Банка с медяками

Олег ЗОИН

Банка с медяками

Рассказ-быль из жизни

1988 год. 20 июля. Приехал из Москвы и сразу окунулся в проблемы. Дело, по которому ездил в столицу, стоит того, чтобы о нём сделать запись. В первых числах июля ко мне в 214-й кабинет горисполкома, где я почти каждый день бываю и принимаю братцев-кооператоров, как председатель Автозаводской кооперативной ассоциации, вдруг заглядывает дама из 1-го отдела ГИКа (горисполкома) и манит меня пальцем. Я поднимаюсь и иду за ней. Зашли в кабинет, где я прежде никогда не бывал. Тётка заходит за свой изъеложенный деревянный казённый барьер и информирует меня о том, что из Москвы на мое имя спецсвязью поступил пакет от Н. И. Рыжкова, Председателя Совмина СССР.
Видя мое недоуменное выражение лица, достает толстый пакет формата А4 и протягивает мне. Бандероль по всякому обштампована и выглядит важно. Вытаскиваю содержимое. Она даёт мне расписаться в каком-то журнале, что я ознакомлен, и предлагает прочитать бумаги. Читаю.
Приглашение прибыть в Москву на заседание Президиума Совета Министров СССР 13 июля т. г. к 10:00. Далее материалы к заседанию, из которых узнаю, что будет обсуждаться вопрос о ходе исполнения Закона СССР «О кооперации», принятого в мае.
Хочу забрать пакет и уйти, но дама не пускает, отбирает пакет. Говорит, что расписался и хватит. Я страшно удивился и пошел на неё наступать, поскольку пакет пришел на мое имя, а не на имя председателя ГИК. Она ответила, что ведь на адрес ГИК. Я же вернул ей мяч, порассуждав о том, что Николай Иванович, видно, забыл мой адрес и, естественно, погнал письмо через «советскую власть». Ещё я сказал, что меня без предъявления приглашения и в Кремль не пустят, а у неё будет крупная неприятность. Сошлись на том, что я всё заберу, а вернувшись, отдам. Кроме того, она взялась быстро изготовить для себя ксерокопии, а с меня взяла ещё и расписку, что я взял на время адресованное мне письмо…
10-го я уже был в Москве и обивал пороги всяких хитрых подъездов вокруг Старой площади в попытке быстро оформить пропуск в Кремль на 13-е.
Наконец, наступило 13-е, и ближе к 10-ти утра я скромно через Спасские ворота, пешком, а не в членовозе, без суеты вошёл в Кремль со своим неизменным полиэтиленовым пакетом, нынешней «авоськой». Мне показали, куда идти, и вскоре я попал в Овальный зал, где проходили заседания Президиума Совета Министров СССР.
Бело-голубой зал с большим столом посередине оказался до отказа набит министрами и кооператорами. Министр финансов моей родной ТАССР оказался почему-то рядом со мною и опекал меня, как хороший футбольный защитник. Вот он показал на высокого уверенного в себе мужика, прошептал с почтением, что это сам Табеев. Главный казанский татарин! Одновременно, понятно, москвич.
Кооператоров оказалось человек тридцать. Николай Рыжков, открывая заседание Президиума Совмина СССР, сказал, что для того, чтобы узнать ситуацию на местах, надо начать с заслушивания гостей, то есть кооператоров. Но для затравки выступил министр финансов Гостев, который привел до фига всякой заумной статистики и сказал, что кооператоры много получают, надо и налоги увеличить, и установить им потолок зарплаты.
Первым из свободных людей выступал юморной еврей из Киева, открывший семейный заводик по производству полиэтиленовой пленки для теплиц. Изюминка его ноу-хау заключалась в том, что он вместо стандартной ширины в 3 метра начал производить пленку 6-ти метровой ширины. Естественно, от покупателей нет отбоя, и дело процветает. Раскритиковав подход на регулирование доходов кооператоров — он сказал, что двумя ложками не ест, а его жена на рынок ездит в одной машине, а не двумя сразу.
Затем Николай Рыжков попросил сидевшего под стеночкой на приставном стуле академика Леонида Абалкина посчитать, сколько можно разрешить кооператору класть в личный карман, определить политически приемлемый «потолок». Ведь сказал же вот товарищ из Киева, что имеет более 2-х тысяч в месяц, а союзные министры, тот же Гостев, например, имеют по 800 в месяц... Сие наводит на размышления, не выпускаем ли мы джинна...
Леонид Иванович пробудился от дрёмы, вынул из кармана блокнотик и стал в нём делать карандашиком какие-то сложные выкладки. Зал замер, ожидая исторических выводов. Минут через пять академик привстал и доложил, что, выходит, до тысячи рублей в месяц будет получаться объективно при честной работе...
— Ну, ты того, Леонид Иванович, — по-отечески улыбнулся Рыжков.
— Но так ведь выходит... Хотя, если учесть специфику, — и карандашик опять застрочил по блокноту, — то в районе 700 будет достаточно.
— Вот это уже более реально, — одобрительно закивал премьер-министр, — давайте продолжим обмен мнениями!..

