Деревенские анекдоты

 

 

 

В подмосковную деревушку Зябликово из Парижа можно попасть так. Сначала берем такси до аэропорта «Орли», затем летим на Боинге 737 компании «Эйр Франс». Потом снова такси – от «Внуково» до Белорусского вокзала, электричкой до города Упатьевска, бегом на автобус рейса 14-20… И через полтора часа, если, конечно, автобус по дороге не сломается, вы в Зябликово. Ну что ж, добро пожаловать в мир, с одной стороны, полностью оторванный от цивилизации, но с другой... Впрочем, сами скоро все увидите…

 

Потомок императора

Леха Разгуляев шел с гитарой за спиной по разбитой временем и тракторами дороге к райповскому магазину и мучительно размышлял на тему – что взять. С одной стороны, день можно было начать с портвейна «Кавказ» за тридцать семь рублей. С другой – лучше не мучиться и сразу купить поллитру беленькой за пятьдесят пять. Леха не подозревал, что все его размышления окажутся абсолютно напрасными. Зоя Ивановна – продавщица – еще первым автобусом уехала на крестины в соседнюю деревню, о чем и сообщила Разгуляеву и всему остальному окружающему миру в записке, приклеенной скотчем к дверям сельмага. Пнув несколько раз ни в чем не повинную дверь, Разгуляев крепко выругался. Желание выпить резко усилилось.

Лёха присел на лавочку возле магазина, закурил и задумался о способах решения возникшей проблемы. И тут он вспомнил о своем недавно поселившемся в Зябликово соседе – редакторе известной областной газеты «За новую жизнь» Василии Петровиче Курочкине.

Василий Петрович был дома, о чем раздраженно известила его супруга, пославшая Леху прямо с порога, даже не поинтересовавшись причинами столь раннего визита.

«Вот дура невежливая», – подумал Разгуляев и, обойдя дом с другой стороны, перемахнул через забор прямо в огород. Там он сразу же увидел соседа, подрезавшего секатором кусты малины.

– Здорово, Петрович. Труд на пользу… Сосед недовольно посмотрел на Леху, но врожденная интеллигентность не позволила ему послать, подобно жене, Разгуляева.

– Доброе утро, Алексей, рад вас видеть. Как дела?

– Хреново, – Леха высморкался на землю и вытер пальцы о штаны, от чего сосед брезгливо поморщился. – Василь Петрович, одолжи поллитру до получки. Трубы горят, а Зойка, продавщица наша, дезертировала с трудового фронта.

 

– Нет, Алексей, не дам. Наукой доказано: с утра пить – только водку переводить.

– Да я же не просто так прошу, – обиделся Леха, – помнишь, ты хотел узнать место, где сом на лягушку идет. Бери удочки, бутылку и выходи через полчаса на реку. Я Рыжикова Ивана, соседа нашего, позову. У него лодка хорошая. «Казанка» с мотором. Только супруге не болтай, что со мной идешь, а то поклевки не будет. Баковые на бак, ютовые на ют, шкафутовые на шкафут правого борта. Отдать концы!

Рыбалка прошла «на ура». Сома, правда, не поймали. («Спит, зараза, под корягой», – объяснил Леха). Но десяток щук и язей вытащили. Вечером собрались на уху в доме у Ивана, холостого мужика лет тридцати, живущего вместе с матерью, уехавшей в тот день к родственникам в райцентр. Василий Петрович принес бутылку французского коньяка «Наполеон», на что Леха иронично заметил, что пить коньяк под юшку – типичное издевательство городской интеллигенции над трудовым наро дом. Но когда журналист попытался убрать коньяк со словами, что всю водку кто-то уничтожил на реке, Леха сдался и согласился отравиться иностранной самогонкой.

Василий Петрович надулся как гусь:

– Вот живете вы здесь, мужики, словно в берлоге. Кроме своей деревни ничего в жизни и не видели. Тут в ответ обиделся Разгуляев:

– Как это не видели! Очень даже видели! Ладно, Василь Петрович, давай лучше твоего коньяку французского попробуем. Он точно французский, не паленый?

– Ну, уж не в нашем деревенском магазине купленный, – довольно рассмеялся Курочкин, уже изрядно осоловевший, – в дьюти-фри брал, когда из Парижа возвращался.

– А у нас под твой французский коньяк тоже одна вещь имеется – французская и старинная. Со времен войны с Буонопартом. Иван, покажи соседу.

– Да ну тебя…

– Нет, нет, показывайте, раз уж объявили, – стал настаивать и Курочкин.

Иван подошел к комоду и вынул из верхнего ящика завязанный в узелок носовой платок.

– Вот, смотрите, – развязав узелок, Иван достал из платка кольцо. – Старинное. От бабки досталось. А ей своя бабка передала. Леха взял кольцо, повертел.

– Чистое золото. И надпись какая-то не по-нашему. Глянь-ка, Петрович.

– По-французски, вроде, – журналист надел очки и, запинаясь, перевел: «Лизе с любовью. Н.Б. 1812». Курочкин задумался. Взгляд его блуждал с кольца на бутылку и обратно.

– Мать честная! Н.Б. Знаете, кто это? Это же сам Наполеон Бонапарт. И год на него указывает.

– За это надо выпить, – решил Леха.

– Да погоди ты! Это же событие мирового масштаба. В заброшенной деревне Зябликово найдено кольцо императора, – глаза захмелевшего Курочкина расширились – он чувствовал, что откопал сенсацию. – Это же…это же роман Наполеона и крепостной девушки. – Взгляд Василия Петровича упал на Ивана Рыжикова. – И теперь перед нами живой потомок императора!

– Слушайте, я не пойму. Кто потомок-то? – занервничал Рыжиков.

– Я думаю, что потомок – это ты, Ваня, – философски заметил Разгуляев и выпил одним глотком полстакана коньяка.

Через несколько дней на первой странице газеты «За новую жизнь» в редакционной статье было напечатано буквально следующее: «...Теперь становится ясно, почему Наполеон начал отступать из Москвы по старой смоленской дороге. В ста километрах от столицы, в деревушке Зябликово, его ждала русская красавица Лиза. Любовь к этой скромной девушке погубила императора Франции и спасла Россию». Василия Петровича сложно винить за эту статью – какой журналист не мечтает хотя бы раз в жизни опубликовать сенсацию мирового масштаба. Такую, чтобы читатель подпрыгнул от удивления. Чтоб весь мир содрогнулся. Чтобы тираж газеты вырос в несколько раз. И чтобы все коллеги по перу умерли от черной зависти…

 

Оревуар, мальчики

Продавщица Зоя Ивановна как обычно сидела на крылечке своего магазина и пытливо озирала окрестности в поисках новостей. Время близилось к обеду, и с момента открытия уже произошло много интересного. В 9:15 соседним проулком прошмыгнул сынок председателя колхоза Вовчик, явно не ночевавший дома. Ох и трепку сейчас получит от матери! В полдесятого заявился участковый Кузяков и, пытаясь выяснить, не видела ли чего подозрительного Зоя Ивановна с часу до трех ночи, а именно угнанного с соседней улицы трехколесного детского велосипеда, стащил из бочки два слабосоленых огурца.

