«Мне было бы странно, если бы у моего отца была подруга»

Перед нами — пять молодых людей в возрасте от 14 до 21 года. Мы хотим поговорить с ними о том, что их объединяет: об их семьях. Они все росли в необычных условиях по сравнению с детьми из традиционных семей: их родители – гомосексуалисты, лесбиянки или транссексуалы (иначе говоря, поменяли пол). Мия, Нелль, Феликс, Мальте и Лиза выросли в так называемых «радужных» семьях.

Когда вы поняли, что ваши семьи чем-то отличаются от традиционных?

Нелль: В школе. Когда моя мама на рождественский базар пришла не с моим отцом, а со своей подругой. Меня спросили: «А это кто?» И я ответила, что мои родители – это одна лесбийская и одна гомосексуальная пара, то есть четыре человека, у которых есть двое детей, моя сестра Мия и я.

Феликс: Я тоже уже учился в школе, когда мама после развода с отцом завела отношения с другой женщиной. Ее подруга скоро переехала к нам, а потом они вступили брак и стали первой лесбийской парой, сделавшей это официально. Я спокойно рассказывал об этом в школе – в семь лет ни о чем таком еще не задумываешься. Своей тренерше по плаванию я рассказал, что моя мама спит голая в одной постели с другой женщиной.

- Как на это отреагировала учительница?

Феликс: Хорошо! Сегодня она – лучшая подруга моих мам. Оказалось, что она тоже лесбиянка.

- Как на это реагировали другие дети в школе?

Мия: Дети воспринимают это совершенно нормально. Если с кем и возникали проблемы, так это с родителями некоторых из них. Была одна девочка, с которой мне из-за этого запретили дружить. Ее мать была из Восточной Европы и считала, что мы с Нелль – плохая компания для ее дочери.

Мальте: Мне иногда доводилось слышать дурацкие разговоры из-за того, что меня растят две женщины. Но в школе-то чего только не говорят, неважно – о том, что у кого-то сразу две матери или о том, что у кого-то странная прическа…

- Лиза, у тебя ситуация тоже не совсем обычная. Твоя мама сменила пол и стала как бы твоим папой. Что говорят люди, когда ты им об этом говоришь?

Лиза: Моих друзей можно разделить на две группы. Некоторых из них я знаю по занятиям танцами – они хорошие ребята, с чувством юмора и всегда добры ко мне. А есть еще такие – они живут в другом районе и для них типичны разговоры в стиле «Классно, чувак!» и т.д. Они иногда говорят что-нибудь этакое о моем отце. Но что гораздо хуже, так это то, что я иногда тоже начинаю говорить их языком, потому что слышу его изо дня в день.

Нелль: Мне иногда бывает грустно, потому что постоянно что-то приходится объяснять. Ведь наша семья отличается от других только этим.

- Как вы объясняете другим разницу между вашей семьей и остальными?

Лиза: Одному парню я, например, всегда говорю, чтобы он представил себе, что он вдруг стал женщиной – и тогда его самым большим желанием было бы вернуть свое мужское тело. Так себя чувствовал мой отец до операции. Многие это понимают.

- Что ты почувствовала, когда мама сказала тебе, что хочет стать мужчиной?

Лиза: Это было очень странно. Я думала, что теперь абсолютно все изменится. Но так как я знала, что моя мать – то есть, мой отец – плохо себя чувствует в своем теле, я сказала: «Конечно, сделай это». Потом я постепенно стала замечать, что он все больше и больше улыбается. Лукас был по-настоящему счастлив, и это сделало счастливой меня.

- Ты называешь отца Лукасом. А остальные ребята, как вы зовете своих родителей?

Мальте: Я обычно говорю «мама». Правда, если рядом находится кто-то еще, то иногда случается неразбериха, потому что я так называю обеих мам. Но было бы, наверное, глупо, если бы я одной из них говорила «моя родная мама», а другой «моя неродная мама», правда? Отца у меня нет – меня родили от анонимного донора спермы.

