НАЦИЯ, ИМПЕРИЯ, СОЦИАЛИЗМ

Любой разговор нужно начинать с определения терминологии. Я начну с того определения нации, которое представляется мне рабочим и адекватным. На мой взгляд, нация — это такая форма социоэтнической организации, базовой единицей которой является индивид. Нация не может состоять из каст, полисов, племен, кланов, общин, потому что здесь другой фокус коллективной лояльности. Нет индийской нации, ее не может быть, потому что Индия разделена на касты, и кастовая лояльность значительно важнее для индийцев, чем национальная. 

Так вот, нации в Европе начинают формироваться с середины XVIII века, после того как в Европе окончательно разваливается община, и из индивидов формируется нация. Главными орудиями формирования нации становятся армия и школа. Это как раз то, что, кстати, у нас сегодня разваливается. 

И что в этом отношении демонстрирует Россия? Дореволюционная Россия — это община, и до тех пор, пока существовала община, русская нация как таковая сформироваться не могла. В этом отношении мы видим разительное противоречие между, скажем, поведением немецких крестьян и русских крестьян во время Первой мировой войны. Немецкому крестьянину сказал Vaterland: из девяти окороков, которые у тебя в погребе, два возьми себе, а семь — отдай Фатерлянду. Крестьянин щелкает каблуками и — вперёд! А русский крестьянин, по воспоминаниям фон Раубаха, нашего человека — обрусевшего немца, ведет себя иначе. Фон Раубах говорит вологодскому крестьянину: "Что же ты не даешь в армию зерно?" 

"Самому нужно!" — отвечает крестьянин. 

"А если немец придёт?" 

"А не придёт! А коли придёт, будем платить немцу". 

Вот это — отличие национального сознания от общинного. 

В советский период русская нация опять же не формировалась. Потому что здесь формировался советский народ, и парадоксальным образом национальные черты возникали в значительной степени на периферии, в республиках, а не у русских. 

Иными словами, на момент развала Советского Союза процесс формирования русской нации не завершился. Вообще, традиционная слабость русских — плохая организация и слабое чувство коллективной идентичности. И потому на момент развала Советского Союза русские оказались в этом плане хуже организованы, нежели национальные меньшинства. Тем более, что власть делала все, чтобы эту ситуацию усугубить, блокируя формы организации русских. 

И вот вопрос: что создает нацию? Нацию создает национализм. Нужен русский национализм? Конечно, нужен. Он нужен для того, чтобы создать русскую нацию и чтобы уравнять шансы русских в борьбе за жизненное пространство. И не надо исходить из того, что русских в РФ — 80%, и это всё решает. Как говорил не любимый мною Эйнштейн, мир — понятие не количественное, а качественное. Как-то Константин Крылов вывел формулу: сила той или иной группы (социальной или этнической) есть собственность в руках этой группы, помноженная на власть, помноженная на информацию — и это в числителе. А в знаменателе — численность данной группы. Это очень правильный подход! 

Так вот, в этом отношении нужен русский национализм. У национализма есть масса плюсов, именно национализм позволяет выигрывать сражения. Но давайте посмотрим на те европейские нации, у которых национализм дошел до упора, до предела. Вот французы, поляки, немцы. Жёсткий, доведенный до упора национализм блокирует историческое развитие! 

У национализма, чтобы он работал, должен быть контрбаланс, антидот. Есть разные примеры в Европе и вообще в мире, у которых есть хороший контрбаланс по отношению к национализму. Это британцы с их имперскостью, которая очень хорошо уравновешивала национализм. 

Очень часто национальное государство противопоставляется империям. Началось это еще в XIX веке, когда французская и английская пропаганда твердила о том, какие плохие империи Австро-Венгрия, Германия и Россия, и какие хорошие — национальные государства Франция и Великобритания. Это было лукавством. Дело в том, что и Франция, и Великобритания были империями. Одна — сухопутная колониальная империя с заморскими владениями, а другая — просто морская империя. Обратите внимание, наиболее успешными были те империи, у которых ядром было вот это национальное государство. 

Имперскость, империя — хорошее противоядие-антидот для национализма. История показывает, что трагическая ирония истории заключается в том, что вне и без империи русские вообще лишаются исторических шансов. 

Противники имперскости в России критикуют империю по двум линиям. Первая, самая простая — время империй, мол, прошло. Я думаю, что прошло время национальных государств, на самом деле оно заканчивается. Время империй, может, и прошло, но время образования империоподобных образований, на мой взгляд, только наступает. 

