ОТХОДНЯК

На дворе август 2009. «Газель» скорой помощи резво скачет по дорожным выбоинам. За окном мелькают невысокие окраины уездного городка Кирова, что в Калужской области.

– Мужик какой-то. Помирает, говорят, – комментирует вызов невозмутимая девушка-фельдшер Людмила. И продолжает разговор с водителем, парнем лет 25-и, перманентно болтливым и веселым.

Напросившись в бригаду скорой помощи, я конспектирую увидено-услышанное в блокнот. Я тоже «при исполнении» – в командировке от журнала «Русский Репортер», готовлю очерк о состоянии дел в медицине отечественной глубинки (см. репортаж – «Доктор в хаосе» – Д.И.).

По ухабистой щебенке углубляемся в частный сектор. Адрес в фельдшерском журнале приводит нас к почернелому деревянному бараку: облезлая крыша из кусков рубероида, словно выложенные из железнодорожных шпал стены. За покосившимся забором огорода – дебри сорной травы. Где-то рядом надрывается на цепи собака.

Водитель сигналит. Из тьмы дверного проема на крыльце с выломанными поручнями появляется худенькая старушка. Шерстяной платок, кофта и, стоптанные башмаки; она щурится в солнечных лучах. Придерживаясь одной рукой за косяк, второй манит вовнутрь.

Заходим с Людмилой.

– Ой, здравствуйте, ой, проходите!.. Дочески, сыночески, сюды, сюды!.. – причитает бабушка.

Затхлый воздух сумрачного коридора. Из глубины его освящает лампочка, свисающая с потолка на проводе. Под лампочкой на узкой газовой плитке скворчащая сковородка. Над сковородкой ссутулилась женщина. Всклоченные гидроперитные волосы скрывающие лицо, мешковидный засаленный халат, рваные шлепанцы. И совершенное равнодушие к появлению людей в белых халатах.

Поворачиваем в дверь направо. Попадаем в сумрачную комнатенку, не более шести квадратных метров. Стены вместо обоев обклеены пожелтевшими газетами. Тускло-узорчатый ковер повис над кроватью с высокими чугунными ножками. Противоположная стенка занята печкой, заставленной грудой закоптелой посуды. Грязные половицы под ногами. И крепкий запах запревшей ткани.

Не останавливаясь, бабушка проводит нас в следующую комнату. Эта на несколько квадратов больше; посветлее, посвежее – имеется небольшое окно с открытой форточкой; все те же выцветшие ковры на стенах, та же старинная кровать на чугунных ножках. На ней мужчина. Завидев нас, силится встать.

– Лежи! Тебе плохо?! – командует с порога Людмила. – Что случилось? Рассказывайте.

Мужчина откидывается на подушку. Широко раскрытые глаза упираются в потолок, дрожь жестоко колотит тело; лицо, как мел; загорелые пальцы с грязными ногтями комкают в кулак простыню.

– Я расскажу все, я. Сейчас-сейчас, тока костыли найду, – суетится бабушка, – ноги не держуть.

– Да вы садитесь.

Находим бабушке табуретку.

– Как говорится, пил много, а потом не пил год. А потом жена ушла, и он с горя… Теперь вот умирает, кончается.

– Сам ушел – психанул!– дернул подбородком мужчина.

– Год говорите? – Людмила записывает в фельдшерский блокнот.

– Одиннадцать месяцев, – продолжает бабушка. – А теперь усе… караул! Детки мои молодые, помогите, а?..

Выясняется – она мать мужчины.

В комнату тихо заходит женщина. Длинное закрытое платье, темный платок, кроткий взгляд. «Подруга моя, во всем помогает», – знакомит нас бабушка.

– Что у вас болит?

– Все болит, все! – через силу хрипит мужчина.

– Что все: голова, сердце? – продолжает настойчивый расспрос Людмила.

– Да все! Просто не могу терпеть – кипит!..

– Ох… – не выдерживает женщина в платке, – Может, отвезти его в больницу, капельницу поставить? Вы не волнуйтесь, мы все уплотим…

Людмила не обращает внимания, продолжает задавать вопросы:

– Лет сколько?

– 40.

– Давно в запое?

– Две недели…

Тем временем бабушка суетливо передает женщине зажатые в кулачок комки десяток и полтинников. Шушукаются. Женщина: «Я поеду, нечего вам в больнице делать. А у меня там знакомая работает. Она поможет». Замечают мой взгляд.

– Вон, какие книги читать стал, как пить бросил, – бабуля указывает мне на уголок комнаты: несколько икон, лампадка, под ними стол; аккуратно разложены: Евангелие, Молитвослов и Псалтырь, Житие святых отцов…

– Собирайтесь, – заканчивает опрос Людмила.

– Слава Богу, слава Богу, – вздыхает бабушка.

Все это время она сидела, положив одну руку на костыль, а другую на стоящий рядом комод. На комоде она сперва разглаживала, а потом часто поправляла листок бумаги. В верхнем левом углу листка извилась вокруг красной звездочки георгиевская лента, под ней дата: «1941-1945». И текст:

«Уважаемая Анастасия Ивановна!

Примите мои наилучшие пожелания и сердечные поздравления с годовщиной Великой Победы.

9 Мая – это священная дата в истории страны… Победа в мае 45-го принесла мир, свободу и независимость... Она дала возможность жить, спокойно трудиться и растить детей...