Феликс: Одну мою маму зовут Сабиной, а другую Анной. Мы еще в детстве объединили их имена в Зане (Sahne с немецкого переводится как «сливки» — прим. пер.). Мы так и называем их обеих до сих пор.

Мальте: Важен еще и тон, как я обращаюсь к ним. Когда я через весь дом кричу «Мама!», то по моему тону они догадываются, кого из них я зову. Если я спрашиваю разрешения или хочу уехать куда-нибудь с друзьями, то я говорю как-то так: «Мама-а-а…». они это слышат, и я сама сразу понимаю, от кого из них я скорее получу разрешение.

Феликс: Со мной проблема в том, что когда я говорю о своих родителях, я часто забываю, что у меня две матери. Я говорю «родители». Смешно получается, когда меня спрашивают, кто они по профессии. Я говорю, что одна моя мама гинеколог, а другая – акушерка. И все переспрашивают: «Чего?!»

- Когда вы рассказываете о своих семьях, вас не спрашивают о том, как вы вообще на свет родились?

Мия: У меня многие спрашивают про мои гены. Мои родные мать и отец были настоящей парой до того, как стали лесбиянкой и геем. Через семь лет после развода они решили иметь совместных детей. Меня они зачали совместно, а Нелль родилась в результате искусственного оплодотворения.

- Как вы реагируете на глупые разговоры вокруг вас?

Мия: Это зависит от того, может ли мой ответ вообще хоть что-то изменить. Иногда мне кажется, что отвечать что-либо просто бессмысленно…

Мальте: Если бы ко мне кто-то подошел и что-то такое сказал, я была бы последней, кому пришлось бы что-либо говорить. Потому что этому «кому-то» уже успели бы ответить сразу трое моих друзей.

Мия: У нас примерно такая же ситуация. Все наши друзья считают наших «голубых» отцов клевыми. Нам никто ничего такого никогда не говорил.

Феликс: А я вообще-то иногда с удовольствием иду на конфронтацию. Если я вижу, что у кого-то с этим могут возникнуть какие-то проблемы, я прямо говорю: у меня две матери. И с интересом ожидаю реакцию человека.

- А как распределяются роли в ваших семьях? Кто готовит, а кто зарабатывает деньги? Как родители договариваются по этим вопросам?

Мия: У нас по этому поводу вопросов нет. Все работают, все иногда готовят.

Феликс: Меня часто об этом спрашивают: кто выполняет мужские, а кто женские функции? Честно говоря, я не понимаю таких вопросов – по мне, они совершенно бессмысленные.

Мия: Это старые модели, они постепенно отмирают. Я, пожалуй, не знаю ни одной семьи, где мать была бы домохозяйкой.

-А у тебя, Лиза? Какую роль играет твой отец по отношению к тебе?

Лиза: Он играет обе роли – и отца, и матери. Раньше он был моей матерью, теперь он отец, так что я воспринимаю его как бы в обоих качествах. Мои подруги иногда рассказывают, что они обнимаются-целуются со своими мамами, а я обнимаюсь с отцом. С мачехой мы никогда не обнимаемся.

- Вы часто общались с другими детьми из «радужных» семей?

Мия: Как ни странно, я с такими еще никогда не общалась. Но недавно я познакомилась со своим нынешним другом, и однажды оказалось, что его мама тоже лесбиянка. И мать друга его сестры тоже!

Феликс: Для меня это первая встреча с другими «радужными» детьми.

Мальте: Я знаю уже много таких детей – в первую очередь, на почве искусственного оплодотворения. Потому что 20 лет назад это было что-то совершенно новое. Поэтому мои родители стали сооснователями движения ILSE (немецкая аббревиатура для Инициативы лесбийских и гомосексуальных родителей – прим. пер.). Так что я знаю многих детей с историями, похожими на мою.

- Мальте, ты была одним из первых детей, зачатых путем инсеминации – искусственного оплодотворения. Ты когда-нибудь испытывала желание познакомиться со своим биологическим отцом?