Я не удержался и полез на трибуну. Сказал, что любое регулирование доходов кооперативов и их работников неприемлемо, потому что погубит дело, не набравшее оборотов. Кроме того, ненормируемый рабочий день и перегрузки трудом и ответственностью требуют компенсации материальным интересом.
Вот Борис Иванович Гостев, например, может лично убедиться, что товарищ Абалкин немного неправ. И, под хохот государственных мужей, пригласил Б. И. приехать в июле-августе во время отпуска в чудный молодёжно-комсомольский город на Каме и поработать в нашем кафе «Пантограф» поваром. Условия такие. 12-ти часовой рабочий день. Плита 2х2 метра в помещении 3х3 метра. Жара и невыносимо приятный запах непрерывно испекаемых чебуреков и пирожков, отвариваемых пельменей и томящихся борщей и рассольников, короче, всё бегом-бегом и давай-давай... За всё про всё буду платить 2 тыщи в месяц... Так вас ждать, товарищ Гостев?..
Сошел с трибунки под бурные и продолжительные. Все долго смеялись. Но к компромиссу по потолку дохода на душу кооператора так и не пришли...
Николай Иванович, сообразуясь с неизвестными мне местными традициями, объявил обеденный перерыв.
Как я уже упомянул, Рафаэль М. — министр финансов ТаССР, тоже участвовал в заседании Президиума Совмина СССР и, чувствовалось, «пас» меня. Когда мы с ним вышли в небольшой холл, куда уверенно двинулся Н. Рыжков, оказалось, что, постыдно обгоняя премьера, участники заседания ринулись кто на этаж повыше, кто на этаж пониже, как я позже узнал, в буфеты для ответработников. В самом же холле, куда мы с М. вывалились в составе круто пышущей мужским потом толпы, зиял проём гостеприимно открытой белой со старорежимными финтифлюшками двустворчатой двери, которая вела в банкетный зал, вместивший в себя огромный стол персон эдак на двести.

И в этот момент Николай Иванович, уже достигший входа в банкетный зал, полуобернулся и галантным жестом как бы пригласил толпу совслужащих и кооператоров отведать, чего Бог послал. Увидев неподалёку меня, он тепло улыбнулся, и в этот миг М., чье чиновничье чутьё не позволило ошибиться, незаметным, но сильным движением придал мне ускорение, и я в доли секунды переместился прямо к Рыжкову. Тот принял всю эту ещё не понятую мною пертурбацию, как выполнение его желания в форме телепатического указания и сразу же автоматически подхватил меня, очумевшего от дерзости М., под локоток и увлёк в банкетный зал. За нами вошло ещё человека три-четыре. И вот оно, чудо организации таких чаепитий — старинные двери зала тут же закрылись, отрезая от нас толпу, чей удел был — буфеты выше и ниже холла…

