Первомай

Поднятые к небу зады дачников - не вызывали жалости. «Прогноз погоды надо слушать, прежде чем грядки копать», – так думал молодой Первомай, летя в пыли на почтовых, с букетом сирени в руках. Он торопился на торжественный выход взбалмошной Весны. В этом году, вечно юная начальница, больше обычного упиралась и капризничала. Выбора у Первомая не было. Вернее – был, да только один: встречать и пить-гулять, согласно штатному расписанию, невзирая на переменчивые весенние обострения.

А в это время Весна валялась на диване и грызла семечки, закинув ноги на подушки и пренебрегая своими обязанностями. Она не слушала Мать Природу, а слушала Паоло Конте и подпевала: …It's wonderful, It's wonderful… good luck my baby…

Начитавшись научных гипотез и пеняя - то на ледниковый период, то на период невиданного потепления, Весна впала в депрессию. Противоречивые прогнозы ей не нравились, хотя – ей уже давно всё не нравилось. Устала она. Раз в неделю, выглянув из окна и, стряхнув с ладоней на чёрную землю то ли снег, то ли дождь, Весна плотно закрывала деревянные ставни и задёргивала шторы. Так и лежала, бесцельно, глядя в потолок, и сплёвывая дни, как шелуху от семечек, не в силах побороть лень и душевную спячку. Настроения торжественно и окончательно выходить - у неё не было.

– Мир…труд…май… – раздался неуверенный голос под окнами весенней резиденции.

«Первомай пришёл», - поняла Весна, встала и с раздражением захлопнула форточку. – «Не пойду»…

Несколько дней тому назад, проводив Зиму, с которой были переговорены все последние сплетни, Весна принялась перебирать наряды, приготовленные для торжественного выхода: надоевшая зелень и скромные девичьи венки из подснежников – скукатища! Средняя полоса… нет, чтобы поюжнее – с яркостью бегоний и фуксий, с недоступной роскошью ароматных цветов, запрещённых к размножению на вверенной ей территории. Весна была молода и всегда старательно исполняла свои обязанности, чтобы потом – занять в карьерной спирали место потеплее. Когда это потеплее настанет? Она давно просилась в командировку, по обмену опытом. На её просьбы никто не откликнулся. Весна ждала-ждала, махнула рукой и без разрешения, решительно отправилась на южные берега, куда её многократно зазывала горячая итальянская Примавера, обещавшая – ух! – как – прокатить, по весёлым европейским местам.

… они зависали в ночном безумии Ибицы, ели тапас, в нескончаемых барах Мадрида, парили над лигурийскими водами и отбивали ладони в кругу почитателей фламенко. На корриду Весна не пошла. В своей Средней полосе она привыкла любить несчастные стада коров, ожидающих первой травы, комаров и слепней.

– Ландыши…ландыши… первого мая… привет!? – серенада под окнами продолжилась, мешая слушать Паоло и листать памятные картинки дольче виты.

Милый, простой Первомай! Он был её ежегодно последним и, кажется, самым любимым. Именно ему она доверялась больше других и с ним позволяла себе, окончательную распущенность и цветение. Но сейчас и его она не желала видеть. Весна хотела обратно, на Лазурный берег.

Первомай всё понимал - и про погоду и про природу, и про весеннюю хандру. Если честно, то он был уже не молод, просто ему по работе полагалось изображать радость и юношеский восторг. Этот образ ему навязали больше ста лет назад и он тянул лямку устаревшего спектакля, давно мечтая о другом амплуа.

Первомай родился в рабочем движении и не привык к буржуазным сантиментам. Его отец, Восьмичасовой Рабочий День и мать Анархия, уделяли ему мало внимания, проводя всё время на митингах и демонстрациях. Парижский конгресс второго Интернационала, попивая вино и дымя пахитосками, решил назначить Первомай главным и ответственным, дабы пронести через века память о его буйных родителях.