Мальте: Меня часто спрашивают об этом. Но, честно говоря, не хочу, потому что это могло бы все испортить. Как представлю себе, что сидела бы я, смотрела на него и думала: о боже, я не хочу иметь с ним общие гены! Возможно, было бы неплохо увидеть этого человека как-нибудь через окошко или по телевизору. Просто чтобы посмотреть, как он выглядит, какой он вообще. Но не больше того.

- Такой возможности у тебя не было.

Мальте: Нет, мои матери хотели, чтобы это был анонимный донор спермы. Иногда, когда моя неродная мать мне что-нибудь запрещает, я упоминаю, что мы с ней не родственницы. Я говорю: «А мама разрешила бы!» Или говорю младшему брату, которого родила моя неродная мать: «Твоя мамаша сегодня чего-то не в духе!»

- А по-серьезному у вас никогда ничего такого не вырывалось?

Мальте: Когда я была еще маленькой, я однажды сказала Сузанне, моей неродной маме: «Ты мне не мама и не можешь мне указывать!» А она ответила: «Ну, тогда я не буду тебе делать бутерброды в школу».

- А когда вы были подростками, вы никогда не упрекали своих родителей в их нетрадиционной ориентации?

Мия: Тогда нет. А сейчас я иногда упрекаю его в том, что он с возрастом становится все более скучным. А когда он и его друг начинают кокетничать друг с другом, я их иногда передразниваю.

Нелль: Иногда мы специально подначивали наших мам и говорили им: «Да вы себя ведете, прямо как настоящие мужики!»

- Мальте, Феликс, вы никогда не думали, что вам не хватает отца?

Мальте: У меня такого ощущения никогда не было. Наверное, в жизни бывают моменты, когда, пусть даже подсознательно, но ищешь мужской образец для подражания. Когда становишься старше, иногда уже не хочется обо всем на свете говорить с мамой. Но мне в таких случаях помогали родственники, например, дядя.

- Лиза, ты говоришь с отцом на типичные девчачьи темы, которые большинство девочек обсуждают с мамами?

Лиза: Да, я много о чем говорю с ним, а также с его сестрой. Но я действительно могу говорить с отцом практически обо всем и не испытываю при этом стеснения.

- А остальные, как у вас решались такие вопросы в подростковом возрасте?

Феликс: Я мог говорить со своими мамами обо всем. Когда одна мать гинеколог, а другая акушерка, вопрос просвещения ребенка решается легко.

- Когда вы видите детей из обычных семей, не кажется ли вам, что у них есть что-то такое, чего вам не хватает?

Феликс: Мне их жизнь кажется скучной. Конечно, все зависит от конкретного человека – можно иметь двух матерей, с которыми будет смертельно скучно. Но мне кажется, это здорово, что у нас есть дополнительное «звено». У нас веселая семья – в том числе и потому, что она «радужная».

Лиза: Другие семьи живут строго по правилам и каждый божий день по одному и тому же расписанию. Это скучно. Мой отец Лукас тоже иногда встречается с коллегами в неформальной обстановке. Еще он много общается с моими друзьями. По мне, так он вообще, единственный отец, который общается с чужими детьми. Большинство родителей – это настоящие родители, этакие родители-родители. А Лукас для меня – родитель-друг.

- Согласно исследованиям, родители в «радужных» семьях часто излишне «носятся» со своими детьми, потому что они их очень хотели.

Мальте: Охотно верю в это! Людям с нетрадиционной ориентацией часто приходится на протяжении долгого времени сталкиваться с проблемой самоидентификации. Этот образ мышления делает семью открытой совершенно по-особенному. У многих моих друзей в семьях случаются проблемы, а все потому, что люди не могут открыто говорить друг с другом. В «радужных» семьях, которые я знаю, такого нет.

- Мия, Нелль, вы ощущаете как-то по-особому, что у вас две мамы и два отца?

Мия: Да, потому что наши родители специально договаривались о том, чтобы завести детей. Мы это всегда ощущали.

Лиза: Мне было бы, кстати, интересно ненадолго поменяться с кем-нибудь семьями. Иногда становится любопытно, как это бывает, когда все полностью «нормально».

Я бы, наверное, уже не смогла так жить.