 

К остановке возле сельмага подъехал рейсовый автобус, и из него вышла высокая красивая девушка лет двадцати в шикарной шляпе, кружевном с большим декольте платье и в босоножках. Обойдя лежащую в луже, довольно похрюкивающую свинью, она подошла к магазину. Зоя Ивановна, щелкая семечки, подозрительно оглядела незнакомку. Что еще, мол, за мадам привез рейсовый, таких в деревне отродясь не бывало.

Девушка, подойдя к продавщице, громко спросила:

– Парле ву франсе?

– Найн, – ответила Зоя Ивановна и подумала: «вроде, иностранка».

– Я приезжать из Франция. Я искать Иван, – на ломаном русском языке сказала девушка и достала из сумочки журнал «Пари матч».

На обложке журнала красовалось очень знакомое Зое Ивановне лицо. Причем настолько знакомое, что продавщица никак не могла вспомнить, кто это. Сделав определенное умственное усилие, Зоя Ивановна осознала, что обладатель этого лица не далее как полчаса назад покупал в ее магазине пачку «Примы» и буханку ржаного.

– Это же Иван Рыжиков!

– Уи! Иван! Я хочу его, как это… по-русски… искать. Зоя Ивановна насупилась.

– Ваня – мужик завидный, работящий и непьющий. Его многие наши бабы хотят. Тебе-то он к чему?

– Иван, надо, искать, – француженка принялась тыкать пальцем в обложку.

– Ну, надо так надо, – вздохнула продавщица. – Иди, родимая, по этой улице. Последний дом у тополя его и будет.

Рыжиков колол дрова возле сарая. Колол не так, как городские дачники, – со всего размаха. Колун, не подымаясь выше плеча, резко падал на чурбан и, казалось, без всяких усилий со стороны человека, разваливал его на две части. Работа спорилась, и Иван был вполне доволен собой. Внезапно у калитки послышались заливистый лай кобеля Шарика и девичий визг.

– Я тебе, пустобрех. – Иван, хлыстнув собаку хворостиной, увидел девушку в непривычном для деревни наряде, запрыгнувшую на скамейку возле забора и, судя по ее лицу, готовую немедленно зареветь. – Ты откуда, дуреха?

Девушка сразу успокоилась и улыбнулась.

– Вы есть Иван Рыжиков? У меня есть к вам важный дело. Я лететь из Париж.

– Дело, так дело. Только пойдем в избу, а то скоро вся деревня на представление соберется. Скучно тут у нас. Из Парижа, говоришь? Ну-ну…

Лехи Разгуляева в этот знаменательный для всего Зябликово день в деревне не было. Еще на первой электричке он уехал в Москву на птичий рынок с целью продать щенков своей суки Гретты. Гретта по всем деревенским канонам считалась немецкой овчаркой. По крайней мере, уши у нее стояли, как и положено породистым «немцам». Папа щенков был неизвестен. Скорее всего, это был соседский Шарик, но Леха сам себя убедил, что щенков его суке заделал Герхард фон Шреттер – породистый кобель с паспортом из дачного поселка. Перед поездкой в Москву Леха даже сумел выпросить у хозяев предполагаемого отца фотографию кобеля со всеми медалями.

Торговля шла вяло. За три часа Разгуляеву удалось пристроить только одного кобелька. Народ активно шел на фотографию фон Шреттера, но, рассмотрев щенков поближе, отказывался верить. «Вот олухи городские», – недовольно ворчал Разгуляев.

Затем он немного подумал и решил сменить породу продаваемых щенков. Спрятав фотографию кобеля из дачного поселка, Леха стал громко кричать на весь рынок: «Обратите особое внимание. Хит сезона – щенки французского бульдога!» Стоящая в соседнем ряду женщина грустно посмотрела на Леху: «Молодой человек, вы когда-нибудь видели, как выглядит французский бульдог? Нет? Пойдемте, покажу».

 

Увидев в соседнем вольере маленьких мордатых и абсолютно голых собачек, Леха было приуныл, но в этот момент его хлопнул по плечу невесть откуда взявшийся Курочкин.

– Алексей Владимирович, я уже два часа вас ищу, по рынку бегаю. У нас в деревне такие дела творятся, а вы тут всякой ерундой занимаетесь.

– Какая же это ерунда, – обиделся Леха. – Во-первых, я уже сто рублей заработал, а во-вторых, куда же их девать-то. Топить жалко, божьи твари все-таки.

– Ладно, отойдите в сторонку. Ваш внешний вид явно отталкивает покупателей, – Василий Петрович взял корзинку в руки и забасил:

– Предлагаю щенков в хорошие руки. Рубль – штука. Порода – московская борзая. Все зайцы будут ваши.

Через полчаса помет был распродан. Курочкин, посадив Разгуляева в свой «Нисcан-патрол», выехал на кольцевую. Леха достал кисет и скрутил «козью ножку».

– Че там у нас случилось?

Курочкин, лихо вырулив в левый ряд, пристроился в хвост идущей с сиреной машине ГАИ.

– К Ивану, соседу нашему, француженка из Парижа приехала. Он позвонил мне на сотовый с ее телефона, просил тебя найти и в Зябликово срочно приехать.

 

– Зачем Ване француженка? – удивился Леха и закурил. Дым от самокрутки мгновенно заполнил салон и, вырвавшись наружу из открытого окна, распугал все идущие рядом машины.

– Помнишь историю про кольцо? Мою статью в газете перепечатал один французский журнал. Там форменный переполох случился. Еще бы – потомок Наполеона в России!

– Это понятно, только не пойму, зачем француженка приехала?

– Замуж она за Ивана хочет выйти, – сказал Курочкин и прибавил газу.

В Зябликово приехали ближе к вечеру. Магазин уже не работал, но Разгуляев решил, что идти в гости пустыми как-то не удобно. Он попросил Курочкина тормознуть возле дома продавщицы. Вышел из машины и постучал в окно.

– Зойка, выручай. Открой сельмаг, горючее срочно требуется.

Зоя Ивановна хотела послать Разгуляева подальше, но он ее опередил:

– Не себе прошу, Ивана пропивать едем. Невеста к нему прилетела из Парижа.

