Сможет ли Россия слезть с «сырьевой иглы»?

 Понятием «игла» применительно к таким ресурсам, как нефть, пожалуй, частенько злоупотребляют. С увеличением объемов нефтегазовой ренты, используемых для поддержки расширяющегося списка неконкурентоспособных предприятий, российская промышленность стала приобретать специфическую форму, напоминающую перевернутую воронку. Наверху, в узкой части воронки, располагается компактный источник богатства, нефть, газ и другие минеральные ресурсы, которое распределяется между более крупными по числу занятых, по размерам предприятий, по территории секторами. Существование этого объемного основания воронки зависит от ренты из ресурсного сектора.

Нефтегазовый сектор занимает преобладающую часть горлышка воронки. По числу занятых это действительно довольно узкий сегмент экономики. В нем работает не более полумиллиона человек всего 1,1 проц. всей рабочей силы. Его корпоративная структура также отличается высокой степенью концентрации. Даже сегодня в российском нефте и газодобывающем секторе действуют лишь около 175 компаний в США их более 20 тысяч. Но стоимость производимой ими продукции огромна. Нефть и газ дают порядка двух третей экспортных доходов России и почти половину доходов федерального бюджета. 

Если нефтегазовый сектор представляет собой узкое горло перевернутой воронки, то в ее широком основании преобладает тяжелая промышленность, под которой традиционно понимается машиностроение. Сюда же входит военное производство. Есть разные механизмы передачи нефтегазовой ренты этому «основанию». Часть ее попадает туда по официальным каналам, прежде всего та ее доля, которая собирается в виде налогов и перераспределяется в форме субсидий и иных бюджетных поступлений. Но большая часть совокупной ренты распределяется по неформальным каналам. Некоторые из этих способов распределения можно назвать «неофициальными налогами» например, взятки чиновникам и выплаты компаний на поддержку нужд общественного сектора, якобы добровольные, но на деле обязательные например, платежи предприятий в помощь социальной сфере городов и регионов, на осуществление проектов в области культуры, благотворительность и др.

Наиболее необычной, непрозрачной и самой важной разновидностью неформального распределения ренты в рамках экономики «перевернутой воронки» является принуждение сырьевых компаний к непосредственному участию в производственных цепочках, куда входят предприятия советского времени. Именно это принуждение обеспечивает распределение ренты в форме чрезмерных производственных издержек. 

Весьма полезно сравнить нынешнюю систему распределения ренты через производство с прежними. В советской системе, промежуточной системе 1990-х, и системе, сложившейся при Путине в «нулевых», мы видим практически одни и те же цепочки распределения ренты. В советской экономике рента распределялась централизованно. Тогда, как и сейчас, она обеспечивалась нефтегазовым сектором. Однако центральные органы управления могли направлять ренту туда, куда считали нужным, поскольку именно они владели всеми предприятиями. Номинально приоритетными объектами для распределения ренты при советском строе были ВПК и АПК. На деле же всё, как и сегодня, определялось необходимостью загрузить заказами тяжелую промышленность, машиностроение.

Различия связаны с тем, кто инициирует эту цепочку.

В советские времена Госплан предписывал машиностроительным предприятиям поставить вооружение для военных и технику для сельского хозяйства. В путинскую же эпоху заказы машиностроителям на оборудование поступают напрямую от корпораций. В советский период механизмом распределения ренты и управления им были пятилетние планы, выполнение которых контролировали плановые органы и партийные чиновники. Сегодня по-прежнему существует видимость централизованного управления: промышленные министерства в Центре разрабатывают долгосрочные, рассчитанные на 10-20 лет «стратегические» программы развития отраслей, регионов и крупных корпораций. На деле же ключевые решения принимаются на уровне корпораций. Стратегические программы лишь компиляция составленных корпорациями планов с добавлением благих пожеланий чиновников.

Отдельного рассмотрения заслуживает особая роль частной собственности. В 1990-х большинство предприятий в главных секторах российской промышленности перешло от государства в частные руки. Эти изменения в основном остались в силе и в «нулевых». Единственным значительным исключением стала нефтяная компания «ЮКОС», по сути ренационализированная после ареста ее владельца Михаила Ходорковского в 2003 году. Прибыльные металлургия и горнодобывающая промышленность почти полностью находятся в частном владении. Путинское руководство твердо убеждено в том, что частная собственность лучше государственной позволяет обеспечить экономическую эффективность. В том, что касается частных владельцев, самая приоритетная задача режима делать так, чтобы они поддерживали цепочки распределения ренты.

