ГОВОРИТ ХУДОЖНИК. 2011 ГОД.

Завещаю всем людям и художникам, в особенности, своё понимание истины.Содержание будет написано до окончания жизни.

Вот, что написала о 4-й московской биеннале простодушная или, напротив, очень неразборчивая Татьяна Ершова: «Зрителю, далёкому от современного искусства, понять замысел тех или иных арт-проектов достаточно непросто»... И тут же, противореча сказанному, заявляет, что зритель является творцом этих объектов: «Суть нынешней биеннале заключается в демонстрации того, что именно реакция и возникновение интереса у публики формирует и наполняет смыслом художественный объект. Более того, ответное действие, которое предусматривается интерактивностью проектов, само по себе является арт-жестом: зритель из простого стороннего наблюдателя, пусть даже рефлектирующего над произведением искусства (? – ведь речь шла о проекте, а не о произведении искусства), становится равноправным участником и соавтором проекта, словом, художником»...

Отсюда следует, что художник является не художником, а публичным лакеем, который поставляет бесформенные и бессмысленные объекты для публики. Публика же, наоборот, придавая им форму и наполняя смыслом, становится художником. Вайбель (куратор) вообще заявляет, что «художником может быть каждый». (Так же, как – по мысли Ульянова-Ленина – каждая кухарка может управлять государством). Я посмотрел фотографию Вайбеля. Ничего, кроме хитрости и хватки, я в его лице не заметил. Так что не могу отделаться от мысли, что передо мной лицо арт-жулика.

Кто придумал противопоставление конечного и бесконечного? Что за абсурд? Я сам долгое время был жертвой этого представления. До сих пор многие мыслят Вселенную по-кантовски – не могут понять, как в одно и то же время она может быть и конечна и бесконечна...

Любая конечность – это фрагмент бесконечности. Произведение искусства – наиболее совершенное выражение этой конечности в бесконечном. Те, кому это удаётся, художники. Но меня почему-то захватывает другое понимание искусства. Я попытался найти конкретное выражение самой этой бесконечности. Во всём её объеме. То есть – моя задача в том, чтобы не бесконечность выразить в конечном, а абстрактное – в конкретном. Это значит, что выражается не жизнь в сознании её бытия, не человеческое чувствующее и смертное существо, в духе достигающее бессмертия, а вечная сущность творения, пребывающая без границ, названия и уничтожения.

Каутские, Энгельсы стараются, пишут... пишут. Спорят. Предмет обсуждают. Идею создают... А у Шарикова всё просто: «Да не согласен я с обоими – Энгельсом и Каутским»... Искусство поступило мудро. Если Шариковы не идут к искусству, то искусство пойдёт к Шариковым... Так появилось «актуальное искусство». Только оно перестало быть искусством, а стало средством коммуникации с Шариковыми. Что и подтверждает куратор Вайбель, доверительно сообщив нам, что «художником может быть каждый».

Судьба сущего не зависит от чего-то иного, чем то, что оно есть. Поэтому оно то, что в себе собой о себе мыслит. Оно себе не противоположно, а то, что считает его таковым, лишь является фрагментом его бытия. И эти фрагменты, как вершины гор, которые смыкаются в небесах, ищут способ своего существования в надвечном мире, который происходит из стремления познать сотворённое другим способом естество.

Гройс, Мизиано, Вайбель, Бакштейн... – главные клоуны современной арт-критики. Они выдают себя за «теоретиков» искусства. Если под искусством понимать продукт «клистирной трубки Бога», который производится в виде Кулика, то тогда они – «теоретики» произведённого «искусства».

«Клистирная трубка Бога» – по его собственному выражению – Кулик опорожнился заявлением о том, что «юродивые» спасают «духовность»... Разве бывает «клистирная» духовность?

1. Искусство не обладает статусом публичности.

2. Идея искусства существует в умах людей, в их сознании.

3. Источник этой идеи – произведение искусства может находиться где угодно. Оно само является фактом своего собственного бытия.

4. Так же как Бог существует в своём Творении, а не в Церкви, так и искусство существует в своей идее, а не в галерее или в музее.

5. Подобно божественному творению, искусство есть везде, где есть мыслящий человек, несущий в себе идею его бытия.