– Вот трепло, – недовольно сморщился Василий Петрович, но было уже поздно. Раздираемая острым любопытством, продавщица выскочила из дома и, направляясь к магазину, начала выпытывать у Лехи подробности. Тот важно надул щеки.

– Не сейчас, Зоя. Придет время, и ты первая все узнаешь.

– Эксклюзив – ваш, Зоя Ивановна, – пришлось пообещать и Курочкину.

– Алексей Владимирович, давай быстрей.

– Спешка нужна только в нашей колхозной бане, – Разгуляев начал внимательно рассматривать прилавок, хотя наизусть знал весь нехитрый ассортимент магазина. – Намылишь, бывало, голову, а Кузьмич, кочегар наш, воду выключит и на боковую. Он у нас молодец. Выпьет и, прежде чем отрубиться, обязательно все повыключает. Очень ответственный товарищ, его за это председатель уважает шибко. Вот в такой момент и бежишь через деревню домой весь в мыле. Добавь-ка, Петрович, лучше полтинничек.

– На, только все равно поторапливайся. Иван ждет.

– Ладно, не помрет. Мне, Зоя, три бутылки водки и, – тут Леха вспомнил про утренний наказ жены, – два рулона туалетной бумаги. Зоя Ивановна сползла под прилавок.

В доме у Ивана царила суматоха. Мать бегала с ухватами от печки к столу, принося все новые и новые угощения. Иван, красный как рак, сидел в углу под иконами и слушал щебетание француженки. Та, похоже, уже освоилась в крестьянском доме. Кушала блины со сметаной и гладила кота Василия, мурлыкающего на лавке. Увидев мужиков, Иван просветлел.

– Братцы, спасайте. Я уже ничего не понимаю. Петрович, ты же по-французски кумекаешь. Поговори с ней.

– Ничего девка, – одобрительно цокнул языком Леха и выставил водку на стол. – Не боись, Ваня, сейчас все разрулим. Василий Петрович, начинай допрос с пристрастием.

Курочкин, с трудом вспоминая университетские знания, стал расспрашивать француженку. Потом улыбнулся и начал переводить.

– Значит так, мужики, девушка эта непростая. Зовут ее Мария-Луиза де Сегюр.

– Хороша Маша, да не наша, – вставил Леха.

– Да погоди ты, – рассердился Иван, – продолжайте, Василий Петрович.

– Так вот, Маша эта – из старинного рода, пра-пра-правнучка австрийского императора Франца I. В современном мире это ничего не значит. Однако если наш Иван оказывается прямым потомком императора Наполеона, то возникает весьма любопытная коллизия. Я не очень понял ее объяснения, но, кажется, если соединить два рода вместе, то наследники этого брака могут претендовать на престолы Франции, Австрии и, – Курочкин взглянул на Марию-Луизу, – и России! Француженка что-то быстро защебетала. Василий Петрович внимательно выслушал и снова начал переводить.

– Конечно, при условии изменения конституций этих стран. Маша очень глубоко вникла в эту проблему. Она сейчас учится в университете в Сорбонне на пятом курсе. Ее родители, весьма богатые и знатные во Франции люди, пообещали Ивану при заключении династического брака очень приличный годовой доход. К тому же, по законам Франции мсье Рыжикову, – Курочкин выразительно посмотрел на Ивана, – будет присвоен титул графа Сент-Жерменского.

Леха присвистнул.

– Маша перед поездкой очень тщательно изучила русскую литературу, прочитала всего Толстого и Достоевского. Она прекрасно понимает, что русские люди женятся только по любви, поэтому не торопит с ответом и надеется, что Иван сможет ее со временем полюбить. К тому же, наш Иван Степанович ей очень нравится – настоящий мачо, – Курочкин широко улыбнулся. – Таких во Франции уже нет.

– Петрович, переведи ей, – Леха черпанул из ведра ковшик воды и жадно сделал несколько глотков, – переведи. Не хрен ждать, мы согласны.

– Да пошел ты, Леха, знаешь куда. Ша, мужики, всем спасибо, но собрание закрыто. Сам разберусь. – Иван поднялся из-за стола. – Мама, постели Маше в горнице, а я на сеновал пойду.

Курочкин и Леха попрощались и вышли на крыльцо.

– Только одного я не могу понять, – сказал Василий Петрович, – Наполеон был толстый и маленького роста, а Иван – под два метра, кулаки с твою голову и рыжий к тому же.

– Какой рязанский не татарин, какой смоленский не француз, – вспомнил поговорку Леха.

– Эх, зря водки не взяли. Я бы сейчас с удовольствием выпил, – вздохнул Курочкин.

– Обижаешь, начальник, – Леха вытащил из-под полы бутылку. – Пойдем, долбанем за будущего графа Сент-Жерменского.

Устроились на лавочке возле калитки. Разгуляев откуда-то из карманов достал открытую банку рижских шпрот, два куска хлеба и стакан.

– Слушай, Алексей, а ты о Франции что знаешь? – устраивая кильку на хлеб, поинтересовался Курочкин.

– Ну, летчики их в войну тут на аэродроме стояли. Из эскадрильи, как ее там...

– Нормандия-Неман.

– Вот, точно. Мне бабка рассказывала. И гимн их знаю. Марсельезу.

– Не может быть! – удивился Василий Петрович. – На французском?

– Нет, по-нашему. Сейчас покажу. – Леха встал и, держа в одной руке стакан с водкой, а в другой бутерброд, запел немного дрожащим от волнения сиплым голосом.

Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем.
Мы наш, мы новый мир построим,
Кто был ничем, тот станет всем.

Слова улетали в черное, усыпанное звездами небо, пронзали пространство и время и уносились в вечность. Подошедший к мужикам Шарик боязливо прижался к ноге Разгуляева и стал тихо подвывать.Так, дуэтом они исполнили гимн от начала до конца, ибо Леха знал его наизусть с раннего детства. Его дед по субботам после бани, выпив рюмку, ставил пластинку с этим гимном на проигрыватель и слушал его, вытянувшись по стойке «смирно», от начала до конца. Потом почему-то плакал, гонялся по избе за бабкой и, в конце концов, мирно засыпал на сундуке за печкой.

– Ну и дела, – ухмыльнулся журналист после окончания концерта, – только, Алексей, это не «Марсельеза», а «Интернационал». Гимн коммунистической партии.

– Да? Ну, все равно песня душевная, – Леха выпил. – А ты как к коммунистам относишься?

– Я – никак, – дипломатично ушел от ответа Курочкин. – А ты?

– Плохо, – подумав, ответил Разгуляев, – но жили мы при них нормально.

На том и разошлись.

