Понятно дело, московский высший свет никакого трепета, никакого замирания сердца у меня не вызывает: я не цаца, я плебей, что с меня взять, не слышу в возне их биения сфер, жалкий я, нагой и убогий.
Они любят друг дружку, друг дружку ненавидя. Они владеют, причем блестяще, несколькими языками, но почему-то не очень хорошо-родным. Они возвели имитацию искушенности и пресыщенности в ранг фетиша. Они чопорны и нелепы в своей зашоренности, каковое сочетание делает их похожими на семейку Адамс. Передачей про Ахматову на канале «Культура» их не проймешь, оживают они только тогда, когда в комнату входит Абрамович или евойная половина.
При мне (читайте начало) они сохраняли непроницаемое спокойствие, ждали джетсеттера, и пока я боролся со странными ощущениями(как, например, можно ждать с такой помпой собаку?), джетсеттер появился, и вовсе это был не пес элитной породы, как подумал я, неуч, а ювелир Фаваз Груози, мужчина видный, очевидно пьющий, веселого нрава, с глазами навыкате, целовавшийся со всеми кряду страстно и громко.
И вот тут-то президент медиагруппы «Живи!» Николай Усков с его вечным видом человека, знающего всю горькую правду о превратностях бытия, выдал: «Вот она, московская жизнь: вчера ты пьешь чай с Дмитрием Песковым, сегодня танцуешь с Фавазо, а завтра идешь к Соловецкому камню».
Сказал он это разом утомленно и восхищенно.
Потом они восхищенно и утомленно целовались под неумолчную музыку, из-за которой в голову пришла мысль о берушах, и я поехал домой заниматься своей московской: укладывать детей спать и готовиться к отъезду в 5.00 в другой город, за подарками для тех же детей.
Я занимаюсь такой убогой жизнью не столько устало, сколько восхищенно
Комментарии