Пожар на ПЛАТ К-122 659Т пр.

Авторы: Зинаида и Александр КалиниченкоЛодка находилась в долгожданном ремонте в бухте Чажма, а экипаж – в долгожданном отпуске, когда пришел приказ в срочном порядке выйти внеочередной раз на БС. Усталый корпус и изношенные механизмы, казалось, кричали, протестуя. Семьи тоже были не в восторге, но приказ есть приказ...      В июле 1980 г. атомная большая торпедная подлодка «К-122» со сплоченным экипажем, новым командиром капитаном 2 ранга Геннадием Сизовым (пришедшим нам с «К-66» после боевой службы) и его старшим помощником капитаном 3 ранга Геннадием Гарусовым (пришедшим с «К-45») вышла в море. Вполне возможно, смена командования лодки побудила вышестоящих начальников направить для усиления экипажа старшим похода третьего Геннадия – капитана 1 ранга Г.М.Заварухина – начальника штаба 26-й  дивизии. В море вышли еще два представителя штаба, один из которых, как водится, был "особистом". В первые дни перехода в район БС экипаж попросту отсыпался после хлопотных ночей, связанных со свертыванием ремонта, погрузкой торпед и пополнением корабельных запасов. Никто не предполагал, чем эта спешка может закончиться... Противолодочный рубеж в Корейском проливе прошли удачно, а войдя в глубокие воды, почувствовали себя более спокойно. В одном из проливов проверили, нет ли слежения за еще одной нашей лодкой – «К-151». Наши товарищи возвращались домой, а нам БС только предстояла (приводим эти подробности, чтобы не сложилось впечатление, что у подводников после погружения нет ни забот, ни хлопот, ни проблем). В Филиппинском море мы заняли отведенные нам позиции недалеко от острова Окинава, где приступили к выполнению задачи. А она была предельно простой: вести разведку деятельности амфибийного соединения 3-й дивизии морской пехоты США и быть готовыми не допустить переброску ее частей морем в Пакистан (в Афгане шла война).Потянулись однообразные дни, наполненные вахтами, всплытиями для сеансов связи, учебными торпедными атаками. Время от времени мы слышали взрывы и недоумевали, почему не можем расшифровать информацию по таблицам взрывных сигналов. Оказалось (уже потом), что из-за головотяпства оперативного дежурного флота нам "забыли" сообщить, что в этом районе проводятся самые настоящие боевые стрельбы и бомбометания вероятного противника. Были и другие казусы. Грозным предзнаменованием стало возгорание ГАС МГ-200, произошедшее 19 августа. Тогда лодка не всплывала. Задымленный отсек, в котором большинство личного состава несло вахту, вентилировали, забирая компрессорами продукты горения в воздушные баллоны, вакуумируя лодку. Недостаток воздуха с перископной глубины пополняли с помощью устройства для работы компрессора под водой (РКП). Потом из кормовых отсеков в центральные, для компенсации использованных при этом инциденте средств защиты органов дыхания, перенесли аппараты ИДА-59. Тогда это решение было оправданным: аппараты должны быть там, где большее сосредоточение людей во время вахты. Но нам не дано было предугадать, чем это решение обернется через два дня.День 21 августа начался, как обычно, с тренировок на боевых постах, которые штабные офицеры признали неудовлетворительными. Повторили после обеда. Я, старший лейтенант А.А.Калиниченко, как командир БЧ-3, отрабатывал с торпедистами 1 -го, 2-го и 9-го отсеков приготовление торпедных аппаратов к выстрелу. Тренировки проходили по плану – в темноте, в изолирующих костюмах, т.е. в условиях, полностью приближенных к боевым. С торпедными электриками занимался мой подчиненный В.Белевцев (сын Владимира и моя дочь ходили в одну детсадовскую группу, у нас были общие воспоминания и одна на всех подводная лодка...). Послеобеденные тренировки опять признали неудовлетворительными. После ужина – повторить. Вечером мичман Валерий Лукин, командир боевого поста кормовых МГТА (БП-93), и старший матрос Олег Дударев убыли в  9-й отсек отшлифовывать свои действия по приготовлению дежурного аппарата к выстрелу и вводу данных стрельбы по боевой готовности №-2. Ту же тему в 1-м отсеке на БП-13 отрабатывали старшина команды торпедистов мичман Валерий Соломин, старший матрос Городищев и матрос Фазлиев. К торпедным электрикам претензий не было, и я позволил мичману Белевцеву идти отдыхать в 8-й отсек, за что и корю себя все эти годы...  