Пожалуй, самый известный кефалофор – Дионисий Парижский, первый епископ Парижа. Вместе с соратниками он проповедовал и обращал людей к Христу – в Риме, Германии, Испании. В Галии он и его спутники были схвачены язычниками и посажены в тюрьму. Всю ночь Дионисий молился богу. Утром Дионисия и его товарищей отвели на гору, где они были обезглавлены. Святой Дионисий взял свою голову в руки, дошел с ней до храма и только там пал мертвый. Останки святого погребла благочестивая Катулла. Гору, на которой казнили Дионисия, назвали Гора Святого Мученика (Mons Martyrium), сегодня это место мы называем Монмартр.
Скульптура Святого Дионисия в Реймском Соборе
Дело происходило в Аквитании: первый епископ нынешнего французского Лиможа, Марциал, обратил в христианство Валерию - девушку, обещанную в жены высокому римскому сановнику. Замуж за язычника Валерия идти оказалась, за что и была обезглавлена. Но после казни произошло чудо: палач был убит молнией, а Валерия, взяв в руки свою голову, дошла до храма, где Марциал совершал службу, и только там умерла. После этого чуда бывший жених Валерии Лиможской принял христианство.
На реликвариумах, один из которых хранится в санкт-петербургском Эрмитаже, второй – в лондонском Британском музее, можно рассмотреть картину казни Святой Валерии.
Золотая Легенда (Golden Legend, Legenda Aurea) – книга 13 века - рассказывает не только о Святом Георгии, победившем дракона, но и еще около 200 легенд о христианских святых, среди которых есть и история о Генциане, Викторике и Фусциане, которые проповедовали христианство и были за это казнены язычниками. Первым потерял голову Генциан - не выдал места, в котором спрятались его товарищи. Но это не спасло их - позже язычники нашли и обезглавили и их. Останки святых были найдены в окрестностях Амьена епископом.
Статуи святых и сегодня украшают портал Амьенского собора.
Рисунки кефалофоров украшают и Часослов (Бревиарий) начала 14 века, когда-то принадлежавший Маргарите де Бар, дочери Генриха II, графа Бара. Часослов состоит из двух частей – летней и зимней. Рисунки на его страницах могут удивить человека , который не в курсе одной из особенностей Средневековья: относиться к одному и тому же и возвышенно, и снижено. Сегодня комическое снижение нормально принимается в обычной жизни, а вот в отношении религиозных моментов оно же обычно воспринимается, как кощунство. В Средневековье не везде и не всегда это было так, как сейчас – вот почему на страницах средневековых церковных книг корона может быть надета на собаку, а кролики могут грызть ноги святым и рубить им головы, вот почему два кефалофора в Бревиарии Маргариты балансируют на подвесном канате.
Summer volume of the Breviary of Renaud/Marguerite de Bar, Metz ca. 1302-1305. Verdun, Bibliothèque municipale.
The 'Smithfield Decretals’ (Decretals of Gregory IX with glossa ordinaria), Tolouse ca. 1300, marginal illumination added in London ca. 1340 (British Library, Royal 10 E IV, fol. 61v)
Для интересующихся – довольно свеженький, но интересный блог о средневековых манускриптах. Есть что посмотреть.
Ещё один святой-кефалофор: Святой Жюст. Мальчик Жюст вместе со своим отцом отправился в Амьен, чтобы выкупить дядю, брата отца из рабства, которого по малолетству никогда не видел. Отец не сумел рассмотреть брата в общем числе рабов, а Жюст безошибочно указал на него. Язычникам это показалось христианским колдовством, но они отпустили Жюста с родней из города. Но позже опомнились и бросились в погоню за троицей. Дядя и отец Жюста успели спрятаться от погони, а пойманный мальчик не выдал своих родичей-христиан, за что ему и отрубили голову.
П. Рубенс. Чудо Святого Жюста
Обезглавленное тело поднялось и взяло это голову в руки. Голова произнесла: «Прими мою душу, небесный владыка – я безгрешен!» Эта же голова указало место, где следует похоронить тело – теперь там расположен город Сен-Жюст-ан-Шоссе. Увы, Святым Жюстом звали и кровавого соратника Робеспьера по кличке «Ангел смерти». Так что одно имя не гарантирует святости, как впрочем, и голова в руках – тоже не всегда её признак.