Феликс: Но у нас тоже многое происходит, как у всех. Мои мамы вступили в законный брак, и моя неродная мама усыновила нас с сестрой. Они были одной из первых пар, оформивших отношения официально, а мы были одними из первых усыновленных детей в таких семьях. На это потребовалось согласие нашего отца, но мы ему сразу сказали, что ему не придется платить алиментов, и вопрос был сразу улажен. У меня сейчас фамилия моей мачехи, как и у моей родной мамы.

- Это было странно – вдруг сменить фамилию?

Феликс: Да нет, это даже круто. Здорово, что мы семья и что это выражается, в частности, в том, что мы носим общую фамилию.

- А как это было у тебя, Мальте?

Мальте: Точно так же. Но до того, как мои мамы расписались, они уже долго жили в гражданском браке, и моя мачеха хотя и отвечала за нас, с социальной точки зрения, не имела на это никаких юридических прав и оснований. Поэтому моя тогда еще будущая мачеха сразу стала моей крестной матерью: в глазах общества это несколько облегчило ситуацию. Так наша близость получила некий официальный статус.

- То есть это был хороший признак?

Мальте: Больше того! Иногда могут возникнуть ситуации, в которых бывает важно, с юридической точки зрения, чтобы обе стороны имели право принимать решения. Например, в случае медицинских проблем – если, скажем, требуется серьезная операция. Если бы моя родная мама погибла, то моя вторая мама не могла бы нас удочерить, официально будучи просто ее подругой. Скорее всего, родительские права были бы переданы моему дяде или как-то так. Поэтому вопрос усыновления приемных детей крайне важен.

Нелль: Когда мы были маленькими, наша мама написала завещание, в котором указала, чтобы нас, в случае чего, передали Сузанне, которая тогда была просто ее подругой, но не нашему отцу.

Мия: Нам очень хотелось двойную свадьбу – чтобы наши матери и отцы вступили в брак одновременно. Но они сказали, что раз это не приносит никаких налоговых льгот, как это бывает в случае с традиционными браками, то они не хотят расписываться.

- У вас двоих один отец. Но Мия родилась «классическим» образом, а Нелль путем инсеминации. Это имеет для вас какое-то значение?

Нелль: Да я сама долго ничего не знала об этом! Это выяснилось, когда к нам приехал какой-то журналист на интервью и спросил, родились ли мы традиционным образом. И родители ответили, что Мия родилась традиционно, а Нелль нет, то есть путем искусственного оплодотворения. Я спросила: «Что, правда?! А, ну, ладно».

Мия: Да, и эта тема была сразу же закрыта.

Нелль: Конечно, ведь я точно знала, что я желанный ребенок. Сегодня это, наверно, кажется забавным, но перед моим рождением в родильном доме был большой переполох, туда полно народу понаехало!

- Интересно, что ты, Мия, родилась в результате сексуальных отношений в паре лесбиянки и гея.

Мия: Я спросила однажды моих родителей, они сказали, что раньше они были настоящей парой и привлекали друг друга. Потом они расстались. Моя мама стала лесбиянкой, а мой отец геем. Но мой отец сказал моей маме – если ты захочешь завести детей, дай мне знать.

- В детском саду вы играли в дочки-матери?

Нелль: Да.

Мия: И я.

Лиза: Я тоже.

- В подростковом возрасте вы много ссорились с родителями? Происходило ли это иначе, чем у ваших друзей?

Мальте: Думаю, у нас все было проще. Бывали и разногласия, но скорее в форме дискуссий.

Нелль: У нас были конфликты, как и у остальных семей. Было, как всем, тяжело. Может быть, потому что нас было четверо женщин. Папа живет в Берлине.

Лиза: Мне 14 лет, у меня как раз сейчас этот период. Для меня особенно тяжело, когда я приезжаю к своему отцу. Мы не можем выдержать друг друга и двух недель. Когда мы собираемся на каникулах и проводим вместе три недели, то обязательно ссоримся.

- Вы можете сказать, что ваши родители разрешают вам больше, чем другим детям?

Феликс: Нет, моя мама довольно строгая. Она разрешала мне смотреть телевизор только час в день. За это я ее ненавидел. Но потом я понял, что это правильно.