Вдруг по кораблю звонковой трелью раздался сигнал аварийной тревоги: полыхнул турбогенератор ГПМ-21. Струя пламени длиной около пяти метров и метр в поперечнике устремилась в 7-й (электротехнический) отсек. Старшина команды электриков бросился ликвидировать пожар с помощью системы ВПЛ (воздушно-пенная лодочная), но это не помогло. Мгновенно 7-й отсек оказался задымленным.Но электрики на БП-75 еще держали нагрузку, а управленцы на пульте управления ГЭУ (реакторами) делали все, чтобы не упала мощность, чтобы лодка не потеряла ход. При этом в действие автоматически вошло первое правило подводников: аварийный отсек должен быть немедленно загерметизирован, и никто не имеет права покинуть его без разрешения ЦП. Нужно было срочно подавать фреон в аварийный отсек, но это означало заведомый срыв выполнения боевой задачи. Секунды командирского колебания оказались роковыми. Правильное решение было принято – использована система ЛОХ, фреон пошел в аварийный 7-й отсек, но уже горела регенерация и топливо для аварийного дизель-генератора. 62 моряка оказались отрезанными бушующим пламенем от носовых отсеков. Последующая неоднократная подача фреона с 3-го и 9-го отсеков уже не смогла потушить пожар. Это получилось вследствие рацпредложения какого-то кабинетного умника. Дело в том, что на всех ПЛ в каждом отсеке находятся клапаны подачи ВВД в свой и смежный отсеки для создания противодавления в случае, если в отсек хлынет забортная вода. В повседневной эксплуатации клапан, выполненный из того же материала, что и корпус, прикипал к седлу. Поэтому и внедрили рацпредложение по использованию разных металлов при изготовлении седла и клапана. Один пустячок не учли: при высоких температурах эти изделия по-разному деформируются, имея различный коэффициент теплового расширения. В нашем случае в образовавшийся зазор между седлом и клапаном воздух из баллонов ВВД с ревом ворвался в аварийный отсек, поддержав горение и сводя на нет усилия экипажа по ликвидации пожара. В этом же отсеке находился КП химической службы, чья КДУС (корабельная дозиметрическая установка стационарная) была связана трубопроводами забора воздуха с реакторным, турбинным и вспомогательными отсеками, где размещались холодильные машины. Через эту систему началось задымление  4-го, 5-го, 6-го и 8-го отсеков. В 6-м отсеке рубеж обороны возглавил командир турбинной группы старший лейтенант Игорь Якушев. Все это происходило на глубине 70 м. Командир ПЛ принял решение всплывать, но на принятие этого решения также потребовалось время. Турбинисты, сколько могли, держали ход, обеспечивая всплытие, но вскоре лодка его потеряла. Сработала аварийная защита реакторов. Стержни A3 (аварийной защиты реактора) вошли в активную зону, а компенсирующая решетка из-за обесточивания осталась в промежуточном положении. В результате реакторы не были заглушены всеми поглотителями. Тем временем в 7-м отсеке уже погиб матрос третьего года службы Ерин.Эвакуацию личного состава из аварийного отсека (16 человек) и прилегающего к нему пульта управления ГЭУ (11 человек) производили в два этапа в сторону кормы, вынося с собой тела погибших. Попытка эвакуировать личный состав на надстройку через люк 8-го отсека сначала не увенчалась успехом – высокое избыточное давление не позволило отдраить крышку люка. Матрос В.В.Заикин пытался с помощью кувалды отдраить кремальеру, но упал замертво. Нужно было снять избыточное давление. Попытки предпринимались одновременно в   8-м и 9-м.Борьбу за живучесть в 9-м отсеке возглавил Владимир Белевцев (командир отсека был отрезан огнем и находился на пульте ГЭУ). Идея все та же: обеспечить выравнивание давления в отсеке с атмосферным, чтобы отдраить кормовой люк и эвакуировать обреченный личный состав на надстройку. Сняли стеллажную торпеду СЭТ-72, выгрузили из ТА №-7 самоходный имитатор   МГ-44. Дождались, когда в ЦП отдифферентовали ПЛ на нос, чтобы кормовые аппараты "выглянули" из воды. Сняли блокировку и, в конце концов, отдраили переднюю крышку. И все это в кромешной темноте, в задымленном помещении, при возрастающей температуре (в отсеках было уже около 70°С). Положение Владимира Белевцева осложнялось тем, что ему необходимо было по «Каштану» поддерживать контакт с ЦП и "делить" свой ИДА-59 со своим другом – боцманом мичманом Солохой. Долго продолжаться это не могло...