В банкетном зале на гаргантюанском столе всё было готово для чаепития — закуски, закусончики, закуси. Но, что меня особенно поразило, огромные, как мне показалось двухведёрные, алюминиевые чайники типа простецких рыбацких или полестанских (кто не забыл — полевой стан, это — песня Совка...). Вдоль стола молча фланировали три-четыре дюжих служителя, явно совмещавших профессию официанта с восточными единоборствами. Отвлекшись на пару минут ополоснуть руки, мы, то есть Николай Иванович со товарищи и я, сам по себе, сиротливо притулились у истока этого великолепного стола и начали чаёвничать, что включало в себя поедание большого количества бутербродов и закусок и, разумеется, чай в стаканах с подстаканниками. Чай непрерывно наливали добры молодцы.
Напротив меня расположился премьер, а также министр финансов Гостев и председатель Госагропрома Мураховский, а рядом ещё какой-то министр, которого я так и не рассекретил во время нашей получасовой беседы.
Аппетитно расправляясь с достижениями комбината им. А. И. Микояна, Николай Иванович сказал, что очень доволен моим выступлением.
— Как там, в глубинке? Кооператоры идут в атаку?
— Да нет, — отвечал я, — кооператоры в глухой обороне. Судите сами, у нас семейный кооператив, небольшое кафе на четыре столика. Так стало проблемой купить мясо, муку, другие продукты. Ведь в наших краях карточная система, продовольствие распределяется по талонам. Естественно, когда надо взять мешок муки или крупы, возникают проблемы...
Мясо приобретаем на колхозном рынке, но всякие контролеры возникают и активно мешают... Предлагают самим выращивать...
— А почему бы и не выращивать?
— Но ведь швейники не растят хлопок и не ткут тканей, они шьют из тканей, произведенных другими... Надо каждому делать что-то одно, тогда можно делать хорошо...
— И какой же выход?
— Надо упразднить колхозы и пустить землю в свободный оборот. Тогда и мясо появится и вообще хорошо заживем, изобильно... Но к тому же ещё надо фермера первое время охранять силой государства, а то кое-где тем, кто начал сам обрабатывать землю, стали «петуха» пускать... Такие факты нашей Ассоциации известны…

Мураховский кивал головой, как бы подтверждая истинность моих слов.
Николай Иванович удивленно вскинул брови:
— Что же вы, агропром, ворон не ловите? Где ваши предложения по земле?
Мураховский развел руками:
— Мы думали в этом направлении, но так радикально, как предлагает товарищ... Это же потребует кардинального изменения Конституции...
— А что, ведь мы начали не просто перестройку, а настоящую экономическую революцию... Думайте, а то окажетесь в хвосте событий... Что ещё мешает?
Я подумал и сказал, что Жилсоцбанк не понимает, как кредитовать свободного производителя, нужны кооперативные банки...

— Это уже камешек Гостеву, — усмехнулся Рыжков. — Мы же записали в законе «О кооперации» что-то насчет кооперативных банков, в чём же дело, где банки?..
— Так ведь команды не было... — с досадой отозвался Гостев.
— Какая тебе команда нужна, ведь есть прямая запись в союзном законе... Вот что, — обратился он ко мне, — а вы можете инициировать первый банк?..
— Да, мы имеем конкретную проработку, но не знаем, с какого конца заходить...
— Тогда так, Борис Иванович, берите товарища из Татарии под личный контроль, а я себе помечу вопрос. Через недельку приходите в Минфин и решайте по собственному кооперативному банку…
После чаепития и непродолжительного сидения на пристенном диване, чтобы сало завязалось, Н. И. Рыжков повёл нашу группу в зал, и заседание продолжилось часов до пяти... Никаких решений, помнится, принято не было, по крайней мере, ничего не ставилось на голосование. А что там записали в протокол стенографистки, нам, простым смертным, осталось неведомым.

... Илья Петрович Китайгородский, замначальника одного из управлений Минфина, за 40 лет работы в Минфине СССР ни разу не держал в руках акций, в глаза их не видел и видеть не хочет. Говорит, что в Музее Минфина есть коллекция дензнаков всех времен и народов, а вот акций нет и в помине...
Когда я в конце июля снова приехал в Москву, чтобы попасть на прием к министру финансов тов. Гостеву Б. И. и реализовать поручение Н. И. Рыжкова в части регистрации кооперативного банка, то к самому министру меня, естественно, не пустили. Хитрый чиновник передал, что перепоручил новое сложное дело начальнику одного из управлений, а тот отфутболил своему заму. Так я попал в руки Ильи Петровича. Петрович оказался милейшим человеком, способным угробить и спустить на тормозах любое дело, но так, что проситель ещё и благодарить будет.
Он полистал проект устава кооперативного банка «Материк», учреждаемого Автозаводской кооперативной ассоциацией нашего города, и для разминки отправил меня на Неглинную в Госбанк к любезнейшому заму председателя тов. Захарову В. С. Через два дня мытарств и дурацких объяснений, чего я, всё-таки, хочу, мне выписали пропуск и я встретился с Вячеславом Сергеевичем. Он тоже с любопытством полистал проект устава и отправил меня в юридический отдел Госбанка к его начальнику престарелому убелённому сединами еврею, фамилии которого я так и не записал. Потом мне растолковали, что это был Коган, он же Моисей Лазаревич.

