Катынь - двойная игра Кремля

70 лет тому назад мир узнал правду о страшной трагедии под Смоленском, но до сих пор из нее пытаются сделать тайну

13 апреля 1943 года германское радио сообщило о массовом захоронении в Катынском лесу расстрелянных польских офицеров. Сталинское руководство сразу же встало на путь отрицания своей вины. Лишь в 1990-м, при Горбачеве, было официально признано — расстрелы были осуществлены в 1940-м органами НКВД. Началось расследование, которое шло долгих 14 лет. И хотя после 1994-го ничего принципиально нового — ни документов, ни выводов — в ходе следствия не было получено, Главная военная прокуратура России по каким-то причинам не спешила ставить точку и закрывать дело.

Почему столь затянулось следствие — понятно. Российская политика претерпевала серьезные изменения. Если в самом начале 1990-х советское прошлое было предметом рассмотрения с точки зрения совершенных коммунистической системой преступлений, о которых писали много и открыто, то к началу 2000-х задули новые ветры. Все чаще стали выпячивать роль Сталина как победителя в войне, начали раздаваться голоса, в том числе и историков, о том, что не надо изображать весь советский период истории как цепь преступлений против народа, как один нескончаемый ГУЛАГ. История, как стали поучать сограждан кремлевские руководители, должна служить делу патриотического воспитания молодежи и, помимо негативных, нужно постоянно вспоминать и позитивные моменты. Подобный подход неизбежно привел к торжеству новой линии в государственной политике России — линии на замалчивание преступлений советского режима.

На этом внутриполитическом фоне в самой Главной военной прокуратуре не было ясности и постоянно велась борьба вокруг вопроса о том, кого конкретно следовало обвинить в Катынском преступлении и как его квалифицировать — как военное преступление или всего лишь как «превышение власти» должностными лицами. В первоначальном варианте постановления о прекращении дела, подготовленном в 1994 году руководителем следственной группы Анатолием Яблоковым, в числе обвиняемых значились и члены Политбюро ЦК ВКП(б) во главе со Сталиным, подписавшие решение от 5 марта 1940 года о проведении массовых расстрелов польских граждан, и, разумеется, верхушка НКВД, отвечавшая за проведение расстрелов. Такой вывод следствия и такой круг обвиняемых не устроил российское руководство. Было решено не торопиться и продолжать дальше следствие. Примерно тогда же возник слух, что дело будут затягивать до тех пор, пока не умрут последние рядовые сотрудники НКВД, непосредственно участвовавшие в расстрелах и захоронении тел казненных в Катыни, Медном и Пятихатках.

И вот, 21 сентября 2004 года Главная военная прокуратура России вынесла решение о прекращении расследования «Катынского дела» за смертью виновных. И что удивительно, круг обвиняемых не включал ни Сталина, ни членов Политбюро, а ограничился лишь несколькими высокопоставленными сотрудниками НКВД1. Причем их вина квалифицировалась всего лишь как «превышение власти», имевшее тяжелые последствия. Но хуже того, общественность об этом решении проинформировали с большим опозданием — в марте 2005 года. При этом, вопреки российскому законодательству, объявили, что постановление о прекращении дела, где содержались основные выводы, — секретно и не может быть обнародовано. Так Главная военная прокуратура Российской Федерации, по сути, встала на позицию укрывателя сталинских преступлений.

Позиция умолчания и сокрытие результатов расследования «Катынского дела» под видом государственной тайны является нарушением действующего российского законодательства. В статье 7 Федерального закона «О государственной тайне» прямо говорится: не подлежат засекречиванию сведения «о фактах нарушения прав и свобод человека и гражданина» и «о фактах нарушения законности органами государственной власти и их должностными лицами». Сокрытие прокуратурой результатов расследования «Катынского дела» — факт беспрецедентный, но в условиях нынешнего российского политического климата — неудивительный. Хотя в 2010-м, после Смоленской катастрофы, появилась слабая надежда на то, что Кремль пересмотрит позиции и предпримет шаги для того, чтобы решить проблему Катыни.