Смерть Белевцева была третьей в этом длинном списке. Если бы я его тогда не отпустил, ему была бы гарантирована жизнь. Но остались бы тогда в живых те 48 моряков, которых спас Владимир?.. Вопрос риторический! …Лодка всплыла. Вышедшая на надстройку аварийная партия во главе со старпомом капитаном 3 ранга Геннадием Гарусовым с легкостью вскрыла люк 8-го отсека (ведь противодавление уже не препятствовало этому). Вскоре на надстройке оказался весь личный состав кормовых отсеков: 46 – в норме, двое без сознания, девять погибших. Пятерых еще предстояло найти. Часть носовых отсеков также была оставлена людьми из-за высокой задымленности и выработки ресурса индивидуальных средств защиты. В надводном положении через рубочный люк пытались произвести естественную вентиляцию, но концентрация угарного газа оказалась слишком высокой, как и температура в отсеках. Беда не приходит одна: возникло возгорание гопкалитового патрона на РДУ (регенерационной двухъярусной установке) в 3-м отсеке. Необходимо было подавать сигнал бедствия. Попытки сделать это со штатной радиорубки не увенчались успехом: во 2-м отсеке выбивало батарейные автоматы. Мичман Иванов, командир БП-2, вручную удерживал их во включенном положении. Старшина команды радиотелеграфистов мичман П.И.Ляшенко спустился на нижнюю палубу 3-го отсека, чтобы вытащить резервную переносную радиостанцию, но потерял сознание и упал недалеко от гиропоста (БП-37). В жизни, говорят, всегда есть место подвигу, но секретарь парторганизации старшина команды штурманских электриков мичман Захаров, видно, этого не знал, поэтому, спасая себя, бросил мичмана Ляшенко на произвол судьбы. Фактически относительно обитаемым остался только 1-й отсек. В темноте матросы сделали соответствующие переключения и, используя флотскую смекалку, умудрились дать освещение от аварийного источника питания гидроакустического маяка МГС-29. Вскоре с мостика в первый отсек последовала команда дать фреон в 3-й. Перед подачей фреона я пошел проверить, не остался ли там кто-нибудь. Меня страховал мичман Иванов. Тогда-то мы и обнаружили грузное тело Петра Ивановича. Откуда только силы взялись, чтобы перетащить стокилограммового мичмана из 3-го во 2-й, из 2-го в трюм 1-го отсека, а затем с помощью каната, используемого для погрузки малогабаритных торпед, поднять его на торпедную палубу и через носовой люк на надстройку. Александр Корольков, корабельный доктор, спас жизнь и мичмана Петра Ляшенко, и командира 2-го дивизиона БЧ-5 капитана 3 ранга Николая Трушкова, и еще многих моряков. Здесь весьма кстати пригодилась фляга коньяка, которая и вернула их к жизни.Нужна была связь. Радиостанции Р-105, которыми были укомплектованы отсеки живучести, как и радиостанция «Плот», оказались слишком маломощными. Тогда с мостика начали запускать сигнальные ракеты. Вскоре возле нас лег в дрейф английский газовоз «Наггу», подошла шлюпка. Мы приняли на борт двадцать 20-литровых канистр с пресной водой, так необходимой нам, и медицинскую аптечку. Обратным рейсом на английское судно ушла наша группа в составе помощника командира Владимира Савенкова, командира БЧ-4, РТС Виктора Смердина и командира группы КИПиА лейтенанта Гусева, который неплохо знал английский. Через судовую радиостанцию англичан передали аварийное донесение от «Урагана» (так в то время обозначалась аварийная атомная подводная лодка). Оно было принято советским посольством в Японии и передано по назначению.