На следующий день все Зябликово, оповещенное Зоей Ивановной, собралось на проводы француженки. Маша, немного растерянная, стояла на остановке в ожидании автобуса. Возле нее возвышалась большая клетчатая сумка а-ля «челнок из Турции». Сумка была полностью забита банками с маринованными рыжиками и лисичками, брусникой, вареньем, шанежками и тремя килограммами экологически чистой картошки. Все это собрала рано утром мать Ивана Матрена Евдокимовна и со словами «милая, в своем Париже тебе этого не сыскать» вручила немного ошеломленной Марии-Луизе.

 

Иван стоял рядом и чему-то тихо улыбался. Урча и скрипя старой резиной, подошел рейсовый автобус. Иван закинул сумку в салон и помог Маше подняться на подножку. Матрена Евдокимовна заплакала и достала из рукава платочек. Вслед за ней стали вытирать покрасневшие глаза и другие женщины.

– Стойте, куда без меня, – наперерез автобусу мчался проспавший все Разгуляев. Он вскочил на подножку и вручил Маше висевшую на кукане огромную щуку. – На, родителей угостишь. И сделал то, на что Иван никак не мог решиться, – чмокнул девушку в щечку. Та зарделась.

– Оревуар, мальчики. Всем пока.

Маша помахала рукой, и автобус тронулся.

 

Без обид, Льеха!

А Леха Разгуляев тем временем опять нашел себе приключений на пятую точку. В Зябликово по обмену опытом приехали голландские фермеры. По улице мимо небольших покосившихся домиков к магазину подплыл огромный двухэтажный автобус, крича на всю деревню нерусскими надписями и отражая летние лучи солнца огромными зеркальными стеклами.

Голландцы приехали за счет своего правительства в колхоз имени Чапаева. Там фермерам показали колхозные поля, дающие по двадцать центнеров с гектара, молочную ферму с накрашенными еще с вечера доярками, колхозную баню, возглавляемую абсолютно трезвым кочегаром Кузьмичом и быка-производителя, отца ста пятидесяти телят и бычков, гордость района – Тихона Петровича.

После осмотра предполагался торжественный обед, но тут глава голландской делегации фермер Пит Янссон заявил:

– Уважаемые господа! Мы совершенно искренне потрясены всем увиденным. И все же хотелось бы посмотреть в России работу не только коллективного хозяйства, но и таких же фермеров, как и мы. Наступило легкое замешательство. Надо сказать, что в деревне был всего один фермер – Леха Разгуляев. Фермером он, правда, числился только на бумаге. Еще три года назад он вышел из колхоза и основал свое единоличное хозяйство. И даже отсудил у председателя полтора гектара неплохой земли. Но на этом его бизнес закончился. Ни денег, ни техники у Лехи не было, и он зарабатывал на жизнь рыбалкой, которую любил до страсти. Поймает десяток щук и на полустанок к московским электричкам. Тем и жил.

Председатель, почесав затылок, подумал, что хотя Разгуляев и враг ему по край жизни, но голландцев надо уважить. Тут он увидел проходящего мимо Курочкина.

– Василь Петрович, ты же языки хорошо знаешь. Отведи иностранцев к нашему фермеру недоделанному – твоему соседу. Пусть свое хозяйство им покажет. А потом вместо обеда в клубе мы всю делегацию отвезем на зеленую стоянку. У нас тут на озере специальный пункт для приема гостей оборудован – «Новые выселки» называется.

Курочкин охотно согласился и повел гостей в дом к Разгуляеву. Леха ничуть не удивился прибытию иностранной делегации. Он сидел на завалинке, правил бруском топор и думал о невеселых перспективах развития малого бизнеса в России.

Голландцы с удовольствием обошли все шесть соток Лехиного подворья. На вопрос, где же остальное хозяйство, Разгуляев махнул рукой в сторону леса.

– Вон, все те поля. Под парами стоят. Полный дефолт у нас тут.

– Что есть дефолт, – удивились голландцы. – Это когда вообще нет денег?

– Дефолт – это когда деньги внезапно исчезли, – улыбнулся Разгуляев.

– Когда их вообще нет – это обычная жизнь.

Один из фермеров, лысый голландец лет пятидесяти, спросил:

– Скажите, уважаемый Алексей. Я побывал в вашем птичнике и совершенно не понял, как куры выживают там в суровые российские зимы.

Курочкин даже не стал переводить и ответил сам:

– They jump. (Для того чтобы согреться, они подпрыгивают на жердочках в лютые морозы). Затем Василий Петрович объяснил, что торжественная часть программы закончена и наступает самое приятное. Сейчас всю делегацию посадят на лодки типа «Казанка» и отправят на озеро пить русский самогон и кушать тройную уху.

Тут Пит Янссон вновь воспротивился.

– У нас в Голландии, – говорит, – принято перед обедом совершать променад, то есть пешие прогулки. Не можем ли мы дойти до местного «Макдональдса» пешком?

Курочкин решил посовещаться с Лехой. Тот долго не раздумывал.

– Где, говоришь, председатель столы накрывает? На Выселках? Так это же мое самое любимое место. Я там завсегда рыбачу. Пусть они на лодках едут, а мы пеходралом дойдем. Гости аппетит заодно нагуляют. Тут всего-то два часа ходу напрямки.

Курочкин пошел к председателю. Тот недовольно покрутил ус, но спорить не стал.

– Ладно. Мы поехали. Вот вам список иностранцев. Чтобы никто не потерялся. Ждем.

Председатель колхоза, главный инженер, переводчик и бухгалтерия из трех женщин погрузили в лодки заранее наловленную рыбу, самогон, еще много чего и отправились вниз по реке Ворожке.

Леха же с построенными в колонну по одному голландцами и замыкающим шествие Курочкиным отправились по реке вверх на озеро Щучье. Да, Леха Разгуляев перепутал. Но ведь и Курочкин не знал, что кроме Новых выселок на Ворожке есть и просто Выселки на Щучьем.

Вероятно, это был перст судьбы. Может, и Иван Сусанин в свое время вел отряд польских интервентов, так же искренне полагая, что знает окрестные леса от и до.

Нагулявшись по лесу, придя на место предполагаемого фуршета и никого там не обнаружив, прождав несколько часов, мужики приуныли. Голландцы к тому времени не просто хотели есть. Они оголодали до степени озверения и кидали ох недобрые взгляды в сторону российских партнеров.

– Леха, чего делать-то будем? – шепотом спросил Курочкин Разгуляева.

– Не дрейфь, сейчас что-нибудь придумаем. Я снасти-то свои, конечно, не взял. Но есть заначка, – Леха отошел в сторону и вернулся, держа в руке гранату. – Вот, немецкая, в том году раскопал. Значит, план такой. Голландцы лезут в воду, я ее кидаю...

– Леха, а ты последовательность действий не перепутал?

– Ну да. Сначала я ее кидаю, потом прыгаем в воду и собираем все, что всплывет.