Вторая линия критики хитрее, причем в ней есть рациональное зерно. Итак, русские от империи ничего никогда не выигрывали, они тащили на себе бремя русского человека, а правили бал и заправляли делами в империи другие.

То есть русские были тем победителем, который не получает ничего, а всё забирают люди других национальностей. 

В этом тоже есть историческая правда, но это не значит, что империя — не благо. Другое дело, что в империи должно быть очень жёстко зафиксировано пропорциональное представительство различных этнических групп в решающих сферах общества. В духовной, управленческой и т. д. 

Кстати, вот это вот передавливание линии русского национализма, создание русского национального государства, на мой взгляд, очень близко к схеме — ударим русским национализмом по России. Если в первую перестройку били по Советскому Союзу разными нерусскими национализмами, то сейчас есть шанс, что ударят русским национализмом. 

Иными словами, новая историческая Россия мне представляется импероподобным образованием, границы которого могут существенно отличаться и от СССР, и от дореволюционной России. Что-то туда может войти, что раньше не входило (добровольно, разумеется), что-то может, наоборот, выскочить. 

Нация, державообразующая нация — это ядро импероподобного образования. Оно должно быть зафиксировано в конституции. Ну а социальный строй — это социализм, "имперосоциализм". 

И речь вообще идет о том, что не надо зацикливаться на какой-то одной форме. Как мне кажется, у новой исторической России должно быть не только физическое измерение, но и метафизическое. Речь идет о сетевом русском мире, как реализации русского процесса глобализации. Сетевые формы великолепно дополняют формы территориальные. То есть новая историческая Россия — как импероподобное образование с мощным национальным ядром сформировавшейся русской нации. 

Но и у империи должен быть свой антидот. Дело в том, что империи создаются свободными людьми, Федотов правильно сказал: Пушкин был поэтом свободы и империи. Но свобода и империя сосуществуют достаточно недолго, потому что империю, конечно, создают свободные люди, а затем империя начинает этих свободных людей давить. 

Что может быть антидотом имперскости? Антидотом имперскости может служить совершенно определенный социально-экономический строй. То есть мы не знаем, каким он будет, но мы знаем, каким он может быть, — исходя из логики русской истории. 

Дело в том, что в нашей истории не было, строго говоря, ни капитализма, ни феодализма. И что интересно: те, кто учился в советское время, хорошо помнят, что в учебниках было написано — феодализм развивался в России не вглубь, а вширь. И капитализм развивался в России не вглубь, а вширь! То есть он, так сказать, бежал по пространству. Это происходило по очень простой причине. Как показала школа профессора Милова, совокупный общественный продукт, который создавался в условиях русского сельского хозяйства, был невелик. Одна из проблем России заключается в том, что возникновение здесь и развитие западоподобных форм требует, выражаясь марксистским языком, отчуждения у населения не только прибавочного продукта, но и значительной части необходимого. Поэтому у нас западный прогресс равняется русскому регрессу, упадку и разложению. 

Не случайно одной из главных задач русской власти был учет и контроль над потреблением верхов. Не потому, что власть эта любила низы. Она могла их презирать. Но дело в том, что контроль, ранжированно-иерархическое потребление верхов, которое было доведено до предела в советской номенклатуре, было условием нормального существования данного общества. 

В русской истории были только два момента, когда реальная власть отказывалась от этого своего права и обязанности учета и контроля и начинала вместе с господствующей верхушкой грабить население. Первый эпизод — 1861-1917 гг., закончившийся понятно чем. Второй эпизод стартовал в 1989 году — и продолжается до сих пор. 

Отчуждение значительной части необходимого продукта есть отчуждение жизни, выдавливание из жизни значительной части народа. Иными словами, в новой исторической России (импероподобной) нужен социально-экономический строй, который базировался бы на такой традиционной русской ценности, как социальная справедливость, с минимальной социальной поляризацией. Именно поэтому наша нынешняя либеральная верхушка так не любит сталинское время: не только из-за репрессий, а вообще из-за контроля над потреблением верхов. За то, что иерархически ранжированное потребление очень жестко фиксировалось. 

Выходы из кризиса, в который вползает современный мир (а мы видим это по событиям на Ближнем Востоке и в других местах), будут разные. И, естественно, они будут отличаться от прогнозов. Совершенно очевидно, что этих разных выходов будет не так много, и все они будут определяться в конкретной борьбе. Таким образом, новую систему будут создавать субъекты, возникающие в этой борьбе, она будет выковывать эти субъекты в соответствии с теми задачами, которые они будут решать. 

Андрей Фурсов, глава Центра методологии и информации ИДК