Рассвело. Англичане ушли своим курсом, а мы остались в океане один на один со своей бедой. В 1-м отсеке матросы и мичманы продолжали нести вахту по охране тех ТА, в которых находились торпеды с термоядерным БЗО. Высокая температура дошла и сюда, поэтому люк 1-го отсека был отдраен. Теперь, когда донесение об аварии удалось передать, основными задачами стало обеспечение надводной непотопляемости и приведение в безопасное состояние реакторов. Тогда командир БЧ-5 капитан 2 ранга Юрий Алексеевич Шлыков предложил решение, которое ныне заслуживает многих слов похвалы. Обычно на лодке командир БЧ-5 – это офицер в высоком звании, порой старше по возрасту самого командира. Эти два обстоятельства означают, что человек пришел на должность не скачками по служебной лестнице (мы называли таких "дикорастущими"), а приобретал практический опыт по крупицам, постепенно. Юрий Алексеевич Шлыков принял электромеханическую боевую часть ПЛ «К-122» в августе 1971 года, сменив Леонида Полищука, убывшего в академию, и стал, что называется, «плавающим механиком». Когда его штатная лодка  стояла в ремонте, Юрия Алексеевича «ангажировали» другие подлодки дивизии. В частности на «К-45» он ходил на «малую» БС в Филиппинское и Южно-Китайское моря с 27 декабря 1975 по 15 февраля 1976 года и на «большую» БС в Индийский океан в период с 20 ноября 1976 по 1 мая 1977 года.Рассудительный, несуетливый Юрий Алексеевич, взвесив все "за" и "против", предложил спуститься в реакторный отсек с надстройки через специальный люк. Но для того, чтобы его отдраить, необходимо было открутить более дюжины мощных гаек и поднять крышку весом в несколько сот килограммов. Тут и пригодилось умение торпедистов ориентироваться в отсеке в кромешной темноте (батарей АИП хватило ненадолго), которые из своих «заначек» достали необходимые инструменты. Управленцы и спецтрюмные 1-го дивизиона получили все необходимое, вскрыли прочный корпус и спустились в отсек. Компенсирующие решетки обоих реакторов вручную опустили на нижние "концевики" – реакторы стали безопасны. Впоследствии жизнь подтвердила правильность выбранного решения. 3 октября 1986 года, через несколько лет после этой аварии, в Северной Атлантике при выполнении подобной операции на аварийном ракетном подводном крейсере стратегического назначения «К-219», но без учета нашего опыта, заживо сварился и погиб матрос-спецтрюмный Сергей Перминин, которого своевременно не смогли эвакуировать из реакторного отсека.А мы теперь в океане были уже не одни! Вскоре над ПЛ появились самолеты и вертолеты с японскими опознавательными знаками. На горизонте маячил американский десантный вертолетоносец типа «Iwo Jima», а в 30 каб. по траверзу занял позицию японский эсминец. Ситуация становилась интересной. Старший на борту НШ 26-й дивизии капитан 1 ранга Геннадий Заварухин дал команду вооружить офицеров табельным оружием, приготовить на мостике гранаты, исполнить сигнал "Угроза ПДСС". И снова я пошел в задымленные, темные и жаркие отсеки, т.к. гранаты находились в цистерне огнеприпасов в трюме 3-го отсека, а пистолеты с патронами – в каюте командира корабля во 2-м отсеке. Все это находилось в моем заведовании.Теперь существовала угроза захвата корабля. Вместе с В.Соломиным стали думать, как будем подрывать торпеды в случае необходимости. Хотелось это сделать так, чтобы и самим иметь шанс остаться в живых, и задачу выполнить. И мы придумали. У нас имелись электродетонаторы для уничтожения аппаратуры ЗАС. Как и гранатные детонаторы, по диаметру они совпадали с торпедными капсюлями-детонаторами. Те же, в свою очередь, вставлялись в запальные стаканы, которыми снаряжались БЗО торпед. Найти достаточно длинный провод и такой же длины шкерт не составляло труда в "заначке" торпедистов, а меггометры в БЧ-3 имелись в избытке. Теперь в случае приказа можно было осуществить подрыв не в отсеке, а находясь на носовой надстройке, электрическим и механическим способами. А дальше – надежда на то, что ударная волна, вырвавшись через люк 1-го отсека, сбросит нас с надстройки в море. Вариант был продуман, но, слава Богу, необходимость в подрыве отпала. Через 9 часов после подачи сигнала об аварии подошло первое наше судно. Это был дальневосточник – учебно-производственое судно (УПС) «Меридиан», которое обеспечивало морскую практику курсантов мореходного училища имени адмирала Невельского.В первую очередь на УПС «Меридиан» передали закутанные в одеяла тела девятерых погибших моряков. Затем с аварийной ПЛ эвакуировали почти всех матросов срочной службы, часть мичманов и офицеров. Из 112 членов экипажа и четверых "наездников" (НШ, пом.