Ферштейн?

– Черт бы тебя побрал с твоим немецким. Давай, кидай, а то эти чудики со своим Гринписом прицепятся.

– Не прицепятся, есть уж больно хотят. Где тут кольцо-то... Прогремел взрыв. Голландцы, не выставив никакого протеста, кинулись в озеро и вытащили две небольшие щуки и три окунька. Развели костер, перекусили. Пит Янссон от имени всей делегации поблагодарил российскую сторону.

– Я, – говорит, – из средств массовой информации был уверен, что в вашей стране только и делают, что пьют водку. Мы уже целый день наблюдаем обратное. По приезду в Нидерланды я обязательно напишу отчет о поездке нашему правительству и попрошу о выделении дополнительных инвестиций в ваше сельское хозяйство. Пятьсот тысяч евро будет достаточно колхозу имени Чапаева и фермеру Разгуляеву?

Леха подошел к Питу Янссону и обнял его за плечи.

– Пит, и на хрена нам этот «имени Чапаева». Хочешь, я еще пару гранат кину?

Запив ужин озерной водой, все, как по команде, решили закурить.

Леха было достал свой кисет, но лысый голландец, тот, который про кур спрашивал, протянул ему только что сделанную самокрутку.

– Чего это он? – насторожился Разгуляев.

– Не знаю, но, по-моему, это марихуана. У них в Голландии она разрешена. Сейчас спрошу, – и через минуту, – да, легкий наркотик. Как он только через нашу границу провез! Он говорит, что если ты выкуришь, то твои глаза будут излучать особый блеск и непередаваемое волнение.

Леха взял самодельную сигарету и затянулся. Ничего особенного не произошло. Правда, вместо Курочкина перед Лехой сидел председатель колхоза и тянул: «Разгуляев, отдай землю. Отдай по-хорошему...»

Леха тряхнул головой, прогоняя видение.

– Ладно, пусть теперь моего попробует.

Разгуляев насыпал из кисета в быстро скрученную козью ножку добрую порцию самосада.

 

Голландец затянулся. Лицо его покраснело, глаза начали вылезать из орбит. Разгуляев усмехнулся.

– Я не знаю, что там излучали мои глаза, но его точно сейчас на задницу налезут.

Начало темнеть. Посовещавшись, Разгуляев и Курочкин решили ночевать в лесу. А поутру к председателю на разборки заявиться. Голландцы принялись устраиваться на ночлег. Леха прошелся по полянке, на которой все расположились, и сосчитал гостей.

– Петрович, у тебя по списку, сколько их было?

– Семнадцать.

– Ты только не волнуйся, но их сейчас ровно на одного меньше.

Курочкин побелел.

– Ты что, шутишь?

– Какие тут на хрен шутки. Видать, гранатой одного все же зацепило. Ладно, сейчас все равно не найдем. Темно, как сам знаешь у кого. Спи спокойно. Утро вечера мудренее.

После этих слов Курочкин до рассвета не сомкнул глаз. Леха же спокойно храпел под кустом орешника.

С первыми лучами солнца Курочкин сам пересчитал голландцев.
Точно – шестнадцать. Одного не хватало. Он разбудил Пита и, взволнованно жестикулируя, стал тыкать ему в лицо список. Тот спросонья долго не мог понять в чем дело. Затем, разобравшись, он объяснил Курочкину, что фамилия одного фермера – Ван Гунделингмастерс, и она никак не помещается в одну строчку. Поэтому фермер разделился на Ван Гунделинга и Мастерса. А вообще-то, это одно лицо, которое спит вон под той березой возле муравейника.

– Донненветтер. Пилядь. Шорт побери голландское правительство, русских комаров и колхоз имени Чапаева.

Утром в Зябликово потянулась цепочка искусанных, невыспавшихся людей. Они по одному доходили до автобуса, стоящего возле магазина, падали на сидения и тут же засыпали. Разгуляев задержал за локоть последнего в очереди на отъезд голландца. Это был Пит Янссон.

– Пит, без обид. Приезжайте еще. Я такое место покажу, язь так и прет!

– Ес, Льеха, ес. Ай уонтч слиип!

Автобус, закрыв двери, тронулся в обратную дорогу. Над разогретым днем асфальтом стоял густой туман, быстро поглотивший огромную двухэтажную машину. В Зябликово стало тихо. Леха проводил Курочкина до дома и пошел искать председателя колхоза имени Чапаева. Им явно было что обсудить.

Жизнь потихоньку вошла в свою колею. Пришла зима, ударили морозы, дороги занесло снегом, жители попрятались по домам и стали смотреть по телевизору сериалы. Что еще делать зимой?

Леха бросил пить и купил в столице франко-русский словарь. Видно, собрался до городу Парижу. Жена Лехина, страшно довольная переменами в своем благоверном, тем не менее язвительно заметила, что неплохо было бы ему сначала выучить родной русский.

Яма

Слухи о появлении в России потомка императора Наполеона дошли до самого верха. В Зябликово побывала комиссия из Москвы. После выяснения всех обстоятельств дела комиссия осознала, что ее развели и, попытавшись (к счастью для нее, безуспешно) сделать Рыжикову легкое физическое внушение, убыла не солоно хлебавши. Василий Петрович Курочкин уехал со всем своим семейством в город. В Зябликово он появился только на Рождество и сразу же нарвался на Разгуляева.

 

– Привет, сосед. С наступающим.

– И тебя, Петрович. Как жизнь?

– Потихоньку. Правда, чуть с работы не сняли за ту статью. Помнишь?

– Еще бы.

– Да жаль, что ничего тогда не вышло.

– Как так не вышло, – улыбнулся Леха, – еще как вышло. Пойдем, покажу. И они направились к дому Ивана.

В избе Рыжиковых аромат кислых щей из печки органично переплетался с запахом духов «Шанель № 5». Из горницы на стук вышла молодая, одетая по последней парижской моде красивая женщина.

– Чего тебе, Льеха?

Разгуляев несильно шлепнул по спине открывшего от изумления рот Курочкина.

– Маша, твой-то дома?

– Нет, в магазин за продуктами пошел. Праздник же скоро, – женщина посмотрела на мужиков и звонко рассмеялась. – Бонжур, мальчики.

Так Иван Рыжиков наконец-то женился. И мать перестала его пилить насчет наследников. Теперь все идет к тому, что скоро в Зябликово забегают ребятишки с хорошим французским произношением. Но, впрочем, это совсем другая история.

 

 

 

А эта наша история началась с того, что Иван Рыжиков, выйдя рано утром на работу, поскользнулся и упал прямо в яму возле своего дома. Иван встал, отряхнулся по возможности, завел трактор и поехал в карьер за щебнем. Он забыл про все свои неотложные дела и решил, наконец, засыпать мешавшую ему и многим другим людям яму на дороге.

