Разные девяностые

Госпропаганда работает очень эффективно, внедряя в общественное сознание штампы, порой довольно дикие в своей бессмысленности. Например, «оранжевая чума». Или «Россия встает с колен».  Из этого же ряда – «лихие девяностые».

Самое интересное, что штампы эти отпечатываются не только в совсем разжиженных мозгах, в которых, как следы динозавров в лаве, застывает любая услышанная их владельцами глупость, но и в сознании граждан, более критичных и, вообще говоря,  не склонных доверять пропаганде от власти, а наоборот, склонных эту самую власть всячески критиковать.

Так и отложилось у нас в головах, что девяностые годы, годы ельцинизма (весной 90-го Ельцина избрали Председателем Верховного Совета РСФСР, а 31 декабря 99-го он перестал быть президентом уже РФ, которая за годы его правления сумела перестать быть не только Советской и Социалистической, но и Республикой) – это нечто единое и целое.

Одни из нас продолжают костерить это целое «проклятыми». Другие вспоминают о том десятилетии с ностальгией, как о прекрасном и демократическом времени, когда по телевизору показывали «Куклы» и не показывали «Дом-2», когда Михалков еще не снял «Утомленные солнцем - 2», а Рязанов – «Карнавальную ночь – 2», когда выборы еще были похожи на выборы, взятки не превышали 10 процентов от прибыли, а налоги платили лишь странные чудаки...

А ведь девяностые отнюдь не были цельными. Это десятилетие распадается на два совсем разных периода, два совсем разных ельцинизма. И хотя некоторые главные действующие лица России, начиная с самого Ельцина, действовали в оба эти периода, сами их действия «до» и «после» были совсем разными и, конечно, и оцениваться должны тоже по-разному.    

Первые 4 года – с начала 90-го по конец 93-го – Россия на подъеме. Шло бурное освобождение от тех пут, которыми окрутила нашу жизнь коммунистическая система. Конечно, вместе с путами мы потеряли и большУю часть своего тела, да и жилы себе порвали, но все же главным в этом времени было освобождение.

Ростки будущего насаждались бездумно – не было времени подумать, не было опыта (что совершенно естественно!), не хватало и ума, а иногда – и честности.

Но главным в этом времени было не созидание нового, а разрушение старого: старых форм собственности, старых форм государственного устройства, старых взаимоотношений государства с человеком. И этим главным создавалась та особая атмосфера этого времени, которая, несмотря на все его темные стороны – ожидание голода зимой 91-92-года, легкую грусть, с которой был воспринят распад СССР, фантастическое обесценивание рубля – все равно вспоминается преимущественно в радужных тонах.

Пьяный воздух свободы – вот что создавало ту атмосферу.

Но к концу 93-го атмосфера эта стала стремительно меняться, и уже в 94-й год мы вошли совсем другой Россией. Россией с монархической конституцией, Россией, где Гайдар и Явлинский вместе набрали столько же голосов, сколько один Жириновский, Россией, которая решила превратить приватизацию в прихватизацию и т.д. и т.п.

В этой России начала править ложь: механизм моральной деградации был запущен, и не нашлось никого, кто бы попытался этот механизм остановить.

Первым крупным политическим следствием воцарения лжи стала чеченская война. И опять-таки – без всякого сопротивления со стороны тех, кто недавно радовался освобождению от лжи коммунистической. Даже героизм Сергея Адамовича Ковалева не смог стать таким сопротивлением.

А дальше мы просто покатились с горы: берите сколько сможете унести. Как жаловалась кукла-Ельцин кукле-Чубайсу в одном из самых удачных выпусков «Кукл»  в ответ на попытки куклы-Чубайса растолковать патрону, что все развивается диалектически, по спирали: «Да, Анатоль, поспирали. Всё поспирали».

А либеральная общественность смотрела на все это, раскрыв рты и мало понимая, а что все же происходит. Впрочем, с такими же широко открытыми ртами застыли и остальные – все те, кто не был непосредственно включен в процесс растаскивания.

С этими раскрытыми ртами мы и вкатились в путинизм «нулевых», который наше скольжение просто слегка упорядочил и благодаря заоблачным ценам на нефть придал ему бОльшую устойчивость: теперь мы летели вниз, уже не опасаясь каждую секунду разбить себе нос.

Но это уже другая история.