Ф-5 по живучести, особист, ОСНАЗ) на корабле остались только те, кто был необходим в создавшейся ситуации. В первую очередь – это командование: капитан 1 ранга Г.Заварухин, капитан 2 ранга Г.Сизов, капитан 3 ранга Г.Гарусов, а также командиры необходимых в данной ситуации боевых частей (старший лейтенант А.Калиниченко и капитан 2 ранга Ю.Шлыков), дивизионов БЧ-5 (капитаны 3 ранга М.Сергеев и В.Курочкин), начальник медслужбы майор А.Корольков, и ряд мичманов в т.ч. Соломин, Лукин, Брюхов и др. Сформировали две поисково-спасательные партии, задачей которых было найти в оставленных отсеках тела недостающих членов экипажа, определить состояние аварийного и смежных отсеков, возможность ликвидации пожара, все еще бушевавшего в 7-м отсеке.Основной "отдохнувшей" группой, укомплектованной из наших моряков, которые были эвакуированы на УПС «Меридиан», командовал помощник командира В.Савенков. Второй группой "на подстраховку", укомплектованной из оставшихся на лодке офицеров и мичманов, командовал старпом Г.Гарусов. Работали посменно. Первый раз я спустился вместе с мичманом Соломиным обследовать 8-й и 9-й отсеки, произвести поиск погибших, найти аптечку. Нашли тело матроса, сидевшего в проходе между торпедными стеллажами    9-го отсека. Перед собой он держал изолирующий противогаз ИП-46М, в руках – запасной регенеративный патрон. Очевидно, парень пытался переснарядить противогаз свежим патроном вместо отработанного, но не знал, что его усилия напрасны. В той спешке, в которой лодка готовилась к походу, были загружены запасные регенеративные патроны и пусковые брикеты не в морской, а в танковой модификации, которые не являются взаимозаменяемыми (на нашем слэнге – "каприз конструктора"). Ошибка (или незнание) специалистов берегового довольствующего органа при досадном совпадении – корабельный начхим старший лейтенант В.Петров в момент загрузки ИПов находился в отпуске – стоили жизни этому матросу. Между прочим, сам начхим в момент аварии установил рекорд, продержавшись в ПДУ-1, рассчитанном на дыхание в течение       20 минут, около часа, сумел уцелеть в аварийном 7-м отсеке и был возвращен к жизни лодочным врачом Сашей Корольковым.…Продолжая обследование 9-го отсека, мы с Соломиным обнаружили в каюте по правому борту тела трех матросов, которые, как “кутята”, лежали один над другим без каких-либо средств индивидуальной защиты. Отчасти их гибель была предопределена решением о передислокации средств защиты из кормовых отсеков в ЦП после возгорания гидроакустической станции 19 августа. Аптечку нашли. Приведя в безопасное состояние кормовой ТА №-7, мы взяли тело погибшего и через люк 8-го отсека возвратились на кормовую надстройку. Следующая группа спасения подняла тела найденных нами трех матросов. После небольшого отдыха я спустился во второй раз. Недоставало еще одного человека и его надо было найти. Тело матроса третьего года службы Н.Путинцева я нашел возле станции ЛОХ на БП-9 в трюме 9-го отсека. Весельчак в жизни, он и тогда улыбался. Рядом с ним – ИДА-59 в рабочем состоянии. Видимо, он снял его, чтобы поддерживать по «Каштану» связь с центральным постом. Свою задачу он выполнил: фреон с кормовой станции ЛОХ в аварийный отсек был дан, но угарный газ оказался сильнее желания парня выжить...Поскольку этих пятерых мы нашли значительно позже, в масс-медиа мира поступила ошибочная информация о наших потерях: с вертолетов "засекли" только передачу девяти тел. Наступила вторая ночь в открытом океане. Корпус над 7-м отсеком имел стойкий малиновый цвет. Опасаясь деформации и возможной трещины в прочном корпусе, что угрожало потерей плавучести и затоплением, начали принимать меры к охлаждению корпуса путем дифферентовки лодки на корму. Это дало свой результат, и морская вода постепенно начала остужать горячий металл. Огонь прекратился только тогда, когда нечему стало гореть. На вторые или третьи сутки к нам подошла плавбаза ПЛ «Бородино», где проходили практику курсанты моей "alma mater".Спустя еще какое-то время подошел морской буксир. Погибших и большую часть экипажа переместили с «Меридиана» на плавбазу. Появилась связь. Первым приказом был возвращен с «Меридиана» на аварийную ПЛ капитан 2 ранга Н.