БЫДЛО. Страна-пугало и народ-пугало для всего мира.

Прочитал и еще раз осознал, насколько был прав Чаадаев в этих строках:

«Прошедшее России пусто, настоящее невыносимо, а будущего для нее вовсе нет. Россия — пробел разумения, грозный урок, данный народам, — до чего отчуждение и рабство могут довести» («Телескоп», 1836, № 15, стр. 295).

БЫДЛО

— Так! Хватит! — взревел Дмитрий Всеволодович. — Всё!
Скажите мне: как можно жить в этом? Кто может жить в этом?! Как это всё можно терпеть?! Невероятно!
— Дмитрий, простите, но где же альтернатива: не жить?..
— Всё, я понял, в чём «миссия»! Всё! Вы спрашивали, в чём миссия? — отвечаю вам: пугало!
Ясно вам? Это пугало для всего мира, страна­-пугало и народ-­пугало: будете себя —
— Но это же и… —
— Будете себя плохо вести — будете вот такие! Понятно?
— Но это же и ваш народ тоже! Вы тоже… —
— Мо-­ой?! — захохотал Дмитрий Всеволодович, — э не­-е-эт!
— …Как же это так, «не ваш»?
— Чем он мой? Где он мой? И не мой, и не ваш этот народ, не надейтесь! Смотрите: всё разное! лица разные, кожа разная, глаза разные: у вас осмысленные глаза, у Лёли вон осмысленные глаза, а не свиные — ровно ничего общего между нами!
— А как же язык? Если мы говорим на одном языке...
— Ай, конечно, мы не говорим на одном языке! «ЛТП» выясняли: в вашем языке нет ЛТП, в их языке нет — что там было? — компаративной этимологии. И Достоевского никакого нету в их языке! И церковных этих... Три матерных слова в их языке, всё! Мы раз-ны-­е!
— Типа низшая раса, — с кривой усмешкой переспросила Лёля, — и высшая раса?
— Именно! Именно. Раса, да, каста, да! Каста, раса, конечно!
— Ага. Вы ещё и фашист?
— От как я обожаю эти названия: «фашист», «фрейдист» — ярлык прилепили, и радуемся, и довольны! Идите скажите Америке: пусть не будут фашистами, пусть откроют границу, пустят к себе Сомали, миллиона четыре, Судан, и посмотрим, что будет с Америкой — вон она уже вся трещит! Вон идите скажите Швейцарии, пусть откроет границу, пусть сюда приедут Тува и Коми, посмотрите, что останется от Швейцарии, покатаетесь на скейтборде, да-да!
Рим — и варвары. Пока держали границу — был Рим, а прорвали границу — всё, нету Рима! Элементарно, как разные уровни, шлюзы: никогда нижний уровень не подымается к верхнему, всегда падает верхний! Нет, не-­ет, только шлюз, только стену бетонную, и колючую проволоку под током, и автоматчиков — и тогда ещё кое-как, кое-как можно надеяться…
— И комфортно вам за бетонной стеной? — Похоже было, что Лёля решила на этот раз прояснить позиции до конца.
— Да, мне — очень комфортно!
— А на той стороне пусть загнутся, не жалко…
— Во-­т это поразительно! — Белявский развёл руками и даже стал озираться, как будто ища поддержки у многочисленной аудитории, — вы же юные люди, откуда в вас эта зараза?! Вы не видите, что они на этом и насосались, всё это совковое быдло… Да, быдло! — крикнул Белявский. — Почему не назвать быдло быдлом, если оно суть есть — быдло! И вы его сами кормите этим своим безумием интеллигентским — оно и сосёт вас уже почти что сто лет, и радо, над вами же издевается!
А если собственную историю знать не хотите — где наибольшая смертность от преступлений? В какой стране? В мирное время — где больше всего изнасилований, убийств, разбойных, увечий, на единицу, на сто человек населения? знаете?