В карьере Иван договорился с экскаваторщиком, и тот за бутылку насыпал ему добрую порцию будущего дорожного покрытия. Всего за бутылку, потому как Иван – не дачник какой-нибудь с соседнего поселка, а абориген, и экскаваторщик Коля ему свояком приходится. С дачника Коля слупил бы не меньше тысячи, а то и двух. Если мастер, конечно, не заметит. А если заметит, то расчет сразу перейдет в доллары, и Николай получит ту же бутылку, но уже от мастера.

Словом, Рыжиков подвез тележку щебня к дому и уже приготовился было высыпать его в ненавистную с утра яму, как к нему подошел Леха Разгуляев и остановил процесс.

– Стой, Степаныч. Идея у меня родилась гениальная.

Иван прекрасно знал, какие идеи могут возникать у Лехи:

– Отстань, сосед, не до тебя.

Леха не обиделся, подошел поближе, стащил Ивана за рукав с трактора на землю:

– Степаныч, мне сегодня сон был про нашу яму.

 

– Ну и что? – удивился Иван.

– Сон, говорю, мне был. Знаю, как денег нам с тобой можно на ней заработать. Больших денег – сотен пять, а то и восемь.

– Тебе надо, ты и зарабатывай. А мне не мешай.

– Помощь твоя, Ваня, требуется. Я же тебе всегда помогаю, а ты… – Разгуляев знал, что надо давить на жалость. – Отцепляй лучше телегу и поехали на водокачку.

Иван и Леха, заменив телегу на полуторатонную бочку, залили ее на колхозной водокачке по горловину и подъехали опять к яме.

– И дальше что? – Иван уже начал жалеть, что связался с соседом.

– А вот что, – Разгуляев ловко подсоединил к бочке шланг и открыл кран. Вода хлынула в яму.

– Ты зачем, щучий сын, море тут устраиваешь? – Иван попытался оттащить Леху. Но тот не дался.

– Не дрейфь, деревня, сейчас все сам увидишь. Говорю же – сон мне был. Пока соседи ругались, яма наполнилась до краев и превратилась в небольшой водоем.

Иван и Леха закурили.

– Ты давай, рассказывай, чего задумал, – не выдержал Рыжиков.

– А вон, смотри, первый уже показался.

Из-за поворота выполз большой серебристый джип. Была пятница, и после обеда через Зябликово в свой коттеджный поселок начали пробираться дачники. Раньше они ездили в объезд, но с понедельника на той дороге начали ремонтировать мост через речку Ворожку. Леха и догадался, что у дачников теперь одна дорога, причем миновать их яму нет никакой возможности. Заборы, деревья и болото возле деревни не дадут проехать. Джип нерешительно постоял на берегу и, урча, сполз в воду. Долго буксовал, но выбрался и довольный умчался прочь.

– Черт, не вышло, – Леха с досады двинул соседа по спине. – Поехали опять на водокачку.

– Не жаль, едем. – Иван снова подцепил бочку и завел трактор.

Через полчаса яма напоминала небольшое море, только-только не дошедшее до дома Ивана. Леха для верности сел на трактор и несколько раз проехал по ней, сделав передвижение другим видам транспорта абсолютно нереальным.

– Ну, теперяча поглядим, кто кого?

– Леха, а, может, мы зря все это затеяли? Люди все-таки отдыхать едут.

– Ты видал, на каких они машинах прут. А у меня МТЗ списанный и резина лысая. Вот скажи, где они денег взяли на такие дачи и иномарки?

А я тебе отвечу. Сперли у трудового народа. Так что нехай поделятся. Вот второй показался. Лишь бы без лебедки был. Гляди, на мосты точно сядет.

Через несколько минут посередине ямы стоял небольшой «паркетный» внедорожник с заглохшим двигателем.

– Есть улов, – Леха довольно потер руки и закурил. – Щас прибежит.

Из джипа высунулся водитель, молодой парень лет двадцати.

– Земляки, дернуть бы надо.

Иван было встал трактор завести, но Леха его остановил:

– Тоже мне земляков нашел. Сиди, сам подойдет.

Парень, видя, что нет никакой реакции, снял джинсы и, утопая по колено в воде, пошел к мужикам.

– Слышь, дернуть бы надо. Ваш трактор, что ли?

– Трактор-то наш, да вот троса нет, – соврал Леха.

– Мужики, любые бабки дам, меня подруга на даче ждет.

– Сотня, – ответил Леха.

– Без базара, держи, – парень достал из кармана рубашки купюру. – Только давай быстрей.

Леха ошарашенно смотрел на портрет американского президента.

– Я вроде наши просил, – пробормотал он и пошел заводить трактор.

Иномарки шли густо. Изредка попадавшиеся «Жигули» и «Волги» Леха и Иван вытаскивали бесплатно из уважения к отечественному автопрому. К шести часам вечера у мужиков лежало семьсот двадцать долларов, двенадцать тысяч рублей и двадцать евро. Разгуляев сначала евро не брал, не мог понять, что за фантики такие диковинные. Вся деревня собралась посмотреть на то, как Леха и Иван деньги зарабатывают. Пацаны даже столб вкопали с табличкой: «Зябликовская переправа. Оплата по таксе. Такса договорная».

К вечеру поток иссяк. Леха достал из пачки денег полтинник, поймал за ухо соседского парнишку и велел тому сгонять в магазин и купить лимонаду «Крюшон».

– Так, Иван, завтра отдыхаем, а в воскресенье продолжим. Все обратно в Москву поедут. Давай деньги делить.

Иван покачал головой:

– Нет, я не возьму. Дурные это деньги. Нечестные. Зря я с тобой, сосед, связался.

– Ну, как знаешь. Иди, строй дальше свои дома, а я на боковую, – Леха зевнул и пошел спать.

На следующий день Разгуляев уехал в райцентр. Там договорился частным образом с ребятами из дорожного управления, и те на вырученные деньги отремонтировали в деревне дорогу от околицы до церкви, за что бабушки поставили Лехе в этой самой церкви свечку за здравие.

Рубикон

И тут нежданно-негаданно пришла в Зябликово беда. В начале мая, сразу после дня Победы, жители деревни продали свою Родину. Продали как-то незаметно, невзначай. А дело было так. Каждому из них еще в начале 90-х годов был начислен земельный пай, примерно семь гектаров. Больше десяти лет этот пай не приносил никаких доходов. Как вдруг в деревне появились люди на крутых джипах и предложили селянам реальные живые деньги, аж по десять тысяч рублей каждому. Только и нужно было поставить свою роспись в каких-то документах, и дело сделано. Десять тысяч для деревенских были большой суммой, и практически все они свои паи продали. Колхоз имени Чапаева к тому времени числился только на бумаге, работы в деревне не было. А тут в Зябликово те же люди на джипах привезли спутниковые тарелки, и в каждом доме на вырученные от продажи земли деньги стали смотреть по сто каналов наших и заграничных. Так деревенские жители, продав свою Родину, получили неограниченный доступ к телевизионному эфиру. Все, кроме Лехи Разгуляева и Ивана Рыжикова. Те стояли насмерть и свои паи продавать отказались.