Рева – лодочный замполит. Сам же "комиссар" считал, что его место там, где трудно, и почему-то определил его на гражданском судне. Изменить взгляды его заставила радиограмма ЧВС – начальника политуправления ТОФ контр-адмирала С.С.Бевза. С плавбазой «Бородино» прибыл командующий 4-й флотилией ПЛ ТОФ вице-адмирал В.Г.Белашев, часть экипажа «К-151», недавно вернувшейся из похода, и гражданские специалисты СРЗ. Экипаж одели в новую робу вместо сгоревшей, пополнили запас ВВД, завели буксирную брагу, и вскоре морской буксир МБ-21 с нашим КЭНГ лейтенантом В.Бытко на борту, потянул нас домой.Во время буксировки вице-адмирал Белашев постоянно находился на борту ПЛ. Плавбаза «Бородино» сопровождала нас до Восточно-Китайского моря. Мы шли под плотной опекой японских кораблей – Береговой охраны и регулярного флота. Американский десантный вертолетоносец исчез из поля зрения.В Восточно-Китайском море стало веселее, если это понятие можно применить в нашей ситуации. При выходе из японских территориальных вод нас встретил отряд кораблей ТОФ в составе БПК «Петропавловск» под флагом 1-го зам. ГК ВМФ адмирала Н.И.Смирнова и CKР «Грозящий» под флагом 1-го зам. командующего ТОФ вице-адмирала Н.Я.Ясакова. Японские корабли сразу поубавили прыти и отошли на почтительное расстояние, а плавбаза, сдав конвоирование, полным ходом устремилась в залив Стрелок. Тем временем мы не сидели без дела: ремонтная бригада ПЛ провела нештатный электрический кабель, сумела за пустить дизель-генератор и подать нагрузку на вдувной вентилятор. Началась вентиляция ПЛ, появилось освещение в носовых отсеках. Это дало возможность вернуть личный состав с надстройки в 1-й и 2-й отсеки, что оказалось весьма кстати: погода стала портиться. Рулевое устройство, из-за выхода из строя штатной системы энергообеспечения, находилось в нерабочем состоянии. Это привело к тому, что при буксировке лодка сильно "рыскала", а увеличившееся волнение моря в конце концов привело к обрыву левого стального "уса" буксирной браги. Положение стало критическим. Мы помнили судьбу «К-8», которая в аналогичных условиях затонула в Бискайском заливе. Гарантии, что правый "ус" бyксирной браги не оборвется, не было. На аварийное буксирное устройство надежда была слабой – ведь АБУ в период ремонта испытывали, как правило, только на бумаге. Поэтому необходимо было срочно вводить в строй вертикальный руль. И вновь торпедисты оказались на высоте. В 1-м отсеке произвели необходимые переключения, ручным насосом подняли необходимое давление в системе гидравлики, и лодка стала управляемой.Вспоминает моя жена Зинаида Александровна: – Неуправляемой, пожалуй, была ситуация там, где жили семьи. Поселок Тихоокеанский или, как его окрестили – "Тихас", удобно расположился в долине между сопками; и весть о беде, отражаясь от сопок, проникала в каждый дом. Теперь мне кажется, что подсознательно жены подводников, морских летчиков корабельной авиации, надводников, ракетчиков и военных строителей жили в постоянном ожидании беды. Когда мужья возвращались домой с повседневной службы (поздно вечером и далеко не каждый день), это был семейный праздник. А тут готовились к возвращению экипажа из автономки... Не столь важно, откуда просочилось первое известие о гибели девятерых подводников. Оно потрясло всех. Жены членов экипажа «К-122» метались по поселку, поскольку не знали, кто именно погиб – ни имен, ни званий... Сосед Иван Иванович Савиченко служил в "большом" штабе, он мне коротко сказал: "Никого не слушай". А сам по ночам ловил "Голос Америки". И мы узнали: погиб мичман и             13 матросов.