Тем, что день 9 Мая навсегда вписан в славную летопись Отечества, мы обязаны Вам… великому мужеству и огромной нравственной силе всего поколения Победителей.

Подвиг и жизненный путь ветеранов, их великая любовь к России… примером для нашей молодежи…

Желаю вам доброго здоровья и благополучия.

ПРЕЗИДЕНТ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ       (подпись)       Д. Медведев»

…Мужчина «уложен» в салон «Газели». Из медоборудования здесь лишь валяющаяся в углу резиновая подушка, т.н. «дыхательный аппарат», да свисающие над узкой откидной койкой ремни. Их пускают в ход в особых случаях – прикручивают к узкой откидной койке обессиленных больных, предварительно вкалывая обезболивающее. Иначе везти «тяжелых» пациентов по вдрызг разбитым дорогам невозможно.

Водитель минут десять не может закрыть отдвижную дверь – механизм щеколды давным-давно пора менять. Наблюдаем за этим процессом с Людмилой, стоя в сторонке. Собака на цепи не унимается.

– Тут все просто – «отходняк». Вряд ли его возьмут, – говорит Людмила. – Если только знакомые в больнице работают. Таких вот, желающих три дня под капельницей отлежаться полным-полно. Но не положить его сегодня – завтра он опять сорвется.

                                                             ***

Три года спустя, проездом я вновь оказался в городке Кирове. И без особенных надежд, по наитию, отправился проведать Анастасию Ивановну и ее сына.

Черный барак обветшал сильнее прежнего. Кажется, он вот-вот завалится на правый бок. Вступать на полусгнившее крыльцо показалось мне травмоопасным.

– Ау, дома есть кто?! – в ответ зияющая тишина дверного проема. Сама дверь вместе с петлями исчезли в неизвестном направлении.

– Жильцов расселили, а дом под снос, – объяснил живущий неподалеку гражданин, высунувшись из-под капота ЗИЛа.

Расспрашиваю: да, он знаком с Анастасией Ивановной и ее сыном – Николаем. Да, он знает их новый адрес. Узнав причину моего любопытства, он делится координатами.

Вскоре я уже стою напротив небольшого аккуратного кирпичного домика. Свежевыкрашенные ставни окошек и штакетник забора. Под окнами ухоженная клумба. Проверяю адрес: ничего не напутал? Все верно, он самый.

Стучусь в дверь. Неспешные шаги, глуховатое постукивания деревяшек об доски пола и мне открывает Анастасия Ивановна. Узнаю ее по двум костыликами, да по доброму выражению лица. В остальном она больше походит на клумбу возле дома: на ней новенькие цветастые платок и домашний халат.

– А ты заходи, сынок, чаво на крыльце стоять-то.

Бабушка садится напротив меня у выбеленной начисто печки. Оглядываюсь: скромная ухоженная комнатка. Проход в следующую загораживает белая тюлевая занавеска. На стене с голубоватыми обоями тикают круглые часы. На столике у окна поперек страниц развернутой книги лежат очки – «Наставления Святых Отцов…» – не успеваю дочитать заглавие.

– Так ты доктором будешь?

– Нет, бабуль, я журналист, – и еще раз рассказываю причину визита. Потом еще раз – бабушка старенькая, «со слухом бяда».

– Ой, так не пьёть он! Уж как три года как не пьёть, – оживляется Анастасия Ивановна. – Меня спрашивають: «Ивановна, хгде ты его закодировала?» А я им: «Нихгде я его не кодировала. Его Господь закодировал», – бабуля смеется своим же словам. – Он же у меня церковный. В храм наш местный ходить. А сейчас он по делам по своим умотал.

Как и большинство современных пожилых людей, Анастасия Ивановна испытывает дефицит общения. К тому же тема приятная. Через пять минут я уже знаю, что и Николаю скучать не приходится: «Он работает, а как же! На стройке у Тимофеевых». И с личной жизнью все наладилось: «Вернулась она (т.е. – жена). А куды ей деваться? Поди таких не пьющих и работящих не много нынче сыщешь».

– Как бы мне увидеться с Николаем?

– А приходи в воскресенье в наш храм и увидитесь. Только об этом, – бабулякрасноречиво щелкает пальцем под подбородком, – он говорить не будет. И не спрашивай. И слушать не станет. Бесполезно. Если о чем о духовном, о Божеском, он и поговорит с удовольствием.

Встаю, благодарю, раскланиваюсь. Когда в окне замечаю подъезжающего к дом на велосипеде мужчину.

– Гляди ка, он сам пожаловал, – приподнимается Анастасия Ивановна. – Сейчас и познакомитесь.

Крепкое, сухое рукопожатие. Рукава клетчатой рубашки закатаны по локоть жилистых рук. Спокойный взгляд и гладко выбритый подбородок. На велосипедном руле Николая висит сумка с продуктами. Он заносит ее в дом и приглашает присесть на скамейку у клумбы.

Николай внимательно меня слушает, переспрашивает название издания. Потом несколько секунд размышляет и говорит:

– Какой же я герой, чтоб о себе да всему свету… – он отказывается от интервью и фото. – Вы поймите, я не хочу вас обидеть. Сейчас моя жизнь с Божьей помощью наладилась, все хорошо. А прошлое ворошить… Вспоминать… – Николай морщиться. – Не стоит. Правда, не стоит. За все слава Богу. Ничего больше не добавишь.

На этом наш короткий разговор закончился. Мы еще раз жмем друг другу руку. Николай желает напоследок: «Ангела в дорогу».