Подвиг чернобыльцев

Бывший главный инженер Чернобыльской атомной электростанции поделился с «ФАКТАМИ» воспоминаниями о том, как ликвидировались последствия крупнейшей в истории ядерной катастрофы
«Окна рабочих помещений были зашиты свинцом, чтобы внутрь не проникала радиоактивная пыль»

В апреле 1986 года Николай Штейнберг работал в России на Балаковской атомной электростанции. Как только грянул Чернобыль, Николай Александрович сам попросил, чтобы его направили на ЧАЭС. Он стал главным инженером этой станции через десять дней после ядерной аварии.

— Какие слова вы нашли весной 1986 года, чтобы объяснить родным, почему добровольно едете в эпицентр катастрофы? — обращаюсь к Николаю Штейнбергу (на фото).

— Мужчина должен сам принимать решения. Я так и сделал, ведь кому как не профессионалам было расхлебывать заварившуюся кашу. Растолковывать семье ничего не пришлось. Я работал на ЧАЭС до аварии — с 1971 по 1983 год. Это моя родная станция, на ней трудились мои друзья.

— Что вас больше всего потрясло, когда своими глазами увидели масштабы аварии?

— Реальность оказалась еще более удручающей, чем предполагал. Ведь нас учили, что ядерный реактор взорваться не может в принципе. И тем не менее это произошло.


*Так выглядел в 1986 году взорвавшийся ядерный реактор ЧАЭС

Мы работали, не считаясь со временем. Я и мои коллеги-профессионалы знали, как себя вести в условиях радиационного загрязнения, поэтому действовали грамотно — так, чтобы свести к минимуму дозу облучения.

Чтобы как можно меньше вдыхать радиоактивную пыль, мы носили респираторы и так называемые лепестки, закрывавшие рот и нос. Территорию постоянно поливали — водой и специальными смесями.

Все знали, что чем быстрее ты минуешь опасную зону, тем меньше радиации получишь. Поэтому носились на машинах, бронетранспортерах, тракторах на больших скоростях.

Часто меняли одежду, ведь она быстро загрязнялась радиацией. Ежедневно пять грузовиков с прицепами отвозили вещи на захоронение.

В рабочих помещениях по нескольку раз в день мыли полы, стены, чтобы убрать просочившуюся пыль. У входа в админкорпус и другие помещения стояли коробы со спецраствором, в котором нужно было мыть подошвы.

Первые три недели мой кабинет находился в подземном бункере. Потом мы перебрались в административный корпус, расположенный метрах в 600–700 от четвертого энергоблока. Окна админкорпуса зашили свинцом. Помещения не проветривались, чтобы внутрь не попадала радиоактивная пыль. При этом все курили. На улице стояла жара. Так что воздух внутри был, мягко говоря, не курортный. Впрочем, тогда это считалось нормальной рабочей обстановкой. Зачастую я оставался ночевать в рабочем кабинете.

— Жилье в зоне отчуждения вам выделили?

— Конечно. Вначале получил койку в бывшем пионерском лагере. Затем — на корабле: специально для сотрудников АЭС и наших подрядчиков пригнали более десяти пассажирских судов, поставили их в районе Страхолесья и переоборудовали в гостиницы. Мы называли этот городок на воде «Белый пароход». Вскоре из сборных конструкций построили поселок Зеленый мыс. Он располагался в 60 километрах отЧАЭС. Чтобы вовремя быть на работе, приходилось выезжать оттуда в пять утра. Неудобно. Решили привести в порядок жилой фонд в Чернобыле — радиационный фон там приемлемый. Расположенный в 15-ти километрах от станции, этот город стал столицей зоны отчуждения. В основном я жил там в однокомнатной квартире.

Работали вахтовым методом: две недели трудишься на станции, затем на две недели уезжаешь из зоны отчуждения отдыхать, восстанавливаться.

Я пробыл на станции практически безвыездно весь год. Ведь кому-то нужно было там оставаться. А кому, как не главному инженеру. Так поступали и многие начальники цехов.

— Как же вам удавалось сохранить здоровье?

— Очень важен психологический настрой. Я не киснул, не сосредотачивался на мыслях о том, что на каждом шагу подстерегает опасность. И главное, работал, много работал.

— Приходилось слышать, что тысячи солдат срочной службы, участвовавших в ликвидации последствий аварии, не обучили элементарным правилам, которые следует соблюдать в условиях радиационного загрязнения.

— Некоторые солдаты запасались продуктами и ели во время работы возле разрушенного энергоблока, тем самым нанося себе большой вред. Мы, конечно, вели разъяснительную работу, но не все воспринимали наши слова, ведь радиация — враг невидимый. И как бы ни боролись с пылью, она все равно была в воздухе, попадала на хлеб, сахар.

