Мой Дед и Отец

Описываю события так как, как они отпечатаны в моей памяти не присочиняя и не приукрашивая. Пишу, как пишется - перефразируя Маяковского – шершавым языком воспоминаний. Поэтому рассказ получился суховатый и скучноватый, не обессудьте.

Среди многих моих ошибок и грехов молодости, особенно жалею о своем тогдашнем не любопытстве. Я был полностью равнодушен к рассказам старшего поколения моей семьи о пережитом. Пропускал их воспоминания «мимо ушей» не расспрашивал, не интересовался. А ведь было что послушать. Дед Борис (отец мамы) воевал в первую мировую и гражданскую. Были родственники прошедшие Великую Отечественную. И нельзя сказать, что они что-то скрывали. Наоборот, они охотно удовлетворили бы любопытство молодого родственника - только слушай и запоминай. Увы, время не воротишь и задним числом не поумнеешь.

Теперь я сам «старшее поколение». Сейчас жалею очень об упущенном. Кажется, чего стоило записать рассказы деда или отца (даже на катушечный магнитофон). Теперь, когда пытаюсь вспомнить услышанное, в памяти всплывают только отдельные фрагменты. Попытаюсь эти обрывки «выложить» из памяти в том виде, в каком они там хранятся.

Дед по отцу Петр Иосифович.

Коротко о деде по отцу (а длинно писать не о чем)

Мой дед Петр Иосифович был призван в начале войны. Его последнее письмо с фронта пришло дальней родственнице на Урал. В этом письме он сообщал, что они вышли из окружения и находятся на переформировании. Он также просил сообщить ему новый адрес эвакуированной семьи и по возможности выслать семье его адрес. Больше от него писем не было – пропал без вести. Только недавно я нашел своего деда в БД «Мемориал». Ничего нового «Мемориал» к его образу не добавил. Та же надпись: «Пропал без вести __07.1941г.». Вот и все.

Читающий эти строки, наверное, вправе спросить автора: «Ты носишь фамилию своего деда, и назвали тебя в честь него. Неужели нельзя было узнать о нем и о его жизни побольше?» Можно было конечно. Но - увы.

Отец Исак Петрович.

Отец часто рассказывал про войну. Я выложу его рассказы из своей памяти в хронологическом порядке.

Он его мама и брат эвакуировались летом 41 из Киева. Это был последний эшелон. На предпоследнем вывозили семьи милиции и НКВД. Этот, предпоследний, немцы основательно разбомбили. Отец рассказывал, что они проезжали место гибели предыдущего эшелона, и он видел много сгоревших вагонов скинутых с насыпи. Все мои родственники, которые остались в Киеве погибли, в том числе моя двоюродная тетя, всего нескольких месяцев отроду. Семью отца эвакуировали в Ташкент(классика).

В эвакуации бабушка работала на каком-то швейном производстве - шила парашюты, отец учился в школе и работал на Ростсельмаше – сколачивал ящики для снарядов.

Из его рассказов о работе на заводе я запомнил один.

Сначала «подводка» к рассказу.

Отец очень прилично плавал, но не нырял. Нырять он умел и если надо - мог нырнуть. При мне он нырял всего несколько раз и то по необходимости (раз уронил спиннинг на рыбалке, и когда утонуло дюралевое весло). Всякий раз, когда ему приходилось нырять, он после выходил из воды и долго вытряхивал воду из ушей и насухо вытирал уши полотенцем или носовым платком. Он объяснял, что вода, попавшая в уши, вызывает у него очень неприятные ощущения.

Теперь сама история.

Ростсельмаш, в Ташкенте, разместился на территории примыкавшей к пруду. Как-то раз отец с товарищами, такими же как он пацанами работавшими на заводе, сидели на заводском дворе (возможно был обед). Рядом находились штабеля, где складывались бракованные заготовки для снарядов и мин. Кто-то из собравшейся компании взял болванку, не ставшую снарядом, и кинул в пруд. То ли бульк всем понравился, или просто «дурной пример заразителен», но остальные «отдыхающие» тоже начали кидать бракованные заготовки в пруд. Кто-то из начальства узрел это безобразие и всю компанию «повязали». Привели их в заводоуправление, вышел перед ними человек в форме и сказал речь. Он объяснил им, что то, что они сделали – называется вредительством. Он сказал перепуганным пацанам, что в военное время с вредителями разговор короткий и на скидку по малолетству пусть даже не рассчитывают. В общем, если к вечеру все эти болванки не будут извлечены из пруда, всем кидальщикам будет пипец.

Как на грех из всех «вредителей», только отец умел хорошо плавать. Остальные или вовсе не умели или плавали плохо. Извлекали болванки так: - товарищ с берега направлял отца на место куда он кинул заготовку, типа: «правее, левее, чуть дальше … ага вот здесь», Отец нырял и находил (или не находил) очередную железяку, и так до вечера. Пруд был довольно глубокий, дно покрыто толстым слоем ила и нырять пришлось очень много раз. К вечеру удалось вернуть весь брак обратно в штабеля. В результате у отца воспалились уши. Трудно сейчас судить о том, что послужило причиной заболевания - то ли грязная вода пруда, или то, что сезон был «не пляжным». Отец потом долго лечил больные уши (напомню, что антибиотиков в те времена еще не было). В результате все-таки выздоровел и слух не пострадал. Во всяком случае, когда он поступал в мореходку, медкомиссия не нашла у него никаких отклонений. Но с тех пор он не мог выносить, когда в уши попадала вода.

Вот такая история. Продолжу воспоминания в следующих рассказах.