6. Самое нелепое применение искусства – это превращение произведения искусства в предмет искусства. В этом случае рассматривается право собственности на источник возникновения идеи искусства. Появляется торгашеская система, которая манипулирует предметами искусства, забывая об их идее. Постепенно идея утрачивает своё значение, искусство вырождается, а на передний план вместо художников выступают торговцы, которые владеют уже не реальным произведением искусства, а товаром, который им необходимо выдать за произведение искусства.

7. Смысл искусства в том, чтобы найти идею бытия в сознании творения.

Примитивные люди считают, что Бог – это живое существо, которое находится или не находится в Космосе или во Вселенной. Например, Хрущёв спросил Гагарина, видел ли тот Бога в космосе? А «художник» Кулик считает себя его «клистирной трубкой». Но самый изобретательный и доныне живущий аргумент уже просвещённого невежества следующий. Может ли Бог сотворить камень, который не сможет поднять? Если не может сотворить или не сможет поднять, значит – не всемогущий. Я представляю, как доволен просветивший себя такими анекдотами о Боге «мыслитель». Я же ему скажу да – может! Он может сделать даже то, что не может! В этом и заключается его Всемогущество! В том, что он может сделать то, что не может!

Я понял, что неверие в Бога связано с неспособностью к абстрактному мышлению. Это и есть та грань, которая отделяет разумного человека от ограниченного потребностями своего организма животного.

Россия – страна шизофреников.

Её законы ориентированы не на поддержку людей свободных и мыслящих, а на подавление стремления к счастью и благополучию, поскольку и то, и другое достигается дурным способом.

Если Бога не отделять от мышления, значения терминов окажутся на своих местах, смыслы их будут понятны и общедоступны. Ведь мы же говорим о Божьем промысле. То есть, наделяем его способностью безграничного мышления. Сами же мы мыслим посредством идей, то есть – конкретных понятий, об отношениях которых мы можем рассуждать.

Мы можем рассуждать об отношении Бога к его творению, но о самом Боге мы рассуждать не можем, поскольку в этом случае он стал бы предметной вещью, чем-то положительным в границах отрицания (например, добром во зле), то есть – не Богом.

Наиболее точным выражением идеи Бога является утверждение тождества бытия и мышления. Это значит, что всё, что есть – разумно, а то, что мыслится – есть.

Стабильность для России важнее демократии. Путин поневоле должен быть диктатором, чтобы смирить зверство и распущенность, от которых пострадало общество в 90-е годы, когда ему приказом «свыше» была дарована «демократия». Тут же появились мальчики-авантюристы, которые стали «переустраивать» Россию По совету Шарикова всё поделили на всех, выдав каждому по «ваучеру». В одно мгновение Россия разделилась на богатых и бедных. В одно мгновение она перестала существовать. Поэтому речь сейчас идёт не о «демократии», не о форме правления, а о выживании. В России нет людей благородных. Они почти все истреблены. Поэтому народ не может управлять собой сам. Он превращается в дикого, безумного зверя. Цивилизация исчезает. Наступает хаос и взаимное истребление.

Конечно, неприятно, что не народ избирает своих президентов, а они избирают себя сами. Неприятно, что партии формируются не на основе анализа и глубокого понимания общественных интересов, а на основе личных амбиций их лидеров. Эти партии никогда не придут к власти. Власть по своей природе в России стихийна. Она организуется как противовес её безумию. И как только появляется партия, которой это по силам, она оказывается у власти. Поэтому, прежде чем упрекать лидеров этих партий в диктатуре, необходимо осознать, что если бы народ мог обходиться без диктаторов, он никогда не позволил бы им управлять собой.

Искусство должно обозначать нечто противоположное своему выражению. Его задача не в том, чтобы выразить то, что есть, а в том, чтобы показать всю перспективу творения. В произведении искусства то, что есть, его выражение совпадает с ещё не существующим пространством творения, обозначает его, раскрывает и полагает. Поэтому если этого нет в том, что есть, то нет и того, что есть.

Чем заметнее произведение искусства, тем незаметнее его автор. И наоборот. В картине, ограниченной собственным выражением, нет искусства. Неискусство выражается собственным выражением, замыкает сознание в границах конечного смысла.

Искусство, наоборот, освобождает сознание для бесконечного восприятия, для смысла и разума творения в целом, предлагает общий план творения, совершенство которого является следствием гениального усилия.

Гениальность делает человека свободным, но свобода – не делает его гением. Это и есть отличительная черта художника: он свободен, потому что гениален.

«Концептуалист» же свободен, но не гениален. Поэтому он и демонстрирует в своих произведениях свободу без искусства.