Юридическо-финансовое светило взяло кончиками мраморных пальчиков проект устава, долго листало его, затем полчаса штудировало закон «О кооперации» и пришло к выводу, что начинать надо с Минфина.
— Если будет согласие Минфина, то мы, разумеется, доработаем ваш уставчик и что-нибудь придумаем. Правда, что будет с этим законом через полгода, я вам не гарантирую. Но если вы хотите попрактиковаться в новом деле, так почему бы не побегать с уставом...
Но меня сбить с толку всегда было трудно. У меня уже был опыт многолетних хождений по Госснабу и Госплану СССР от имени нашего комплекса заводов, так что я, не долго думая, доверительно рассказал юро-фину, как месяц назад пил чай с Рыжковым и как тот поручил Гостеву спроворить первый кооперативный банк. Сказал ещё, что в Минфине приняли меня очень тепло и прикрепили лично Китайгородского И. П.
После этой исповеди начальник юротдела переменился явно в лучшую сторону. Он позвонил Китайгородскому, которого хорошо знал, и тот, видимо, убедил его, что надо что-то делать, ибо просто так замусолить идею начальники не дадут...
Долго рассказывать не буду. Скажу только, что мог иметь регистрационный №1, но засуетился, глупо воюя за акционерную форму банка, к которой психологически никто в СССР еще не был готов. Number 1 стал банк «Союз» из казахстанского Чимкента, который зарегистрировал Леонид Соломин, до того пытавшийся реализовать свою потенцию в создании независимого профсоюза...

04 мая 1989 года(из дневника). Торчу в Москве. Задерживает один молодой политик, который с утра до вечера шляется то в редакцию «МН» к Егору Яковлеву, то в журнал «Коммунист» к Отто Лацису, то в «Век ХХ и мир» к Глебушке Павловскому... Часто берёт меня с собой. Ему кажется весомым представлять меня, банкира, своим коллегой и другом. А мне тоже интересно для расширения кругозора.
Не раз встречались и с московскими коррами зарубежных изданий, что, как известно, не поощряется... А уж то, что мы не боялись давать им интервью...
Кажется, я уже говорил, что мой молодой политик завёл дружбу с американским историком Стивом Коэном, спецом по раннему совку, знатоком Бухарина...
Недавно Стив с женой гостили в нашем молодом бандюганском городе... И вот Стив снова в Москве. Вчера он пригласил Валерия и меня (очевидно, для контраста, как экзотический перестроечный фрукт) на лекцию и ужин в американское посольство…
Кого там только не было. Несколько десятков человек из московской демократической тусовки и к ним на гарнир немало перестроечной журналистской братии.
Валерий пошёл по столикам, пожимая руки знакомым перестройщикам, а я сидел за столом в дурацком новом, болотного цвета костюме от «Большевички», ловя любопытные взгляды Валериных знакомцев. Вероятно, он показывал им меня, как экспонат…