Кстати, о военных. Из-за «партизан» — 30-35-летних мужчин, призванных в армию из запаса и направленных к нам, возникла неожиданная проблема: эти люди выводили из строя канализацию.

Дело в том, что многие из них прежде знали только уличные туалеты с дыркой в полу, никогда не пользовались унитазом. Это выяснялось, когда их спрашивали, почему они бросают туда тряпки, куски кирпича, всяческий мусор. Туалеты постоянно забивались. Эта проблема была у нас хронической, ведь контингент призванных из запаса периодически менялся.

— Правда, что алкоголь помогал бороться с радиацией?

— Да. Он ускоряет обмен веществ, а это способствует скорейшему выведению из организма радионуклидов. Один генерал поинтересовался у меня, что пить, в каком количестве и в каких пропорциях. Я в шутку ответил: «Две капли каберне на стакан водки. Пить, пока не кончится».

— Чем закусывали?

— В первые дни после аварии в бункер, о котором я уже упоминал, завезли запас консервов. Коллеги привозили и деликатесы. Перед майскими праздниками холодильники были наполнены. Кстати, частные автомобили остались в городе, поэтому недостатка в транспорте не возникало. У меня была служебная «Нива». Водил сам — зачем рисковать здоровьем водителя. Раз в неделю машина полностью дезактивировалась. Главное — поменять воздушные фильтры, в которых накапливалась радиоактивная пыль.

Консервами мы питались только на первых порах. Потом заработали столовые. Кормили нас отлично.

— Сколько тогда платили чернобыльским ликвидаторам?

— Вначале двойные оклады, а с конца мая — пятикратные.

— Большие заработки привлекли много желающих потрудиться в зоне отчуждения?

— По моим наблюдениям, с середины июля 1986 года, когда стало ясно, что там уже не так опасно, как в первые дни, у нас стали появляться люди, которых привлекли деньги, а не чувство долга.
«Как только мы запустили энергоблоки, многие расслабились и... начали болеть»

— В сентябре 1986-го было принято весьма спорное решение очистить крышу станции от обломков графита, излучавших сотни и даже тысячи рентген, вручную силами солдат срочной службы — 18-20-летних парней...

— Причем этот их опаснейший труд мало чем нам помог, — рассказывает Николай Александрович. — Почему их туда направили? Одна из причин кроется в несовершенстве принятия решений в Советском Союзе. На Западе создали бы консультативный совет из независимых экспертов. А у нас кто-то дал команду — и солдат бросили на амбразуру. Кстати, в декабре 1986 года мы обнаружили еще один участок с мусором графита. Справились с этим с помощью механизмов.

Была проведена колоссальная работа по дезактивации всей станции: со стен сбивали бетон, снимали краску. По сути, за три месяца сделали капитальный ремонт энергоблоков. В начале октября мы запустили первый энергоблок. Затем второй и третий. После этого у многих стали проявляться проблемы со здоровьем. Военные медики об этом предупреждали: все жили большой задачей — восстановить работу станции. Как только цель была достигнута, полезли недуги.

Кстати, мой отец-фронтовик рассказывал: когда во время войны шли активные боевые действия, никто не болел. Но только наступало затишье, многие начинали чихать и кашлять.

— Как строили «саркофаг» над разрушенным реактором?

— Эту работу выполняли специалисты, а не солдаты срочной службы. Начали с создания фундаментов. Для этого на трейлеры установили каркасы, сваренные из металла. С помощью танков выставили их по периметру будущего объекта «Укрытие» (тогда еще не знали, что будет). Затем расстреляли колеса из пулемета. Трейлеры «сели» на грунт. Их залили цементным раствором. Он подавался по цементопроводу, который монтировали, прикрыв рабочих от излучения разрушенного реактора корпусами танков.

Поначалу бетон для работ на площадке возили аж из Вышгорода — города, расположенного в нескольких километрах от Киева. Грузовики добирались оттуда до станции часа за два с половиной — три. В июле строители «Средмаша» возвели четыре бетонных завода возле Чернобыля. После этого строительство «Укрытия» резко ускорилось. Оно велось круглые сутки. Стройплощадка освещалась прожектором, установленным на аэростате.


*Строительство «саркофага» велось круглосуточно. По ночам место работ освещалось прожектором, который был установлен на аэростате. За полгода не имеющий аналогов объект «Укрытие» был готов

— После аварии прошло 27 лет. Вы чувствуете последствия полученных тогда доз радиационного облучения?

— Нет времени. Работы много. Конечно, в основном здоровье определяется наследственностью. Но важно оставаться деятельным, продолжать работать, не увлекаться спиртным и не курить. К сожалению, многие этим пренебрегают, культивируют в себе синдром жертвы и тем самым сами себя гробят. Как бы ни было плохо, надо верить, что лучшее еще впереди. И не сдаваться раньше времени.