Возникает вопрос: а что мешает открыть для всех постановление Главной военной прокуратуры по «Катынскому делу»? Что такого может выясниться, если это произойдет? Можно легко догадаться: произойдет международный конфуз. Станет очевидной полная юридическая несостоятельность и беспомощность этого документа. Ведь что должно было выяснить расследование:

— процессуально определить полный персональный состав жертв расстрела;

— процессуально определить полный состав виновных — как инициаторов преступления, так и его исполнителей всех рангов;

— установить полную юридическую квалификацию преступления в соответствии с нормами российского и международного права2.

Результат расследования далек от честного ответа на все эти вопросы. Постановление о прекращении «Катынского дела» выглядит как профанация, свидетельствующая о попытке прокуроров уйти от предъявления обвинения в совершенном преступлении высшему руководству СССР, да и вообще как попытка замять или «смазать» все дело. И вот почему. Во-первых, дана неправильная квалификация Катынского преступления лишь как превышения власти должностными лицами, а не как военного преступления. Во-вторых, искусственно заужен круг виновных — из-под обвинения выведены Сталин и члены Политбюро, одобрившие расправу. В-третьих, видна явная недоработка следствия, так как не был выявлен полный список жертв, что обязательно следовало сделать и для завершенности расследования, и для возможности их реабилитации3.

В месте с тем в Польше по поводу Катыни все последние годы наблюдаются неоправданно завышенные ожидания. Такой ничем не мотивированный оптимизм. Питали эти настроения и щедро расточаемые посулы Кремля, что не сегодня завтра материалы «Катынского дела» будут рассекречены и переданы в Польшу, а расстрелянные поляки будут реабилитированы. После гибели президента Польши Качинского многим так и казалось. В апреле 2010-го министр иностранных дел России Сергей Лавров на сессии Парламентской ассамблеи Совета Европы говорил убежденно: «Искренне верю, что сопереживание двух народов по поводу трагедии под Смоленском станет поворотным моментом в преодолении общего трагического прошлого», и заверял, что Москва «готовится передать Варшаве дополнительные материалы по Катыни, которых еще не было у польской стороны»4.

Передача первых 67 томов из 183-томного дела состоялась в Москве в мае 2010 года в ходе визита исполняющего обязанности президента Польши Коморовского. Позднее были подготовлены и переданы тома дела, имевшие гриф «для служебного пользования». Но дальше все серьезно затормозилось и тома дела, снабженные грифом «секретно», не стали передавать. До сих пор остаются не переданными 35 томов «Катынского дела»5. Более того, в апреле 2012 года Москва устами главного военного прокурора Сергея Фридинского дала понять, что больше ничего передавать полякам не собирается, «поскольку комиссией по рассекречиванию так и не было принято решения о снятии грифа»6.

В действиях российской стороны изначально был серьезный изъян. Ведь логично передачу любых законченных расследованием дел начинать с итогового документа, который аккумулирует все важнейшие выводы расследования и подводит итог делу. Здесь же все вывернуто наизнанку. Передали наиболее безобидные и малозначимые тома и отвели от передачи все ключевые материалы. Разве это правовой и цивилизованный подход?

Получается так, что важнейший и имеющий юридическое значение материал до сих пор польской стороне неизвестен. Вероятно, в том и заключается сверхзадача российского руководства, чтобы не отдавать в Польшу юридически значимые и имеющие доказательную силу документы, а признавать ответственность за Катынское преступление лишь на словах. Каков статус принятых на сей счет деклараций? Сообщение ТАСС, опубликованное в печати 14 апреля 1990 года, и заявление Государственной думы Российской Федерации от 26 ноября 2010 года, а вместе с этим и оценки Катынского преступления, прозвучавшие в недавних заявлениях Дмитрия Медведева и Владимира Путина, — безусловно, являются официальными документами и имеют важное политическое значение. Но все эти документы не годятся для суда в случае необходимости доказательства вины лиц, принявших решение о расстреле, и при рассмотрении вопросов о реабилитации жертв этого преступления.

Российское население настолько привыкло (и приучено властью) к расчетливому цинизму в межгосударственных отношениях, что лишено даже в малейшей степени понимания важности и ценности проявлений доброй воли. То есть испытывает стойкое недоверие к бескорыстным и благородным жестам со стороны окружающих государств. И еще хуже, с недоумением и неодобрением воспринимает любую уступчивость своего правительства в международных делах. Так, как будто речь идет о проявлении слабости и даже предательстве интересов страны.