– Епрст, – отвечали Иван и Леха на все предложения городских скупщиков. – Родина не продается и баста, – замечали они, даже когда цена земли была увеличена в несколько раз. Но их никто не принимал во внимание. Земля была отнята у мужиков через суд.

Мало того, только что поставленный под отделку дом Василия Петровича Курочкина оказался под угрозой сноса. На место, где он был построен, претендовал сам хозяин нового поселка.

Через несколько месяцев покой деревни был нарушен гулом строительной техники. КамАЗы, бульдозеры и экскаваторы торжественным маршем проследовали через Зябликово и расположились лагерем на околице. Началось строительство нового коттеджного поселка «Райский уголок».

Строительство началось, как водится, с забора. Огромные бетонные плиты отгородили деревню от реки Ворожки. Чудные зябликовские пейзажи были моментально закрыты для деревенских. Везде появились таблички: «Проход запрещен. Частная собственность». Вдоль забора были выставлены вышки, на которых покуривали сторожа из частного охранного предприятия. Впереди новые хозяева натянули колючую проволоку, за которой бегали немецкие овчарки. Все было готово для возведения очередной резервации для очень богатых. Но не тут-то было. В Зябликово началась эпопея, вошедшая впоследствии в деревенскую историю как «Битва на реке Ворожке».

В деревенском клубе было накурено так, что хоть топор вешай. А как известно из российской истории – если где-то висит топор, то он обязательно что-то отрубит. Впервые за долгие годы зябликовцы собрали деревенский сход для решения глобального вопроса – как вернуть землю. Первым выступил бывший председатель колхоза имени Чапаева Иван Сидорович Карпухин:

– Уважаемые земляки! Наши деды и прадеды жили на этой земле. Ее они защищали от поляков в смутное время, французов в 1812 году и немцев. Мы же ее п…и. У меня все.

Народ одобрительно загудел. С проломленного предыдущими поколениями кресла поднялся Алексей Разгуляев:

– Ну и что ты предлагаешь, Иван Сидорович? Ты же, помнится, сам первым свой пай продал. Да еще и уговаривал всех: мол, люди хорошие, порядочные. Сколь они тебе за енто заплатили?

Карпухин махнул рукой:

– Не время, Алексей, старое вспоминать. Я думаю, надо написать письмо губернатору, а может, куда и выше о том беспределе, что творится в нашем Зябликове.

– Вот приедет барин. Барин всех рассудит, – усмехнулся Курочкин, участвующий в собрании на правах гостя с совещательным голосом. – Все было сделано по закону. Плох он или хорош, но по закону.

– Нет такого закону, чтобы землю нашу отнимать, – возмутился Разгуляев. – А ежели кто такой закон придумал, пусть его назад и возвертает. Мой дед здесь в 41-ом партизанил, немцев и полицаев стрелял по возможности. Что я ему доложу, когда придется на том свете встретиться?

Так, в прокуренном воздухе зябликовского клуба появилось слово «партизаны». Но этого пока еще никто не заметил. Тут в разговор вступил отец Валерий, настоятель деревенской церкви:

– Миряне, надо все решить по-хорошему. Прийти и попросить захватчиков этих уйти с земли нашей по-доброму.

– Да уж просили, и не раз, – не выдержал Иван Рыжиков. – Вон Кузьмичу нашему накостыляли по шее, когда он к реке пытался на утреннюю зорьку пробраться. Детишек и тех не пускают. Скоро и грибов, и ягод собрать нельзя будет.

Народ одобрительно зашумел вновь.

– Мужик нынче пошел мелкий, но зато его много, – оглядев собравшихся в зале бывших колхозников, произнесла внезапно родившийся афоризм продавщица Зоя Ивановна. – Делайте же что-нибудь поскорее, зяблики несчастные.

– Помолчи, Зоя, – сурово поглядел на нее Разгуляев. – Не бабье это дело – мужикам советы давать. Особливо в наше смутное время.

– Я предлагаю, пока еще строительство не началось в полную меру, снести этот проклятый забор к чертовой матери. Извините, батюшка, за резкие выражения, – продолжил Рыжиков.

 

 

– И как ты это сделаешь? – поинтересовался Иван Сидорович.

– Да вон нас сколько в деревне мужиков здоровых. А там всего десяток сторожей. Соберемся под вечер и как...

– Нет, так нельзя. Русский бунт самый бессмысленный и беспощадный, – встрял в разговор Курочкин. – Нужно все делать по уму.

– Я знаю, как, – опять поднялся со своего продавленного кресла Разгуляев. – Предлагаю организовать отряд самообороны. Или, еще лучше, сразу партизанский. Имени Чапаева. В память о нашем колхозе.

– Ты, Леха, совсем сдурел, – стукнул кулаком по столу Карпухин. – Это же подсудное дело. Где ты тут немцев нашел, против которых воевать вздумал?

– А эти ничем не лучше немцев. Даже еще и хуже, так как свои, рассейские. На нашу землю пришли оккупанты, значит надо сражаться. Иначе всех здесь потихоньку выживут. Прошу поставить мое предложение на голосование.

Так в деревне Зябликово был создан первый на территории Российской Федерации со времен Великой Отечественной войны партизанский отряд. Командиром после долгих споров как самого толкового избрали Ивана Рыжикова. Комиссаром хотели сделать отца Валерия, но батюшка отказался. Зато благословил селян на ратные подвиги.

– А я стану вашим пресс-секретарем, – предложил Курочкин. – Буду описывать боевые действия отряда имени Чапаева в своей газете. На том и порешили. Всего в отряд записалось двадцать шесть мужиков и одна женщина – жена Ивана Мария. Раненых перевязывать, если придется.

Прошло несколько дней. Вся деревня усиленно готовилась к боевым действиям. Леха раскопал свой тайник на озере и принес несколько гранат и автомат «Шмайсер», найденные им во время раскопок немецкого блиндажа. Мужики, у кого было, достали свои охотничьи ружья. Остальные вооружались чем попало. В основном топорами и вилами. Мария запаслась бинтами и зеленкой. Выступать решили рано утром.