Политико-экономическая система сегодняшней России это, по сути, система управления рентой, в рамках которой ряд высших правительственных чиновников, губернаторы важнейших регионов и владельцы корпораций «олигархи» находятся почти на равных: все они «менеджеры отдела по распределению ренты» в гигантском предприятии под названием «Россия Инкорпорейтед». Обязанность делиться рентой путем поддержки производственных цепочек, главная особенность специфически российского варианта рыночной экономики. 

Представленная концепция «наркозависимости» дает основу для анализа развития ситуации в краткосрочной и среднесрочной перспективе. Политико-экономическая модель, которую мы описали выше, хорошо выполняла свои задачи в предыдущем десятилетии. Она позволяла удовлетворять потребности «севших на иглу» за счет раздела ренты и в то же время обеспечивала сравнительно жесткую бюджетную и макроэкономическую дисциплину, а также накопление финансовых резервов. Таким образом, она гарантировала внутриполитическую стабильность и одновременно защищала Россию от внешних шоковых воздействий. Но это работало в десятилетии рентного изобилия. Насколько эффективно эта модель способна работать в скудный период, когда будет острее ощущаться необходимость трудных компромиссных решений по широкому спектру вопросов, включая и главный выбор между обеспечением финансового суверенитета по отношению к внешнему миру и сохранением стабильности внутри страны?

Понимание перспектив России в рамках данного подхода требует ответа на вопрос: каков будет объем ренты в новом десятилетии? Вспомним, что коренное отличие «наркозависимости» от простой зависимости заключается в том, что для сохранения статус-кво объем ренты должен постоянно увеличиваться. Потребности «севших на иглу» растут. Если рента не будет продолжать расти, причем достаточно быстро, возникнет «абстинентный синдром». Он будет болезненным, что может означать рост недовольства и нестабильности.

В любом случае увеличение или снижение размера ренты в России в предстоящем десятилетии будет зависеть от объема добычи куда меньше, чем от цен. Проблема же заключается в том, что Россия не может ни влиять на нефтяные цены, ни, как и все остальные, точно спрогнозировать ценовую динамику на любую перспективу, хоть долгосрочную, хоть краткосрочную

Одним словом, неопределенность в области цен на нефть и газ не позволяет надежно спрогнозировать динамику объема ренты для России в ближайшие десять лет. Максимум, что можно сделать, это разрабатывать сценарии на основе различных ценовых трендов.

Некоторые утверждают, что лучшим вариантом для России было бы резкое падение цен на нефть. Это, по их мнению, автоматически сократит ориентацию на ренту и вынудит как государство, так и бизнес проводить более эффективную экономическую политику. Само по себе сокращение ренты не приведет к оздоровлению: независимо от того, велик или мал ее объем, она будет доставаться прежде всего тем, кто «сидит на игле». В период относительной скудости ренты остальные секторы экономики оттесняются от доступа к ней еще значительнее. «Наркозависимость» приносит больше вреда, когда рента сокращается, чем когда она растет.

 В случае с российской экономикой болевые ощущения принимают форму закрытия предприятий и безработицы. Ни один режим, делающий ставку на социально-политическую стабильность, этого не допустит. 

Один из подходов попытка устранить проблему "наркозависимости" напрямую, по сути «излечить».

Второй заключается в том, чтобы стараться игнорировать это явление и сосредоточиться на не затронутых «наркозависимостью» частях экономики.  

В отличие от радикального метода закрытия «наркозависимым» доступа к ренте, чтобы дать им умереть, если они не в состоянии выжить без посторонней помощи, идея «излечения от наркозависимости» заключается в преобразовании компаний с целью увеличить их эффективность, соответственно уменьшая потребность в ренте. Поскольку считается, что главной причиной неэффективности являются изношенные и морально устаревшие основные фонды, в качестве решения предлагаются инвестиции в новые технологии.