В этой идеологии уже выращена новая плеяда российских государственных бюрократов. Они заселили здания администрации президента и Министерства иностранных дел России, где принимаются решения о внешнеполитических инициативах, вырабатывается курс страны. По их логике, признание вины за Катынское преступление чревато дальнейшими претензиями к России со стороны Польши, а затем и других сопредельных государств, которым есть что предъявить в качестве исторических обид. Тут, говорит бдительный кремлевский бюрократ, только дай повод, и они сразу же пойдут разорять нашу страну исками.

Поддержка такой позиции российского руководства населением вполне обеспечена. Народ не верит в благонамеренность ни собственного правительства, ни соседних государств. Даже собственное правительство россияне воспринимают как враждебную им силу. Если завтра напечатать в газетах, что Польша регулярно поднимает тему Катыни только для того, чтобы сбить цену на российский газ, — большая часть россиян этому поверит сразу и безоговорочно. Для них такое поведение правительства вполне понятно и привычно. Они постоянно сталкиваются с этим в собственной стране, когда государство пренебрегает судьбами простых людей, спекулируя на их патриотических чувствах.

В сердцах российских государственников и патриотов сегодня борются две противоположные тенденции. С одной стороны, абсолютное неприятие любого порицания советского опыта и социалистического прошлого и неприязнь к современной российской политической системе и ее лидерам. С другой — горячая поддержка любых инициатив президента Путина, направленных на конфронтацию и военное противостояние с Западом. И надо сказать, российское руководство умело использует это противоречие.

В «Катынском деле» Кремль ведет двойную игру. Для внешнего пользования выпускает политические декларации и заявления о вине сталинского руководства в расправе над польскими гражданами в 1940-м. А внутри страны потакает ностальгической идеализации социалистического прошлого и не пресекает множащиеся спекуляции на тему, что, дескать, не все еще ясно в истории с этим преступлением, а вдруг все же немцы виноваты? Мутный вал книг и статей, ставящих под сомнение вину Сталина и НКВД за Катынское преступление и перекладывающих ответственность на немцев, — достиг небывалых высот. Если раньше дело ограничивалось немногочисленными маргинальными изданиями, то за последние два года статьи, сеющие сомнения в умах, появились в весьма респектабельных и имеющих большие тиражи и аудиторию изданиях — журнале «Эксперт»7, газетах «Комсомольская правда»8, «Красная Звезда»9, «Московская правда»10. Их авторы готовы писать и о «ранах», и о «горечи души» для убеждения читателя в своем сопереживании семьям убитых поляков, но тут же вытаскивают на свет и повторяют всевозможные фальшивки. Так постепенно российское население сбивается с толку и ему внушается мысль о том, что внешнеполитическое признание вины не так уж и важно, а полная правда в этом деле никогда не будет известна…

Надо сказать, что для устойчивых сомнений почва готовилась давно. Весь послевоенный период и вплоть до 1990 года советскому населению внушалась мысль о том, что поляков в Катыни расстреляли немцы. Делалось это и с помощью прямых пропагандистских утверждений, и с помощью хитрой подмены предмета. Неслучайно из 619 сожженных в годы немецкой оккупации белорусских деревень была выбрана небольшая деревня Хатынь недалеко от Минска для устройства там мемориального комплекса. Созвучие названий было призвано вытеснить понятие «Катынь» и все, что за ним стояло. В 1969 году мемориал в Хатыни был открыт и стал местом обязательного посещения для патриотического туризма. В рекламном деле такой трюк называется «сходство до степени смешения». Подобная подмена объекта способствовала закреплению в массовом сознании советских людей немецкой вины за расправу в Хатыни—Катыни на подсознательном уровне.

Другая не менее действенная линия контрпропаганды Кремля — это искусственное увязывание темы Катыни с трагической историей пребывания пленных красноармейцев в польском плену в 1920 году, когда многие из них умерли от тяжелых условий и эпидемий. И здесь наблюдаются и подмена понятий, и прямые фальсификации, вплоть до завышения числа погибших в несколько раз. Государственные лица России в публичных выступлениях делают и то и другое. Так, председатель Комитета по международным делам Совета Федерации России Михаил Маргелов с возмущением пишет в центральной газете: «Нас заставляют каяться за Сталина, почему бы Польше не покаяться за Пилсудского, при котором, по данным российских историков, было расстреляно и замучено до 80 тысяч красноармейцев? И никаких извинений из Варшавы!»11. Вот так, просто и доходчиво — «расстреляно и замучено»! Получается, какие-то российские историки крепко ввели Маргелова в заблуждение.