Самый известный кефалофор, описанный в литературе, был далеко не святым – именно поэтому автор «Божественной комедии» поместил его в Ад. Чтобы понять, почему это так, стоит немного задержаться на личности будущего кефалофора – знаменитого провансальского трубадура Бертрана де Борна, примерные годы жизни: 1140-1215.
Уильям Блейк. Де Борн в Аду.
Де Борн одинаково страстно работал и мечом, и пером. Своими сирвентами он призывал на битву с врагами, высмеивал этих врагов и, конечно же, воспевал тех, чью сторону поддерживал. Но главным двигателем участия в войнах и распрях для де Борна был вовсе не патриотический или религиозный порыв. Он любил войну саму по себе, и отстаивал её посредством только свои личные интересы.
Самым важным врагом Бертрана был его родной брат, Константин, который, по всей видимости, первоначально был владельцем замка Отафор (Autafort) совместно с Бертраном – до наших дней замок не сохранился, хотя считался лучшим в стране, был он передан братьям де Борн тестем Константина. Константин был человеком спокойным, рассудительным, но малоинициативным и недостаточно агрессивным - в те времена это было скорее недостатком, чем достоинством.
Бертран не признавал ничего совместного а, тем более, не хотел подчиняться старшинству Константина, а потому напал на брата и его сыновей – им удалось бежать, а Бертран стал единоличным владельцем замка. Ненадолго. Константин заключил союз с соседними феодалами и после серии битв переходивший из рук в руки замок вернулся в первоначальное состояние – в совместное владение братьев.
Бертран в Аду.
Но не только в семействе де Борнов кипели страсти, они кипели повсюду: не избежала этого и семья Генриха II, женатого на, как сегодня её называют, «бабушке европейского Средневековья», великолепной Алионоре Аквитанской.
1183 год. Сын короля, молодой Генрих, просит отца отдать ему в королевское правление Нормандию. Папа «кажет» сыну фигу, но выделяет ему королевское содержание и предлагает младшим братьям молодого Генриха, Ричарду и Готфриду, присягнуть тому на перспективу. Брат Готфрид немедленно согласился.
Брат Ричард медлил – с согласия отца он правил Аквитанией, но свой лучший замок, Clairvaux, поставил на земле отца, которая после его смерти теперь перешла бы к молодому Генриху. В конце концов, скрепя сердце, Ричард согласился подчиниться отцу, но замок свой придержал. Генрих пошел на брата войной.
Любитель свар и военных заварушек, Бертран де Борн с жаром включился в противостояние братьев. Он страстно призывал баронов и соседствующих королей на войну с Ричардом – а ведь ещё недавно Бертран воспевал его в своих сирвентах, именно с его легкой руки Ричарда стали называть так, как мы и сегодня его называем: Ричард Львиное Сердце. Возмущенный Ричард тут же решил поддержать брата Бертрана в бесконечном споре за Отафор. Бертрану оставалась только выглядывать из-за стен замка и с ужасом наблюдать за тем, как в округе горят его села, пропадает урожай и гибнет скот. Это, конечно, была только часть общей войны между сторонниками Ричарда и молодого Генриха.
Средневековая битва
Но что Бертрану чужие проблемы, когда свои не решены: он строчит новые сирвенты, в которых называет жалкими трусами баронов, которые не захотели воевать, и в том числе помочь соседу, называет их поименно и поливает отборными поэтически эпитетами. Бароны, кряхтя, вступают в войну. Ричарда начинают теснить.
Старый король Генрих дал порезвиться своим мальчикам, но наступает пора вмешаться: из Англии он приходит на помощь Ричарду, выравнивает силы братьев и заставляет их заключить мир. Спорный замок Clairvaux отошел молодому Генриху, но часть земель, ранее предложенных ему, достается Ричарду, скрипя зубами оба сына поклялись отцу дружить-дружить и подчиняться его воле.
Не сразу сложили оружие противники Ричарда, в том числе и Бертран де Борн, но вот и он в очередной раз передал Отафор брату, склонил голову перед Ричардом, и - прощен. Времени у Бертрана теперь больше – и он тратит его на новые сирвенты, в которых высмеивает тех, кто не сумел ему помочь сохранить замок: все вы слабаки и трусы. А главный слабак - молодой Генрих, ему в стихах достается больше других: такой трус, как Генрих может повелевать лишь страною трусов, общий смысл сирвента: «чтоб ты сдох, собака, а королем пусть станет Готфрид».