Декабрь 1989 года (из дневника). Истекший год был напряженным и многотрудным. Шло развитие и укрепление банка «Материк», параллельно развивался наш семейный кооператив «Европа». В конце февраля банк выдал первый большой кредит — сорок тысяч рублей — одному татарину из Березников (Пермская область). Заёмщик собирался смотаться в Баку под 8-е марта самолётом за цветами, продать гвоздики через профсоюзные организации города и вернуть деньги 10-го марта. За это мы должны были получить хороший процент. Я не спал две недели. Уже мысленно простился и с банком, и со своей свободой, думая, что рискнул напрасно. Каково же было моё приятное удивление утром 10-го марта, когда подваливает на «Волге» наш заемщик из Березников и честь по чести возвращает кредит с процентами и массой благодарностей.
Должен сказать, что за истёкший год мы выдали несколько десятков кредитов, и все они были заемщиками честно и в срок возвращены, за двумя исключениями.
Один кооператив из Туркмении всё-таки кредит заиграл, а местные правоохранительные органы начихали на наши запросы. Потери составили полторы тысячи рублей.
Другой случай произошел с частником из Еревана. Мы ему без всякого обеспечения, практически под честное слово, выдали 850 рублей на один месяц для приобретения в наших краях товаров. Однако через пару месяцев выяснилось, что мой экономист пенсионер Шапиро, получив от милого армянина две бутылки коньяка «Арарат», скурвился и продлил ему кредит на год, то есть подарил эти деньги проходимцу, так как вскоре следы заемщика просто затерялись. Правда, господин Шапиро честно предложил мне одну бутылку «Арарата» из своего гешефта, после чего я, подробно объяснив ему, что он приобрел «Арарат» по 425 рублей за бутылку, в то время как в магазине ему красная цена 6 рублей 12 копеек, уволил узкого специалиста через пятнадцать минут.
Мне передавали, что Шапиро очень на меня обижался, считая меня непрактичным жлобом.

Многое делалось как бы по подсказке невидимой доброй силы, возможно, что имя ей — Бог. Вот, например, удивительный случай с золотом, происшедший осенью.
Как-то сижу поздно вечером в офисе на Пушкина, 14, когда заходит охранник и говорит, что пришли какие-то бородатые мужики и просят их принять для важного разговора. Время — девять вечера. Хоть и страшновато, но ответил — зови!
Вошли двое. Высокие, бородатые, какие-то не городские, загорелые до коричневости. У одного тяжеленный, хотя и небольшой с виду, рюкзак.
Я посмотрел на них вопросительно.
— Присаживайтесь! — говорю. — Рассказывайте, с чем пришли...
Оказалось, староверы. Из самой сибирской глуши. Прямо Лыковы да и только. Неведомым способом узнали, что есть на Каме честный банк, и прямиком к нам. Приперли килограмм двадцать самородного золота.
Я долго не мог собраться с мыслями, а когда собрался, то терпеливо объяснил достойным господам, что нам ещё до лицензии на работу с золотом как до Киева ползком, что в СССР ещё никто и не мыслит дать независимым банкам право работы с золотом.
— Так что выходит, — сказал я, — что вам не миновать Госбанка.
— Да уж, — развели руками ходоки, — назад мы свою поклажу не повезём, сюда с большим трудом, осторонью добрались, однако... А и денежки нужны, лекарства в тайгу надо притащить непременно, да и на иные нужды разменять надобно...
Потом через некоторое время я узнал от одного моего знакомого, назову его условно Сергей, что мужики, уйдя от меня, упорно решали поставленную им в тайге задачу. Они добрались благополучно до Москвы, пробились в Госбанк к Виктору Геращенке, хотя и не сразу. Когда их поначалу не пустили, они, преодолев вековую неприязнь к официальному православию, пошли на подворье к патриарху Пимену, который принял их очень хорошо, позвонил Виктору Владимировичу и условился, что мужиков примут и решат их проблему.
Не знаю уж, как объясняли сибиряки свою нужду, признались ли, что хотят золото в банк положить и обменять на деньги или как. Но когда они оформили пропуска и добрались таки до кабинета Геращенки, то он их встретил не один. В кабинете был ещё какой-то дядька средних лет незапоминающейся наружности. Причем Геращенко сидел молча, а расспрашивал ходоков именно этот неизвестного звания и положения человек.
Лесные люди простодушно рассказали всё без утайки. Они попросили разрешить им положить добытое честным трудом золото в банк «Материк», что в городке на речке Каме.
Геращенко и его серый человек долго смеялись, говорили, что это несерьезно, таким банкам никогда золотом не придется заниматься, что только Государственный банк СССР может гарантировать сохранность…
Оставьте, мол, я обещаю, что Госбанк отдаст вам золото по первому вашему требованию.
– А расписку хоть какую дал им Геращенко или, может, приходный ордер Госбанка? – Спросил я Сергея, но он только рассмеялся, объяснив, что Геращенко дал староверам честное слово… В тайге в таких делах честного слова достаточно…