— Тоже в России? — проговорил Фёдор угрюмо.
— Нет, представьте себе, подкачали, второе место всего у России, увы: нас юаровцы обогнали, ЮАР — попробуйте угадать, с какого года? С тысяча девятьсот девяносто четвёртого года. Что произошло в девяносто четвёртом году? Не догадываетесь? Отмена апартеида! Тоже такие же белые юноши с врождённым чувством вины и со взором горящим: долой фашизм! Долой апартеид! — а задумался кто-­нибудь, что такое апартеид? «А-парт», «а-партэ», разделение, шлюз: если белые люди живут в двадцать первом веке, а эти бьют в бубен, обмазанный свиной кровью — что им вместе­-то делать? У одних компаративная этимология, у других ЛТП — на каком языке говорить? Если тут вон в Швейцарии демократия с тысяча сто девяностого года, а у нас при живом поколении на коровах пахали — где мы, где они? Куда лезем? Надо минимум триста лет сидеть тихо, не рыпаться, минимум!
Но нет, как же! У нас благородное негодование: ах, все люди равны! Ах, фашизм! Ну, добились, сломали, сломали апартеид: результат? Результат, что в ЮАР насилуют восьмимесячных, не восьмилетних, подчёркиваю — а восьмимесячных девочек, шестимесячных — и это не что­-то из ряда вон выходящее, это распространённое преступление: из коляски крадут белых младенцев — зачем, знаете? Знаете? Если ты изнасиловал белую девственницу, то ты выздоровеешь от СПИДа! А СПИДом больна, есесно — треть чёрного населения! Поэтому там что изнасилование, что убийство — по оконцовке одно и то же! Машины не останавливаются на красный свет, потому что если ты остановишься, тебя легче убить… И больше всех, разумеется, убивают не белых, а режут негры друг друга: то есть себе-­то они вредят хуже. А кто виноват? Юноши интеллигентные! Равенства захотели? Прогнулись? Нате!
Поймите: нельзя им давать ни­-че-­го! Это рыла тупые, это животные: им не строить, им только ломать, размножаться, и гадить, и гадить!..
— По поводу «размножаться», — сказал Федя тихо, — вы сами цитировали статистику, что русский народ, наоборот, вымирает…
— И хорошо! И прекрасно! Чем меньше русских, тем меньше проблем!
Фёдор, вы здесь — и сидите вы здесь, и вцепитесь здесь изо всех сил, держитесь, найдите себе работу нормальную, Достоевского выкиньте в мусорное ведро: в России больше нет ничего, всё сгнило, всё умерло! Русскую душу?.. Пусть ваши профессора ищут русскую душу в русской литературе, в России нет русской души! И никакой души нет! Душа — здесь, где нормальные люди — вы обернитесь вокруг, посмотрите вы на нормальных людей, как живут нормальные люди!..
— Это внешнее, — сказал Федя. — Это земное царство.
— Нет, точно психоз! — изумился Белявский. — Надо же так извратить всё! Кто сказал вам, что в земном царстве нельзя по-­человечески жить? Кто сказал, что надо жить в земном царстве по-скотски? Что же: чистые, вежливые, и порядочные, и ответственные — это, значит, «земное царство», а пьянь и срань — «небесное», что ли, так?! Тогда не надо небесного никакого! Я вам говорю, можете сообщить по инстанции: царства небесного мне — не надо! И никакого — не надо!
-А что кому «жалко»-«не жалко», — ткнул Белявский в Лёлю, — запомните: когда «жалко», то очень много бывает крови! А чтобы не было крови — надо не «жалко», а стену бетонную, колючую проволоку и ток! и овчарок! и ждать триста лет!
Для меня закончен этот разговор, всё!
С этими словами Белявский встал, сгрёб пустые бутылки из­-под «Кристальпа» и вышвырнул с грохотом в металлическое ведро.

Антон Понизовский «Обращение в слух». Прочитать всю книгу.