Понятно, почему торговцы завладели миром. В каждую эпоху идеалисты уничтожают друг друга, а торговцы выживают. Поэтому мир и пришёл к рыночной демократии – ведь в нём остались одни торговцы. Искусство же осталось в мире исчезнувших идеалистов. Поэтому оно и не может найти точек соприкосновения с «современными представителями человечества».

Рыночными демократами востребованы лишь концептуалисты, поскольку они ничтожность современного человека преподносят как произведение искусства.

Если раньше хождение в театр было признаком интеллигентности, то сейчас это проявление мещанства. Сейчас ни один порядочный человек в театр не пойдёт...

Я удостоился чести жить в одно время с двумя выдающимися представителями «Современного искусства». «Клистирной трубкой Бога» – Куликом. И – Всемирно известным «Гейзером подсознания» – Некрасовым.

Мёртвая зона бытия надвигается на мою жизнь. Подобно «Сатурну...» Гойи. Избавление от всего, что меня связывает с жизнью, сейчас моя главная цель. И, может быть, то облегчение от трудов, которое приходит и придёт, и есть та жизнь, которую я всегда ждал. Её не нужно беречь, она всегда с тобой. И я всегда принадлежу ей – есть она или нет. Она – свобода. От бытия, от себя. От бремени. От исканий. От смертной любви. От телесных скитаний. Вечный свет, который перекроет тьму и растворит её в себе, избавит от заблуждений. Мне хочется войти в это мудрое устройство мира. Мне хочется вдохнуть навечно это исчезнувшее воскрешение, это безжалостное счастье вечного совершенства.

Каким невеждой и глупцом я был всю жизнь. И как самоуверенно я скрывал это. Всего лишь потому, что встречался с ещё большим заблуждением и опровергал его. И потому считал себя знающим. А потом, перед светом бытия, в котором и знание, и незнание – истина, как далеко всё то, во власти чего была жизнь. Как далеки те порывы духа, которые ослепляли меня! Как крепко моё ничтожество! Как чувствительно оно ко всему, что есть...

Современная теория искусства, в отличие от теории современного искусства, пишется от имени художника. И только она имеет вес и значение, поскольку только художник является представителем искусства.

Сначала у художника нет ничего. Есть только он и непостижимая для него тайна бытия, которую он хочет раскрыть. Опираясь на себя в художественном творчестве, он терпит крах по двум причинам: божественное нельзя постичь с точки зрения личного и искусство нельзя сохранить в себе без того, чтобы не сохранить себя в нём. Поэтому творение возникает по мере самоотречения. Оно не может удержаться ни в одной из известных форм и поэтому стремится приобрести божественную форму, смысл и содержание. Поэтому искусство так труднодоступно, ведь оно выражает противоположное тому, чем живут люди, опровергает их ценности и полагает истину. Наибольший конфликт у искусства возникает с рыночной демократией. Ведь именно она ориентирована на усвоение самых ничтожных потребностей в ущерб свободе и разуму, хотя постоянно говорит от имени того и другого. Но люди, которые представляют её, не могут быть свободны и разумны. Это невозможно в силу ущербного устройства их личности. Ведь эта личность занята выживанием, а творческое вдохновение покупает.

Произведение искусства художника выглядит как бесконечная божественная любовь, в которой схватываются отдельные черты творения. Хорошо, если такое искусство божественного творения достигает духовного совершенства в осознанном виде бытия (как, например, у Микеланджело). Сила его воздействия ограничена определённым представлением. Это абсолютная ценность, данность для следующего поколения художников, которые, отталкиваясь от неё, вновь оказываются перед неизбежным замыслом творения.

Тьма вовлеклась в мой свет. И соединилась с ним в существе творения. И возникло смертное существо. И отделилось оно от жизни и стало её носителем. И всё обширнее творится ничтожное выражение этого единства. Всё активнее смерть продвигает жизнь к вечному исполнению бытия.

В России всякое проявление свободы чревато непредсказуемыми последствиями. Общий уровень развития населения настолько низок, что оно не знает, как реагировать на собственные поступки. Поэтому общество вынуждено существовать в системе бюрократической охлократии, которая не позволяет ни развиваться, ни бунтовать.

Свободен тот народ, который познал бога в сознании духовного единства. Его государство справедливо, законы разумны, а помыслы благородны.

