для этого нужно:

1. Элиминировать столичный (города федерального значения) уровень административно-территориальной организации и функционирования.

2. Элиминировать региональный уровень административно-территориальной организации.

3. Элиминировать уровень муниципальных районов, заменив его уровнем административных районов – элементом государственного административно-территориального деления.

4. Придать уровню городских округов (городов) статус государственного уровня административно-территориальной организации.

5. Провести нормативную типологию городов в зависимости от их значения (федерального или окружного), придать типологии формальный (законный) статус и определить структуру управления городами в зависимости от их типа.

6. Провести типологию муниципальных образований в зависимости от представленности в них федеральных, окружных и городских интересов и функций и нормативно зафиксировать типы муниципалитетов, определив формы и специфику местного самоуправления в каждом типе муниципальных образований.

7. Привести в соответствие с изменившейся административно-территориальной организацией пространства законы о государственной гражданской и муниципальной службах, ликвидировать статус «региональный государственный гражданский служащий» и ввести статусы «городской (районный) государственный гражданский служащий», и «муниципальный государственный гражданский служащий».

8. Дать возможность обычным (негосударственным) муниципальным служащим участвовать в малом и среднем предпринимательстве, сняв запреты, имеющиеся в сегодняшнем законодательстве.

 

Элиминация регионального уровня административно-территориального устройства приведет к тому, что регионы исчезнут как политические субъекты и как элементы административно-территориального деления. Функциональное место регионального уровня деления займет городской уровень административного устройства, то есть города из муниципалитетов должны превратиться в элементы конституционного государственного устройства, пусть даже и не прописанные в тексте основного закона. Ведь и федеральные округа также в нем не прописаны, но тем не менее они являются основой административно-политического деления.

Уровни городских и сельских поселений, существующие не «в реальности», но «на самом деле», могут быть слиты в один собственно муниципальный уровень территориальной организации.

Таким образом, из сегодняшней административно-территориальной структуры, образованной отношениями между четырьмя конституционными уровнями и четырьмя муниципальными уровнями, может возникнуть новая административно-территориального структура, образованная отношениями

между четырьмя собственно государственными и одним муниципальным уровнем.

Какая-то часть поместий при переходе из состояния «на самом деле» в «реальность» исчезнет. Во всяком случае исчезнут регионы как поместья глав их администраций.

Посредники между федеральным и муниципальными уровнями (организации и власти столичные, региональные и уровня муниципальных районов) не только потребляют на собственные административные нужды подавляющую часть ресурсов, распределяемых федеральным центром муниципалитетам, но

и ограничивают активных людей в их стремлении жить так, как им хочется. Само существование этих посредников в значительной степени отягощает систему власти в целом и связанные с ней отношения, в частности административный рынок при распределении ресурсов.

Избавление от посредничающих (столичного, регионального и уровня муниципальных районов) уровней административно-территориального деления может упростить задачу распределения ресурсов и, более того, придать муниципальным уровням административно-территориальной организации совер-

шенно иной социально-экономический статус.

Сейчас очевидно – даже федеральным властям, – что стабильной экономики в России без нормального рынка и его институтов не будет. Это пока что проявляется в основном в официальной риторике и в стремлении освободить мелкий и средний бизнес (прежде всего муниципальный) от давления со-

словных контролеров за социальной справедливостью – ментов, пожарных, санитарных, технических и прочих инспекторов. Однако эти усилия заведомо обречены на неудачу, так как предполагают, что эти контролеры действуют по федеральным законам и служебным инструкциям, а не так, как они действу-

ют «на самом деле» – как члены гражданского общества служивых людей.

 

Прогрессистские стремления к демократии и рынку не могут быть, как показывает наш опыт, реализованы в самовоспроизводящейся административно-территориальной и сословной структурах и в ресурсной организации жизни.

Имело бы смысл сначала минимизировать – за счет трансформации административно-территориального устройства – те отношения, которые сложились «на самом деле» и которые любые реформаторские интенции обращают в свою противоположность. Ведь разделение на «реальность» и то, что есть «на самом деле», – не происки врагов, а скорее защитная реакция людей на перманентное реформирование и модернизацию по импортному образцу. А потом, если получится, можно будет строить планы преобразования нашей «реальности» в нечто, более соответствующее социальному времени и территории.

Если преобразования проводить на контролируемом этапе ресурсного дефицита, то тогда для успокоения отлученных от кормления понадобятся гораздо более жесткие методы.

Если проводить реформу на этапе неконтролируемого дефицита, когда инфляция и конкуренция за товары широкого потребления станут интенсивными, то резко повысится риск самопроизвольных процессов трансформации деления, при которых исчезают не посреднические уровни, а федеральные, то есть госу-

дарство распадается на регионы, из которых оно якобы состоит. В частности, в современной России разделение может пройти по столбцу «городов федерального значения».