Причина проста. Историческая наука в России вновь готова идеологически обслуживать власть. Не имея никаких доказательств, историки с легкостью приписывают советскому руководству образца 1940 года мотив мести полякам за пленных красноармейцев 1920-го. Такая бездоказательная схема проникает даже в вузовские учебники. Например, в подвергнутом серьезной научной критике учебнике для студентов исторического факультета МГУ прямо говорится, что «Катынское дело» — своего рода «ответное преступление» сталинского режима»12. Между тем каковы были мотивы Сталина, можно видеть из аргументации, внятно изложенной в документе НКВД (письме Берии №794/Б от марта 1940 г.), где ставился вопрос о предстоящих расстрелах. В этом письме Берии сделан особый упор на классовый состав подлежащих расстрелу польских граждан (офицеры, чиновники, фабриканты, помещики) и отмечено, что «все они являются закоренелыми, неисправимыми врагами советской власти» и ждут освобождения, «чтобы иметь возможность активно включиться в борьбу против советской власти»13. То есть здесь в основе — четкий классовый подход, который был определяющим в ходе репрессий по т.н. «кулацкой операции» НКВД в 1937–1938 гг. В этом смысле «Катынское дело» явилось такой же «социальной чисткой» и логическим продолжением Большого террора 1937-го, распространенного в 1939–1941 гг. на население захваченных Советским Союзом польских земель в целях уничтожения «классово чуждых» людей и подавления любого возможного сопротивления советизации.

Думал ли Сталин о погибших в 1920 году в Польше красноармейцах? Безусловно, только тремя годами раньше и скорее не о тех, кто погиб, а о тех, кто имел несчастье возвратиться в СССР из плена. Тогда, в 1937-м, в рамках «польской операции» НКВД репрессии были обрушены на всех «подозрительных по польскому шпионажу» и среди них были и бывшие красноармейцы, прошедшие через польские лагеря14. Спрашивается, с чего бы это Сталину мстить полякам за попавших в польский плен красноармейцев, когда в 1937-м в СССР добивали тех из них, кто выжил и вернулся?

Сегодня история решения Россией «Катынского вопроса» и нынешнее состояние дела — весьма важный показатель. Это индикатор зрелости российской государственной системы, показывающий, насколько она демократична, прозрачна и в какой степени опирается на закон. Это индикатор развития в России гражданского общества, свидетельствующий, насколько эффективно общественные организации могут бороться за рассекречивание материалов «Катынского дела» и добиваться реабилитации жертв. Это и индикатор состоятельности российской исторической науки, когда видно, как и в каком ключе историческое сообщество подает и объясняет это событие в трудах и публикациях. Увы, этот экзамен на зрелость, открытость, приверженность закону и научную состоятельность Россия провалила.

Сегодня Кремль в незавидной ситуации. Какое бы действие ни предпринять — проигрыш. Открыть материалы дела №159 — и всем станет очевидна правовая и идейная беспомощность российского государства, его неумение и неспособность преодолеть тяжелое наследие тоталитаризма. Утаить и закрыть оставшиеся нерассекреченными 35 томов дела и резюмирующее постановление, отказать в реабилитации расстрелянным в 1940 году польским гражданам — и станет очевидным конфронтационный, неправовой и антиевропейский курс развития современной России. А пока Кремль на перепутье. Балансирует между этими двумя направлениями и мечтает о том, чтобы шум вокруг Катыни как-нибудь сам по себе угас. Сбудутся ли эти мечты? Вряд ли.

Катынский вопрос и его решение лежат сегодня уже не только в плоскости российско-польских отношений. Теперь это уже отношения между Россией и Европой, и готовность Кремля сделать конкретный шаг к тому, чтобы поставить точку в «Катынском деле», будет означать готовность подвести юридическую черту под советским прошлым. Ну, а по большому счету определит выбор приоритетов и направление дальнейшего политического развития страны.