Плавбаза «Бородино» уже давно вернулась домой, а наше возвращение задерживалось на семь суток: идти на буксире – это не "рысачить". За сутки до прихода в базу из-за резкого перепада температур затравил кислород в одной из стеллажных торпед. В принципе, эта аварийная ситуация предусмотрена и конструктивно обеспечена штатной системой аварийного стравливания кислорода за борт. Но лодку после этого необходимо ставить в док. Мы выбрали иной способ ликвидации аварии без использования штатной системы, исключив необходимость постановки в док по этой причине. На базе нас встречал новый командир дивизии капитан 1 ранга Самойлов. Две ядерных ударных, 18 обычных ударных, десять универсальных торпед и два самоходных иммитатора ПЛ были целы и невредимы. Без электричества и гидравлики, только вручную, из 1-го, 2-го и 9-го отсеков безаварийно выгрузили весь торпедный боезапас. Я считал это немалой заслугой торпедистов, но новый командир дивизии думал иначе. Начались многодневные допросы членов экипажа "особистами". Допрашивали "оптом и в розницу". В итоге всю вину списали на якобы неподготовленный экипаж, который в дальних походах и в море был больше, чем на берегу.Зинаида Александровна вспоминает: – Тем временем в затерянный на краю земли поселок начали съезжаться родственники погибших моряков. Членами экипажа, прибывшими на «Бородино», занимались "особисты", не давая им возможности встретиться с семьями. Только жена нашего "особиста" капитан-лейтенанта Окольникова видела своего мужа. Лена Окольникова однажды вдруг подошла ко мне: "Я должна тебе что-то сказать". Я испугалась, но оказалось, что Виктор Окольников высоко оценил действия моего мужа во время аварии. В жизни несколько медлительный, он в экстремальных условиях не потерял головы, помнил то, о чем забыли другие. В.Окольников, наверное, чувствовал, что ему надо успеть сказать и плохое, и хорошее о том, что случилось…Наконец, пришла лодка. Обе части экипажа держали изолированно друг от друга. Был назначен день похорон. Только отцу погибшего старшего матроса Бориса Архипова – по-моему, подполковнику медслужбы, показали тело сына. Августовская жара сделала свое дело... Перед ужином в тот черный день Борис вдруг загрустил. На вопрос своего командира Игоря Якушева ответил искренне: – Товарищ старший лейтенант, домой очень уж хочется! Игорь искал подходящие слова, а парень чувствовал большее – его таймер отсчитывал последние часы. Об этом отцу Бориса расскажет без вины виноватый командир турбинной группы Игорь Всеволодович Якушев: их двоих в срочном порядке с «К-45» прикомандировали на «К-122». Из автономки вернулся только один... Политотдел решил хоронить матросов на территории базы. Как бы ни были партийцы лишены суеверий, но, видно, и до них дошел слух о предсказании семилетней давности, сделанной одной бабулькой. Летней ночью 1973 года, когда большинство офицеров «К-56» спали во 2-м отсеке, НИС «Академик Берг» протаранил этот отсек. На гражданском кладбище вырыли 26 могил, но кто-то настоял на том, чтобы родной человек был похоронен на родине. Могила оказалась пустой. А женщина из числа местных жителей предрекла: "Теперь будете часто хоронить..." Оправдание предсказания не заставило себя долго ждать: случился взрыв башни главного калибра на крейсере «Адмирал Синявин», потом черед дошел и к нашим... Видно, поэтому жен членов экипажа "прикрепили" к родственникам погибших – не только для того, чтобы утешить, помочь, но и для того, чтобы убедить их не забирать домой тела погибших. В клубе воинской части по обе стороны стояли гробы, за ними родственники и семьи членов экипажа. Попрощаться с погибшими ввели экипаж, вернее, его остатки – худые, злые, уставшие, с запекшейся кровью на губах, горящими глазами. Тогда-то я впервые и увидела мужа. У всех них было одно преимущество – живые. Пока… После похорон "особист" В.Окольников собрался с женой в отпуск в Подмосковье, где был их сын. Собрали чемоданы, купили билеты, утром надо ехать в аэропорт Артем, что под Владивостоком. Но наутро Лена обнаружила холодное тело мужа: его сердце не выдержало напряжения тех кошмарных двух недель. Это была 15-я смерть... Им, пережившим сущее пекло и видавшим смерть, как тот глоток воды с английского судна, теперь был нужен психолог, способный помочь. Но о психологах не было речи. Злая удача будет кого-то из них догонять на берегу.Сняли с должностей НШ дивизии старшего похода капитана 1 ранга Г.Заварухина, командира лодки капитана 2 ранга Г.Сизова, помощника командира капитан-лейтенанта В.Савенкова, командира БЧ-5 капитана 2 ранга Ю.Шлыкова, помощника флагманского механика по живучести капитана 3 ранга Рыбкина. Но "руководящая и направляющая" заступилась за своих представителей – замполита ПЛ капитана 2 ранга Н.