Мальте: У нас были очень доверительные отношения. Мне рано начали разрешать ходить на вечеринки и поздно возвращаться домой. Но мне не разрешали возвращаться домой на метро — только на такси. И потому что мне так доверяли, я всегда придерживалась этих правил.

Лиза: Доверие – это классно. Мой отец разрешает мне иногда выпить немного спиртного. Если существуют запреты, все становится более привлекательным.

Феликс: Я думаю, наши родители больше задумываются. Когда дети рождаются позднее, больше думаешь о воспитании, чем когда они родились случайно и незапланированно.

- Как это происходит, когда начинаешь интересоваться мальчиками или девочками. Задумываетесь ли вы как-то по-иному о своих сексуальных предпочтениях, чем остальные?

Мия: Раньше я себе представляла дом, в котором будем жить я, жена и собака. Но потом все улеглось, когда я влюбилась не в девочку, а в мальчика.

Мальте: Думаю, мне трудно было бы представить себя в роли лесбиянки. Не то чтобы я считаю это чем-то плохим, но это стало бы своего рода победой моих родителей. Но такой победы я им не доставлю!

Лиза: Я хочу жить в желтом доме с мужем, дочкой, сыном, кошкой, чтобы там был большой сад. Настоящая семья. Это всегда было моей мечтой.

Мия: Я хочу шикарную свадьбу, дом, собаку и приемного ребенка четырех лет, чтобы он уже вышел из грудного возраста.

- Среди друзей ваших родителей, в основном, геи и лесбиянки?

Мия: Нет, это давно уже не так. У моего отца много друзей геев, но не только их.

Феликс: У нас то же самое.

Мальте: Думаю, многие стремятся как раз к противоположному. Раньше у них и так было много трудностей с поиском пары. Сейчас им уже не хочется тратить столько же времени на поиск друзей. Не в супермаркете же их искать!

Нелль: У моей мамы нет ни одного друга гея или лесбиянки. Как же быть, если один из родителей все-таки решится на гетеросексуальные отношения?

Миа: Мне было бы странно, если бы у моего отца была подруга. Я бы стала, наверное, ревновать его. То же самое касается моей мамы.

Нелль: Если бы моя мама начала встречаться с мужчиной, у меня было бы отвратительное ощущение!

- Министр экологии Петер Альтмайер живет один – во многих газетах пишут о том, что он гей. Что вы думаете о подобного рода дискуссиях?

Мальте: Мои родители меня от этого предостерегают. Все такие вопросы ставятся в негативном ключе.

- Например?

Лиза: Что касается меня, это вопросы о моем отце – где он, что с ним. Но я совсем этого не люблю. Лукас просто мой отец.

Мальте: Что касается, меня, это вопросы о инсеминации, вынашивалась ли я. Или же были оплодотворены 20.000 клеток ,и из той, что с самым крутым генокодом, получилась я. Очень смешно, не правда ли?

- Обсуждается ли тема таких семьей, как ваши, на школьных занятиях?

Нелль: У меня в школе – нет

Мальте: У меня тоже нет.

Мия: Я считаю, что в некоторых округах Берлина это было бы полезно. Конечно, обсуждать эту тему нужно по-особенному. Но некоторые совсем ничего не знают об альтернативных формах совместного проживания. Многие все еще считают гомосексуальность болезнью.

Феликс: В одном из моих школьных учебниках шла речь о налогах. На одной картинке была изображена традиционная семья, а на другой женщина, одна воспитывающая ребенка. Недавно появился учебник, в котором изображена семья и с гетеросексуальными родителями. Я считаю, хорошо, если эта тема будет преподноситься в такой форме, естественно. Не нужно вводить дополнительных часов по этой теме.

Мальте: Я сомневаюсь в целесообразности. С моей точки зрения, это скорее задача общества, а не школы.

Мия: Но потом и общество подхватит!

Мальте: Возможно, но я не знаю, будут ли люди по-другому к этому относиться, если это будет обсуждаться в школе. И то, как некоторые учителя по биологии говорят о гомосексуальности, еще больше усложняет эту тему.