Генрих II
Тут как тут на арене военных действий появляется Готфрид. Он на стороне противников отца, и с ними же молодой Генрих, обиженный на отца за поддержку Ричарда. Братья вступают в вооруженный конфликт с отцом – война получилась жестокой. Полный надежд де Борн опять пишет пламенные стихи, речевки и лозунги – теперь уже воспевающие молодого Генриха, призывающие его насмерть биться с отцом и Ричардом.
Но дни молодого короля были сочтены – он заболел лихорадкой и, уже будучи при смерти, написал отцу письмо с просьбой о прощении. Отец отправил сыну архиепископа со своим отеческим прощением и передал сыну слова надежды на его выздоровление. Увы. Узнав от смерти сына, Генрих-отец упал в обморок. Оправившись от потрясения он начал мстить, мстить тем, кто, по его мнению, был виноват в смерти сына. И главным виновным он посчитал де Борна, подзуживавшего молодого короля ради своих материальных интересов. Войска Генриха, объединившись с войсками Альфонса Арагонского, пробили брешь в стене Отафора. Замок был взят. Бертран сам встретил короля. В его глазах стояли слезы: «О, мой король, я так любил вашего сына, когда я узнал, что он погиб, я лишился разума и понимания, что делаю». Бертран пал к ногам короля, и Генрих простил того – ради любви, которую его умерший сын проявил к Бертрану – поднялся на битву, воодушевленный его стихами.
Ричард Львиное Сердце на пути в Иерусалим
Понятно, что Отафор остался в руках Бертрана, который тут же в сирвенте сообщил об этом соседям-баронам: «Замок мой, кто сунется, костей не соберет». И, кстати, кто это там помогал старому Генриху? Альфонс Арагонский? Ну-ну. Бертран собирает все сплетни об Альфонсе – были и небылицы, что-то додумывает сам, и пишет о нем песнь за песней: жалкое ничтожество, ленивое и жалкое, не способное ни на какие инициативы, тупо исполняющее чужую (Ричарда ЛС) волю. Все его помыслы не о воинской доблести на поле боя, а о денежках, которые он готов получать от кого угодно – не от короля, а от простого вассала (того же Ричарда ЛС). Именем Альфонса с подачи Бертрана будут иносказательно называть тех, кому не важна их репутация, а важны деньги. Позже это имя вспомнит Мольер, даст его одному из своих персонажей и окончательно превратит в имя нарицательное.
Не буду углубляться в то, что история на этом месте не поставит точку в отношениях между Генрихом II и его сыном, что война продолжится и продолжится, в неё включится еще один сын короля Генриха – Иоанн (Безземельный), и Бертран ещё не раз будет воевать и параллельно или восхвалять Ричарда, или смешивать его с грязью – в зависимости от текущей ситуации. Поэтический дар Бертрана по-прежнему будет использоваться им в подстрекательских целях. Бертран де Борн был героем своего времени, плоть от плоти своего общества, со всеми соответствующими достоинствами и недостатками - за что, видимо, и был любим и популярен – конечно, среди равной ему публики, а не у простых людей, которых он открыто называет «свиньями, чьё корыто не нельзя держать полным – а то обнаглеют», но уж такие были в те времена отношения между феодалами и крестьянами.
«Божественная комедия» на моей полке.
Вот такого трубадура, ссорившего короля-отца с сыновьями, Данте и поместил в восьмом круге Ада среди сеятелей раздора. Бертран бродит по Аду, неся перед собой, как «фонарь», свою отсеченную голову – вот такую ужасную смерть ему придумал флорентийский поэт. Думаю, тема раздора ему была близка – Данте сам пострадал от борьбы между гвельфами (сторонниками папы) и гиббелинами (сторонниками светской, императорской власти), которая во Флоренции превратилась в многолетнюю кровавую бойню. Данте был на стороне гвельфов, но после победы над гиббелинами распри во Флоренции не закончились: гвельфы разделились на черных и белых, и продолжили войну уже между собой. В результате Данте пришлось покинуть свой город, куда он уже никогда не сможет вернуться под страхом быть сожженным – таков был приговор суда.
Снимаем книгу с полки.
Ищем место про голову-фонарь.
И теперь убедимся, о ком пишет Данте.
В этом переводе и имя грешника, и сам текст несколько отличаются от обычно цитируемых. Но суть та же. Ну, в принципе, о кефалофорах у меня на сегодня всё.
Комментарии