Битва на реке Ворожке началась 25 июля ровно в четыре утра, сразу после восхода солнца. Возле будущего «Райского уголка» протекал небольшой безымянный ручей. Бойцы отряда имени Чапаева остановились на его берегу перед решающим штурмом. Бывший колхозный кочегар Кузьмич, нацепивший на бейсболку красную ленту, перекрестился и произнес историческую фразу:

– Рубикон будет перейден.

Кузьмич не знал, откуда он взял эту фразу, и не знал, что повторил самого Гай Юлия Цезаря. Как, впрочем, и Гай Юлий Цезарь не знал про Кузьмича.

Без потерь отряд форсировал водную преграду и окружил временно оккупированную территорию. Все немецкие кобели к тому времени были нейтрализованы следующим образом: Леха Разгуляев перекусил ножницами по металлу в одном месте колючую проволоку и, пожертвовав ради общества свою суку Гретту, у которой к тому времени началась течка, поставил её возле прохода. Кобели, радостно повизгивая, исчезли в один миг. Затем через лаз в проволоке пробралось несколько бойцов. Разгуляев, перекрестясь, бросил через забор немецкую гранату и пальнул в воздух из своего шмайсера.

Битва на реке Ворожке продолжалась десять минут. Взятая в плен еще сонная охрана была разоружена и вытолкана взашей на проселочную дорогу. Затем мужики завели бульдозер и принялись сносить ненавистный им забор. К обеду от «Райского уголка» ничего не осталось. Командир партизанского отряда Иван Рыжиков распустил бойцов по домам. На сенокос.

Но на следующий день в Зябликово прибыла карательная экспедиция. «Кузьмича ведут», – неслось по деревне от околицы до магазина. Народ бросал все свои дела и бежал поглядеть, как по улице шел со связанными сзади руками, еще не успевший опохмелиться после празднования вчерашней победы над врагом, бывший колхозный кочегар. Кузьмича конвоировали несколько человек в камуфляже, подталкивая его прикладами карабинов «Сайга».

Перед магазином стоял маленький пузатый человек в окружении таких же людей в пятнистой форме. Рядом с ними расположились прокурор района, глава местной администрации и еще несколько чиновников рангом поменьше. Когда Кузьмича подвели к магазину, маленький человек забрался на пень срубленого недавно тополя и стал говорить, обращаясь к деревенским жителям:

– Вчера утром неизвестное, пока неизвестное мне, бандформирование разгромило самое дорогое, что у меня было. Уничтожена мечта всей моей жизни – превратить ваше захолустье в райское место, – маленький человек говорил очень тихо, но внятно. Видно было, что он взбешен. – Я найду всех, кто принимал в этом участие. Виновные понесут справедливое наказание. Пока пойман только один из бандитов, прямо на месте преступления. Этот, с позволения сказать, народный мститель ловил мою рыбу в моей реке. Для всех, кто еще не понял, объясняю. Эта земля моя. Здесь будет построен мой коттеджный поселок. Здесь будем жить я и мои друзья. Тех деревенских, кто не участвовал во вчерашних беспорядках, я возьму к себе на работу в качестве обслуживающего персонала. А пока в назидание собравшимся пойманный нами вор будет выпорот. Выпорот публично на этой деревенской площади. Снимайте с него портки.

– Люди добрые, да что же это делается, – заголосила во весь голос мать Ивана Матрена Евдокимовна. – Кузьмич хоть и никчемный, а все наш, зябликовский. Гражданин прокурор, ты куда смотришь-то?

Прокурор смотрел в землю и носком ботинка рисовал на ней какието иероглифы. Наступал момент истины. И тут до собравшихся на площади возле магазина донеслась песня, выводимая двадцатью шестью мужскими и одним женским голосом:

Наверх вы, товарищи, все по местам.
Последний парад наступает.
Врагу не сдается наш гордый «Варяг».
Пощады никто не желает.

В Зябликово вступал партизанский отряд имени Чапаева. Во главе отряда шли командир Иван Рыжиков и отец Валерий, держащий в руках красное знамя, полученное колхозом лет двадцать назад за выдающиеся успехи в труде. Леха Разгуляев со шмайсером наперевес подошел к маленькому пузатому человеку и сдернул его с пенька:

 

– Кончай болтать, а то сенокос срывается. Чем скотину будем зимой кормить?

Бойцы отряда разоружили тем временем опешившую охрану и освободили Кузьмича. Тот, потирая затекшие руки, подошел к прокурору:

– Ты, это... Так больше не делай. Власть же все-таки. Нельзя нынче мужиков пороть. Мы этот, как его, Рубикон перешли уже. Назад ходу нет.

Так в Зябликово закончилась еще одна история. Землю деревенским вернули, но заставили выплатить полученные ранее деньги. Все попродавали спутниковые тарелки, чтобы рассчитаться с долгами. Мужикам было приказано сдать оружие, но никто власть не послушал. Мало ли что еще будет. Курочкин написал было статью в свою газету о боевых подвигах партизанского отряда имени Чапаева, но в свет она почему-то так и не вышла.

 

 

Чудеса в Зябликово

Лето потихоньку закончилось, и наступила золотая осень. Жители деревни Зябликово принялись копать картошку и мариновать грибы на зиму. Василий Петрович Курочкин осуществил-таки свою мечту и построил новый дом. В нем пахло деревом и спалось так, что и первые петухи не могли разбудить. Все друзья и знакомые Курочкина ему теперь немного завидуют. Продавщица Зоя Ивановна ушла в отпуск и уехала погостить к дочери в столицу. Участковый Кузяков нашел пропавший год назад трехколесный велосипед, за что был награжден по службе ценным подарком. Бывший председатель колхоза Иван Сидорович Карпухин ушел в фермеры. Иван Рыжиков с молодой женой собрались во Францию навестить Машиных родителей.

 

 

А как попасть в Париж из подмосковной деревушки Зябликово, мы уже знаем. Сначала садимся на рейсовый автобус и трясемся на нем по российским колдобинам в направлении города Упатьевск. Электричкой добираемся до Белорусского вокзала. Берем такси до «Внуково», затем летим на Боинге-737 компании «Эйр Франс», и вот уже аэропорт «Орли». Такси, и через час, если, конечно, повезет и пробок не будет, вы на Монмартре. Или в Лувре. Или на Эйфелевой башне.

Так закончилась эта история. Все. Спасибо за внимание. Впрочем, нет. Не закончилась.

Мы забыли рассказать про Разгуляева. Где этот деревенский житель, любитель поддать и рассказать байки? Где этот типичный персонаж из российской глубинки? А вот он где. Упросил-таки Разгуляев Ивана взять его с собой. Мир посмотреть и себя показать.

И стоит теперь Леха на смотровой площадке Эйфелевой башни, смотрит на лежащий внизу Париж, и улыбка до ушей сияет на его лице.

Вот теперь все.