Армянский буфер для империи Романовых

11 марта 2013, 17:36

Инициированное Петербургом переселение иранских и османских армян на Кавказ преследовало целью укрепление в регионе христианского «пояса безопасности».

Часть I

Заполучив значительные геополитические дивиденды после заключения в 1828 г. Туркменчайского договора с Ираном(1), Россия вновь обратила взоры на Османскую империю. Как отмечает подполковник российского Генштаба, крупный русский военный историк начала ХХ в. Павел Андрианов, при каждом новом столкновении с османами русская армия все глубже "проникала в империю падишаха, стремясь достигнуть заветного Царьграда, как конечного объекта своих действий".

К рассматриваемому периоду стало очевидным "полное господство" России на Черном море. Но в целях недопущения "политических осложнений в Европе", Петербург предполагал по возможности избегать занятия территорий Придунайских княжеств, а также Сербии и Болгарии, так как появление в этих землях российской армии послужило бы сигналом к восстанию против осман, что могло бы угрожать целостности Империи, "ревниво оберегаемой европейскими державами, главным образом, Австрией и Англией". Поэтому, «базируясь на Бессарабию», 2-я армия "должна была переправиться через Дунай и, форсируя Малые Балканы, направиться к Варне"(2).

Однако, военные действия на Балканах приняли затяжной характер. А вот на Южном Кавказе летом 1828 г. русскими войсками были взяты Карс, крепость Ахалкалаки, Ахалциха, Ардаган, Поти и Баязет. Спустя год российские части оказались в Адрианаполе и Эрзеруме, и в сентябре 1829 г. был подписан Адрианопольский мирный договор. Россия возвращала Османской империи Молдову в границах, наличествовавших "до начатия войны", Валахию; все занятые во время войны балканские территории, за исключением устья Дуная с островами; а также "Карса, Баязида, Арзерума".

Отдельным актом обеспечивалась автономия Дунайских княжеств, вплоть до констатации возможности возведения в "звание" господаря "на всю жизнь". Фиксация договором обязательности приведения "в действо постановлений Отдельного акта о Сербии" Аккерманской конвенции означала признание султаном автономии Сербии. Согласие Стамбула с условиями Лондонского договора 1827 г. становилось свидетельством поддержки османским правительством автономии Греции.

В свою очередь, "в вечном владении" России оказывался "весь берег Черного моря от устья Кубани до пристани Св.Николая", т.е. крепости Анапа, Суджук-кале и Поти, а также города Ахалцихе и Ахалкалаки. Стамбул признавал Босфор и Дарданеллы открытыми "для российских судов под купеческим флагом, с грузом или с балластом, имеющих приходить из Черного моря в Средиземное" и наоборот.

В "миграционном" векторе, в унисон туркменчайским статьям, стороны предоставили жителям обеих стран право в 18-тимесячный срок (со дня подписания документа) "перейти со своими капиталами и движимым имуществом во владения той или другой из договаривающихся держав"(3). Данная констатация свидетельствовала о продолжении Россией политики привлечения на кавказские территории армянского населения сопредельных государств. Что однозначно было направлено на укрепление вокруг Кавказа христианского "пояса безопасности".

«Армянский фактор» в российских военных кампаниях 20-х гг. XIX в.

До рассмотрения отдельных деталей переселения армян из Персии в Россию отметим наличие в российских политических кругах параллельного предложения о создании на Кавказе, на границе с Ираном и Османской Империей, "защитного пояса, составленного из поселений военнообязанных христиан". В целях реализации чего не исключалась возможность переселить в регион "80 тысяч семей малороссийских казаков": из "Полтавской, в основном, губернии"(4). Однако, в плане укрепления кавказского христианского фона на первое место вышла, все же, армянская составляющая, что было вполне ожидаемым.

В период войн в ареале в первой трети XIX в. Петербург действовал по двум направлениям: во-первых, использовал армян Персии в качестве "пятой колонны"; во-вторых, - "наглядно-идеологически" отражал перспективы для них в случае последующего переселения в Россию. Этот пункт высвечивался, в т. ч., посредством демонстрации примеров достижений российских армян, в частности, в ракурсе нахождения ряда из них на ответственных должностях в русской армии.