Это и есть суть путинской «модернизации», масштабной инвестиционной программы, направленной на коренное обновление производственных мощностей российской экономики. Изъян подобного подхода очевиден. Сокращение издержек «наркозависимости» за счет повышения эффективности выглядело бы логичным, если бы наиболее вопиющие формы неэффективности не составляли суть «наркозависимой» структуры экономики, в которой чрезмерные затраты становятся результатом неправильного размещения предприятий и принудительности участия в снабженческо-производственных цепочках. Поскольку эту систему трогать нельзя, повышение эффективности может быть лишь незначительным. Наращивать инвестиции в заводы советской постройки сегодня, чтобы они не требовали большего завтра, все равно что бороться с тягой к наркотику, давая его наркоману, пусть он только пообещает воздерживаться от злоупотреблений в будущем.

Если первый подход предусматривает решение проблемы «наркозависимости» напрямую, то в рамках второго предлагается нечто прямо противоположное, сосредоточить внимание на создании новых, конкурентоспособных отраслей, не зависящих от получения ренты. Цель заключается в том, чтобы эти сектора развивались в ускоренном темпе, обогнали «наркозависимые» и в конечном итоге переориентировали российскую экономику в сторону от нефти и газа.

Критики такого подхода ставят под сомнение его отличие от других форм промышленной политики, когда государство, а не рынок, выбирает, какие виды экономической деятельности больше всего заслуживают поддержки, и затем ее оказывает.

Однако если рассматривать Сколково в контексте феномена «наркозависимости», ясно, что главный вопрос заключается не в реализации проекта как таковой, то есть в том, смогут ли расположенные там компании разработать инновационный продукт. Речь идет о том, можно ли полностью уберечь эти фирмы от влияния «наркозависимых». Сколково не самодостаточно. Оно требует субсидий и иной помощи, которая в конечном итоге выделяется из нефтегазовой ренты. В результате фирмы из Сколково должны конкурировать за эту ренту с «наркозависимыми» секторами. На самом деле борьба идет не только за нефтегазовую ренту, но и за все ресурсы российской экономики. Сырьевая рента позволяет «наркозависимым» секторам наращивать выпуск продукции, увеличивая тем самым их спрос на все факторы производства. Когда производственные и снабженческие цепочки «наркоманов» продолжают требовать ресурсов, равные для всех условия игры невозможны.

Таким образом, в конечном итоге инновационные компании, скорее всего, предпочтут не бороться с системой «наркозависимости», а включиться в нее. Инноваторы аргументируют просьбы о помощи со стороны государства не тем, что они представляют собой альтернативу зависимым от ренты предприятиям, а, напротив, своей важной ролью в обеспечении выживания «наркозависимых». 

Объявленная модернизация подчеркивает важность привлечения зарубежных инвестиций. Однако почти все эти капиталы вкладываются в сырьевой сектор и розничную торговлю. Главный объект модернизации, машиностроение привлекло менее 5 проц. от совокупного объема ПИИ. Более того, львиную долю этой относительно небольшой суммы составляют вложения зарубежных компаний, особенно автомобилестроительных, которым необходимо было организовать в России какое-то производство в качестве «входного билета» на российский рынок.

Заявленная правительством цель привлечения в Россию ПИИ состоит в обеспечении основных секторов промышленности необходимыми «капиталом, технологиями и опытом менеджмента».

Иностранным инвесторам, как и отечественному частному капиталу, не позволят конкурировать с цепочками распределения ренты или мешать их работе. 

Заключение

В прошлом Россия добивалась хороших результатов в рамках описанной нами модели управления экономикой. В десятилетие до мирового финансового кризиса 2008 года она опережала по темпам роста почти все страны мира. Если 1999 год брать за точку отсчета, то Россия росла вдвое быстрее, чем Китай, и в три с лишним раза быстрее Бразилии и Индии. Однако эти впечатляющие успехи были некоей аномалией. Они породили искаженное представление о российской экономике во внешнем мире.  Вступая теперь в десятилетие напряженности и компромиссов, Россия оказалась в ловушке. Чтобы добиться устойчивого развития, ей надо коренным образом изменить структуру экономики. Но подобные изменения могут привести к серьезной дестабилизации в социальном и политическом плане. Российское же руководство не готово пойти на риск дестабилизации.