Реву и секретаря парторганизации мичмана Захарова, которых коммунисты корабля единодушно исключили из своих рядов. Экипаж получил плевок в лицо. Его заслуги предыдущие и нынешние (корабль и большинство людей сохранили) не были приняты во внимание. Между прочим, при аналогичных обстоятельствах СФ потерял три атомохода: «К-8» до нашей аварии, а после нас канули в пучину РПКСН «К-219» пр.667А и новейшая ПЛА проекта 685 «К-278» «Комсомолец». Единственный, кому посмертно отдали дань, удовлетворив мое представление о награде, был Владимир Белевцев. Но орден Красной Звезды, который получила его семья, вручили на квартире как-то по-воровски, подальше от глаз. Вдова еще год обивала пороги флотских начальников, чтобы добиться изменения в документах ничего не говорящей фразы "умер от удушья" на "погиб при исполнении служебных обязанностей"... Кто-то из офицеров и мичманов решил поставить на службе точку, чтобы не испытывать судьбу вторично. А кто-то, не успев поразмыслить, запил, наслаждаясь сегодняшним днем, как последним. Рушились семьи, карьеры, судьбы... На лодку назначили нового командира БЧ-5 капитана 3 ранга Валентина Шницера. Это он должен был идти в тот злополучный поход, но приказ не успел. Занимаясь ремонтом, Валентин хотел докопаться до фактических причин возгорания. И он это сделал! Обнаружили трещину в прочном корпусе и клубок спекшегося кабеля основной силовой сети. Вторая авторитетная комиссия сделала вывод: причина пожара возникла вследствие конструктивного недостатка ПЛ. Во избежание новых аварий следовало бы все пять лодок этого проекта списать "на иголки" – тем более, что это были первенцы атомного флота на ТОФ. Но это стало бы ударом по количеству боевых единиц флота, под которые учреждались все новые и новые адмиральские должности. И сделали проще: был бы человек, а причина найдется... Валентину заткнули рот, сняв с должности, исключив из партии за излишнее любопытство, профессионализм и не совсем приемлемую (по тем временам) для такой службы фамилию.Рассказывает Зинаида Александровна: – Я в который раз убедилась в том, что работа может быть хорошим лекарем. Муж, замкнувшись в себе, молчал долгие месяцы, а службу нес исправно. После постановки лодки в завод он получил возможность подлечиться на курорте и "заштопать" дырочку для ордена, к которому был представлен. "Особист" знал, о чем говорил! Доктору Александру Королькову за спасение жизней тоже отказали в праве стать заслуженным орденоносцем – ведь сорвано выполнение боевой задачи! Но осознание исполненного долга и уважение сослуживцев были дороже всяких наград. На заводе муж, уже назначенный помощником командира ПЛ, вместе с моряками своими руками оборудовал кубрики для матросов на плавказарме. Переселив туда на зиму парней из прочного корпуса, он посчитал свой долг перед ними выполненным и добился перевода на действующую ПЛ, которой предстояла "автономка". Этот поход, запланированный на три месяца, растянется на долгих девять. Сложности были и здесь! Теперь мы вспоминаем о тех годах с величайшей благодарностью. Они – подлодки, люди, в частности те, о которых мы рассказали, походы – это часть нашей жизни, мужа и моей.Чтобы закрыть рот иностранным "радиоголосам", на ускоренный ввод в строй «К-122» было выделено 7 млн. руб. На заводе в Большом Камне "освоили" 4 млн., полностью восстановив аварийный 7-й отсек, но затем ремонт резко прекратился. К тому времени перед флотом встал вопрос о переделке устаревших РПКСН пр.667А в минно-торпедный вариант (по три подлодки на Северном и Тихоокеанском флотах). Десяток лет назад подобные переделки коснулись бывших подводных носителей стратегических крылатых ракет. История делала новый виток спирали. А обещание, данное политотделом 26-й дивизии родителям погибших моряков – не препятствовать посещению могил, находящихся на территории режимной части, – с годами стали забывать. На ответственные посты приходили новые люди, а они болью того 1980 года не страдали. И только кто-то из женщин, служивших там, отправлялся в бухту Павловского с цветами, чтобы почтить память тех, по сути, мальчишек, которых они не знали, которые так и не успели стать чьими-то мужьями, отцами...