Феликс: Но как тогда изменить ситуацию?

Мальте: К этому все придет, нужно просто подождать.

Мия: Сложнее будет дело с детьми из семей мигрантов. Это логично. Они живут в своих семьях, общаются со своими друзьями – как изменится ситуация? До этого дело совсем не дойдет. Они не читают газеты на эту тему. Остается только школа и ее влияние. Сейчас рассматривается законопроект о налоговом равноправии гомосексуальных пар. Ангела Меркель заявила, что она хочет сохранить налоговые привилегии супружеских пар, потому что она верит, что это было сделано по веским причинам.

Мальте: Моя мама, услышав это, сказала: «Когда будешь говорить с журналистами из Süddeutsche Zeitung, навались на них, чтобы оказать политическое давление!». Вот я и делаю это.

- Вы можете себе представить, что есть и консервативные люди, которые опасаются других форм совместного проживания, и понять их?

Мия: Абсолютно не могу.

Мальте: Как показывает статистика, большинство немцев не относятся негативно к гомосексуальным парам. Почему же политики встают на их пути?

- Как вы думаете, что ими движет?

Мальте: Возможно, государство сэкономит деньги, если гомосексуальные пары будут платить больше налогов. Других преимуществ я не вижу.

Феликс: Для меня это загадка. Может быть, дело в избирателях старого поколения, которых они не хотят потерять.

- Интересно, что именно Меркель проявляет такую сдержанность, хотя министр по делам семьи Кристина Шредер и группа политиков из ХДС выступают за налоговое равноправие меньшинств.

Мальте: Но сама Ангела Меркель не является ли лицом ХДС?

Феликс: Она же должна идти за своей партией.

— Считаете ли вы это плюсом, что вы растете в «радужных» семьях? В чем, с вашей точки зрения, преимущества?

Феликс: Способность понимания.

Мальте: Я считаю, что могу стать хорошим слушателем.

Мия: Тоже так считаю.

Феликс: Мы не боимся эмоций. Мы выросли в семьях, в которых люди задумывались о своих чувствах.

- Лиза, ты кивнула, тоже так считаешь?

Лиза: Да, я думаю, что я хороший слушатель.

Феликс: Это тяжело объяснить. Начинаешь больше задумываться об условиях. Мыслишь более осознанно. Например, отношения других родителей, которые живут вместе только из-за детей, я считаю абсолютно неправильными. Поэтому я не приемлю традиционную семейную формулу – мужчина глава семьи и работает… Я не хочу так жить.

Мальте: Но некоторые говорят, что это скорее проявление слабости.

Феликс: Конечно, обо мне тоже часто говорят, что я голубой. Возможно, я создаю впечатление чувствительного человека.

Мия: У меня сейчас с моим другом такое ощущение, что нет такой проблемы, которую мы не могли бы с ним обсудить. Он тоже очень открытый. Не знаю, связано ли это с его детством, его мамой. Он более открытый, чем другие.

- Вы привыкли к тому, что нужно постоянно что-то объяснять?

Лиза: Ну да, нужно столько всего повторять. Если это поможет людям лучше понять моего отца, тогда хорошо. Но постоянно повторять, что все хорошо, нормально, это уже напрягает.

Что такое «радужная» семья? Так называют семьи, в которых, по крайней мере, один из родителей гомосексуал, бисексуал или транссексуал. Согласно более узкому определению, «радужная» семья – та, в которой оба родителя гомосексуалы. С 2009 года это слово вошло в словарь немецкого языка Duden. В настоящее время в Германии живет более 2000 несовершеннолетних детей в зарегистрированных гражданских партнёрствах.

Усыновление и партнерство. С 2001 года гомосексуальные пары в Германии могут регистрировать свои отношения (офиц. вступать в партнерство). С 2004 года разрешено усыновлять родного ребенка партнера. Вместе с тем не разрешается принимать усыновленного ребенка партнера. В 2013 году федеральный конституционный суд ФРГ должен рассмотреть этот вопрос для принятия более широкой трактовки.