Выдвижение армян по этой линии, в общем-то, уже не особо удивляло. Первый поток армянских переселенцев (о чем автор уже писал, 5/а,б) довольно прилично обосновался в России. Многие из переехавших не просто подступили, но и стали обладателями значительных государственных постов, включая армейскую среду. Так, известным деятелем был Лазарь Серебряков (Казар Арцатагорцян), в кампании 1828-1829 гг. принимавший участие в блокаде Варны и др. боях. Непосредственно в южно-кавказских военных кампаниях командирские позиции занимали Валериан Мадатов и Василий Бебутов. Сын одного из основателей Института Восточных языков (раскрывшего двери для значительного число абитуриентов из армянской среды), богатейшего промышленника и землевладельца Екима Лазарева (5/а) - Лазарь - также пошел по военной линии. Как отмечает известный русский писатель того времени Сергей Глинка, в 1827 г., по просьбе главнокомандующего на Кавказе Ивана Паскевича, "был назначен к нему по особым поручениям". Желание И. Паскевича обусловливалось тем, что «одно [только] имя Лазарева "служило армянам поручительством в искреннем к ним расположении сынов России". В основном полковник занимался установлением связей между отдельными частями российской армии, отыскивая надежных проводников, затем был назначен комендантом главной квартиры в Дейкаргане и в Туркманчае, где проходили русско-персидские переговоры(6).

Что касается проводников российских сил на театре военных действий, насколько усматривается, Л. Лазарев справился с возложенным на него заданием. По словам С. Глинки, "армяне, воодушевленные вызовом полковника Лазарева, на крыльях усердия и любви летели к полкам русским", оказывая "важнейшие услуги". "Многие из армян" простерли "братские объятия к русским воинам", служа "им проводниками", извещая "о каждом движении неприятеля" и действуя "на поле битвы"(7).

Так, согласно анонимной реляции об Ошаканской битве, подготовленной, по убеждению ряда исследователей, генералом А. Красовским, информацию до русских войск о переходе в августе 1727 г. Аббаса Мирзы к реке Карасу (между Эчмиадзином и Сардарабатом) довел "родственник архиепископа Нерсесса, аштаракской армянин Бедрос Маркаров". О чем "известие объявил ему приверженный к нам эриванский армянский старшина Мелик Исааков". Вслед за чем командующий "немедленно соединил весь" его отряд(8). В. Потто писал, что "армяне служили проводниками для русских войск, предупреждали измену и возмущения, доставляли сведения о неприятеле, давали провиант"(9/а).

Факты такого рода явились основной составляющей включения российской стороной в Туркманчайский договор статьи, согласно которой жители Персии не могли подвергаться преследованию как за "поступки свои или поведение в течение войны", так и "в продолжение временного занятия помянутой области российскими войсками"(10). Аналогичный пункт фигурировал и в адрианопольских соглашениях: Российская и Османская империи обязывались даровать "совершенную амнистию" подданным, "в продолжение войны" принимавших "участие в действиях" и обнаруживавших "приверженность к которой-либо из двух договариващихся держав"(3).

Переселение армян на азербайджанские территории

Российским министром-резидентом (послом) в Иране, известным русским писателем XIX в. Александром Грибоедовым отмечается возложение организации заселения персидскими армянами кавказских мест на Л. Лазарева и М. Аргутинского-Долгорукого. Процесс осуществлялся на фоне преобразования в марте 1828 г. Эриванского и Нахичеванского ханств в Армянскую область.

Ведущий научный сотрудник Социологического Института РАН (Санкт Петербург), руководитель межкафедрального исследовательского центра по этнопсихологии при ЕрГУ (Ереван) Светлана Лурье считает, что, в целом, предоставляя свои отряды "на помощь русской армии", армяне "рассчитывали на признание своих заслуг в виде дарования Армении статуса автономии"(11). По словам же В. Потто, новое наименование присоединенных к России провинций - "Армянская область" - "воочию свидетельствовали армянам" о наступлении в жизни их новой эры, и "мусульманское иго" не есть "вечный удел"(9/б). В "предписаниях, данных по этому случаю от г. Главноуправляющего в Грузии Армянскому областному правлению и тому штаб-офицеру, которому поручено было самое переселение, изложены со всевозможною подробностию правила, которыми предписывалось руководствоваться в столь важном деле"(12/а).