Мифотворчество поэтому является основополагающим началом в формировании духа нации. Доведённое до предела, оно превращается в философию, задача которой – создать конструкцию разума, адекватную происшедшему творению.

То, что я до сих пор жив, объясняется странным стечением обстоятельств. Правда, обстоятельства могли бы сложиться и по-другому – так, чтобы мне не пришлось удивляться тому, что я до сих пор жив.

Вывесили предвыборные плакаты с портретами кандидатов. Изображена женщина с поросячьей физиономией. Меня, знающего философию Гегеля, призывают голосовать за неё.

Творческий акт заключается в создании феномена восприятия, конструкция которого логически совершенна.

Актёру Миронову очень хорошо удалась роль таракана Кафки. Он прямо слился с этой ролью. Но почему после этого он решил сыграть роль Достоевского?

Мне удалось понять природу концептуализма. Концепт – невидим, умозрителен, поэтому не может быть феноменом восприятия. Он является воздействующим смыслом. Задача концептуализма – построение смысловой полноценности.

Моё слабоумие не знает границ.

Я окреп в своём ничтожестве.

Теперь мне терять нечего.

Я к чему-то готов.

Прощай, Заратустра.

Живопись перестала быть чувственной, потому что предметы стали неприятны. Человек пошл, пейзаж привычен, вдохновение пусто, воображение ущербно. Поэтому искусство стало умозрительным. В предметах невидимых оно надеется открыть исчезнувшую красоту и обрести утраченный смысл. Но попадаются люди, которых хочется любить, несмотря ни на что...

Свет бытия превращается в существо творения, в вечное смертное существо, в прах, в неуничтожимое ничто.

Жизнь – это вечный синтез одного и того же в крайних пределах забвения и радости бытия.

Удивительно то, что это неуничтожимое ничто, прежде чем воскреснуть в бытии и духе отдельного человека, чувствует и мыслит себя.

Интересно наблюдать за тем, чего нет.

Творцы оставляют после себя время, шуты – имущество.

Спасение возможно только в самоотверженной любви к людям. Но многие хотят не спастись, а спасти себя. Поэтому спасительная любовь запечатлевается в произведениях искусства.

Почему сюрреализм стал великим достижением искусства?

Потому что он впервые установил, что реальный мир имеет параноидальную природу и что только в сверхусилии художника он достигает живого выражения. Реальность не имеет окончательного завершения в человеческом образе, в ней происходят процессы, поражающие непредсказуемостью своих последствий, совершаются действия, основанные на воле отдельных людей и приводящие к массовым столкновениям и уничтожению большого количества людей. Сюрреалист сотворённое хочет привести в состояние гармонии, он не творец, он безумный испытатель собственного разума в разумном понимании его безумия. Поэтому Дали и говорит: «От сумасшедшего я отличаюсь только тем, что я не сумасшедший», а свой метод называет параноидально-критическим.

Когда я увидел перед собой великую перспективу искусства, мне вдруг захотелось перестать им заниматься. Оно как бы уже есть, а сделать его сможет любой, воскресший после меня.

Меня поразила мысль о том, что грядущие великие события, надвигаясь, отбрасывают перед собой тень. Я вижу эту тень.

В некоторых случаях смерть благо. Она даёт возможность не изощряться в поиске средств для дальнейшего существования. Эта мысль укрепляет силы.

Судьба – это истинная суть событий, которая достаётся в удел тем, кто пренебрёг спасительным для жизни благополучием.

Если вначале предметами искусства были общеродовые ценности, боги, мыслимые объединяющие единства, из которых выводились человеческие индивидуальности, которые в своём окончательном выражении сами стали предметами искусства, сохранив в себе благородное начало и, тем самым, не вступая в противоречие с источником своего происхождения, мыслимым, божественным мифом, то впоследствии, породив множество копий, аналогов, утративших связь с первородством и, тем самым, ограниченных собой, своими страстями, волей, суждениями, они, оказавшись в состоянии всеобщей распущенности и индивидуальной сосредоточенности, пришли к пониманию необходимости поиска общей формы существования. Так появился концептуализм. Концептуализм – это стремление из конечного человеческого опыта разнородных и обособленный существований произвести аналог божественному бесконечному началу. Происшедшие из теоретического основания особи приходят к пониманию необходимости объединения, основанного на сознании их бытия. В результате они достигают теоретического откровения в сознании концептуальной определённости.

Жизнь – это непрерывное усилие мысли, из которого следует факт моего существования.