Этот буржуазный Париж и придумал Первомаю, раз в год – решительно требовать… Вся эта бурная деятельность приводила то к погромам, то к войнам. Люди выбирали себе цветовую гамму, согласно своим вкусам и то и дело - Красные били Белых или Чёрные гонялись за Жёлтыми. Романтическая Европа, наконец, устала от этого человеческого компота страстей, и вытолкала Первомай в сторону Евразии, где он и увяз, не в силах сбросить с ног красные валенки революции.

Первомай устал от повторов, но трудящиеся и сочувствующие им, похоже - ещё нет. Стоило ему сделать шаг и объявить: Здравствуйте, люди! Я пришёл!... как люди тут же кричали «ура», доставали трёхлитровые банки с грибами и огурцами, стучали поллитровками по столешницам и наливали…наливали… Затем, в зависимости от образования - тащили гармошки или гитары - и пели. И жгли костры, сжигая в огне праздника, разные сорта мяса, называемые шашлыком. А самые стойкие - доставали из сундуков красные полотнища и строились в колонны. Потом они шли с песнями к строго отведённому месту, где на деревянном помосте уже стояли, выпятив грудь, специальные люди и выкрикивали в микрофоны первомайские требования, а идущие ниже – кричали «ура»! Накричавшись, все шли домой и доставали трёхлитровые банки с грибами и огурцами, стучали поллитровками… по столешницам… и обязательно наливали …

Первомай не мог переломить ход истории. И верхам и низам – уже всё было пофиг, все устали от споров и пыльных аргументов. Первомай изнемогал от тщетных призывов и приевшихся штампов риторических словоблудий. Уже просматривался дефицит красных сатиновых полотнищ, но никак эта багряная ткань истории не хотела заканчиваться. Революционные валенки снашивались на нескончаемых демонстрациях, а чинить их уже никто не брался. Первомай и не искал мастеров. Ему всё чаще хотелось бросить всё и просто быть частью Весны. Смотреть как распускаются бутоны сирени, слушать жужжание майских жуков и вдыхать жасминовый аромат. Лишь бы не думать о правах трудящихся, которым он ничем помочь не мог.

Подойдя к парадному крыльцу весенних апартаментов, Первомай аккуратно вытер подошву грязных галош об коврик, с надписью «велкам». Подумав секунду, он взялся руками за перила и, наступая на задники, снял калоши. Оглядев собственноручно залатанные красные валенки, он и их скинул. Мягко ступая шерстяными носками, Первомай взошёл на, поскрипывающее досками, крыльцо. Шёлковый шнурок, истрёпанный за многие годы, привычно лёг в его руку. Он потянул его вниз и услышал глухой звон бронзового колокольчика, тонущего в глубине покоев. Дом не откликнулся и хранил молчание.

Первомай хотел было ещё раз дёрнуть за верёвочку, но передумал.

– Когда весна-а-а придёт не зна-ю-ю… – сделал он ещё одну попытку разбудить Весну, но оборвал приветственную песню и спустился с крыльца. Сунув сирень под мышку, он втиснул ноги обратно в валенки, а валенки в калоши, достал сигарету и закурил, ёжась от моросящего то ли снега, то ли дождя. «Предупреждать надо» - подумал он.

Ежегодный ритуал был нарушен. Первомай был парнем простым, без претензий, ему доводилось Весну встречать по-всякому, поэтому он не удивился и ломиться в хрупкие двери не стал, а просто положил букет сирени на почерневший сугроб. Вздохнув, он ещё раз оглянулся, бросил окурок в лужу, и привычно пошёл в народ.

И вдарил по шашлыкам!

И растянув гармошку на плечевой размах, привычно заголосил: «Ой, мороз, мороз! не морозь»…

Потом, как положено - поллитровкой по столешнице.

Исполнив ритуал, Первомай запахнул старую штормовку, и, натянув ушанку, пошёл досыпать, пока Весна не соизволит показаться. Он знал, что никуда она от него не денется, как и он от неё.