В письме министру иностранных дел Карлу Нессельроде А. Грибоедов приводил данные армянского архиепископа Нерсеса (впоследствии Католикос Всех Армян Нерсес V Аштаракеци) "насчет переселения 8000 семейств армян, которые пришли из-за р. Аракс, чтобы поселиться в наших провинциях"(13). Российский этнограф XIX века Евгений Вейденбаум конкретизировал, что "перешло в наши пределы из Адербейджана и водворилось" в Армянской области "около 40 000 армян"(14/б).

Чиновник министерства финансов России Василий Григорьев, в 1828 г. командированный на Кавказ для статистико-экономического описания Нахичеванской провинции, отмечал, что "народонаселения по городу Нахичевану и округу оного считается теперь до 5500 домов; полагая же на дом по 5 душ, получим итого 27.500 душ". "По происхождению" В. Григорьев подразделял жителей Нахчыванского округа "на два разряда: 1.Мусульман и 2.Армян", конкретизируя: "первых 2791 двор, армян старожилых 434, переселенных из Персии, 2285"(12/б).

Говоря о принятых "къ переселенію армянъ изъ" Персии и водвореніи въ нашихъ областяхъ", А. Грибоедов фиксировал их поселение "большею частью" на "земляхъ помещичьихъ мусульманскихъ"(15). "В Нахичеванской области нашел я еще более беспорядка и притеснений от переселения армян, нежели в Эривани", - констатировал он в письме на имя главноначальствующего на Кавказе Ивана Паскевича(16).

В. Григорьев раскрывает, что "многие партии" армянских переселенцев "сами собой селились в тех лучших деревнях", где "замечали хотя несколько пустых домов или избыток в пахотной земле и потом уже прибегали к начальству с просьбами об утверждении их в избранном месте". От этого "много потерпели коренные жители: стесненные в своем хозяйственном быту новыми пришельцами", на которых "местное начальство обращало больше внимания", азербайджанцы "должны были уступить им значительную часть земли своей и других угодий". Таким образом "происходило первоначальное водворение в Нахичеванской провинции 2.551 семейства пришедших из Персии армян"(12/в).

Советский исследователь И. Газарян, касаясь вопроса о стремлении армян обосноваться "на наиболее плодородных, орошаемых" землях, где были "готовые жилища" отмечал следующее. По его словам, кратковременное отсутствие азербайджанцев в этих домах являлось вынужденным, вследствие желания спастись с семьей "в горах от бедствий военного времени". Возвратившись же после наступления мира, они находили "свои жилища занятыми"(17). Поэтому, конкретизировал А. Грибоедов, "брожение и неудовольствие в умах татарских" доходило "до высочайшей степени". Очень легко может случиться, говорил он, что азербайджанцы в отчаянии бросят свое хозяйство и имущество, и тогда напрасно мы это будем приписывать персидским внушениям. А. Грибоедов обращал внимание, как "кн. Аргутинский всеми силами противился новому переселению некоторых семейств из Нахичеванской области в Даралагез", слишком горячо вступаясь "за интересы вверенных ему выходцев". "Это ему честь делает, - подчеркивал А. Грибоедов, - но дело главного начальства знать, какие, в частности, допускать уступки для достижения общей пользы"(16).

Данная линия М. Аргутинского-Долгорукого однозначно демонстрирует, что вышеописанный ход заселения был для армянской стороны четко продуманным шагом. Не случайно, В. Григорьев, характеризовал переселенцев с такой стороны, что "армяне, уже несколько столетий не составляя самобытной нации и будучи порабощены под деспотическим правлением персиян", приняли "все порочные качества своих повелителей". Мало этого, "прибавили к ним еще другие, в которых однако они извиняют себя, называя их необходимым последствием уничиженного состояния". "По нынешному понятию" армян "хитрость, обман и благоразумие суть синонимы: они называют того человека глупым, который не умеет хитрить и обманывать; все поступки их и побуждения на этом основаны"(12/г).

Окончание следует