Кащеева игла под микроскопом
{По мере ускорения перестроечных процессов нас всё настойчивее уверяли в том, что забрели мы в болото и предстоит нам возвращаться в семью цивилизованных народов. А цивилизованные народы, как известно, живут на Западе, и чем западнее, тем цивилизованнее. Ну а как возвращаться-то? И на этот вопрос ответ был готов: рыночная экономика, живительная конкуренция, плюрализм в политике и культуре.
Слышали мы краем уха о том, что современный Запад как-то по-новому решает вопрос о конкуренции, да и плюрализм там какой-то монолитный, но то Запад. А нам предлагалось вернуться в 19-е столетие и очиститься от тоталитарной скверны во врачующем пламени бескомпромиссной конкурентной борьбы, а уж потом раздеться догола и предстать в чём мать родила перед строгой комиссией, которая будет определять, достойны ли мы переступить границу, которая отделяет цивилизованные народы от таких, как мы.
Жаль, что в те годы не присмотрелись мы к опыту благолепной Англии эпохи свободной конкуренции с её протестанской деловитостью и добропорядочностью. Давайте, хоть сейчас попробуем присмотреться. А чтобы нас не обвинили в предвзятости, возьмём в гиды не какого-нибудь оголтелого красного горлопана-главаря, а какого-нибудь добропорядочного социолога-реформиста, радостно приветствующего отрадные явления в жизни буржуазной Британии.
Сделаю 4 предварительных замечания:
1) Спенсер постоянно подчёркивает, что агент рыночной экономики плох не в силу его индивидуальной порочности, а по принуждению самого рыночного механизма;
2) в статье вообще не упоминаются «чиновники», коварно совращающие «эффективных собственников». Роль совратителя отводится самому рынку;
3) Спенсер описывает положение дел в стране, выигрывающей от неэквивалентного обмена со всем остальным человечеством. В стране, проигрывающей от такого обмена, рыночные обыкновения должны быть несколько гаже;
4) даже если у Вас не хватит сил дочитать статью до конца, настоятельно рекомендую насладиться фразой, которой заканчивается текст.
Статья Герберта Спенсера немного великовата (83 000 знаков), поэтому я выкладываю только выдержки из неё, стараясь при этом не нарушать авторскую логику.
Автор не разбивал статью на разделы. Названия разделов, заключённые в фигурные скобки – моя «самодеятельность».}
Герберт Спенсер. ТОРГОВАЯ НРАВСТВЕННОСТЬ
(Впервые напечатано в "The Westminster Review" за апрель 1859 г.)
В этой статье мы не имеем намерения повторять много раз высказывавшиеся
жалобы на фальсификацию, хотя в таком случае дело не стало бы за свежим
материалом. Мы имеем в виду обратить внимание читателя на те виды обмана,
которые наименее бросаются в глаза и потому мало известны. Понятно, что то
отсутствие добросовестности, которое выражается в подмешивании крахмала в
какао, жира в масло, в окрашивании кондитерских произведений свинцовыми
солями или мышьяковистыми соединениями, должно, очевидно, проявляться и в
более скрытых формах, и действительно последние почти, а может быть, и
совершенно так же многочисленны и зловредны, как и первые.
{1. Оптовые торговцы}
Совершенно ошибочно довольно, однако же, распространенное мнение, что в
обманных действиях повинен только низший класс торговцев. Выше их стоящие
массы тоже в большинстве случаев несвободны от этого упрека. В среднем
коммерсанты, ведущие торговлю тюками и тоннами, в смысле нравственности мало
отличаются от тех, которые продают ярдами и фунтами. Высший класс нашего
коммерческого мира обнаруживает в своей деятельности все виды незаконных
действий, за исключением только простого воровства. <....>
Торговля оптовых фирм - в суконном деле, по крайней мере, - ведется
главным образом классом людей, которые называются закупщиками (buyer).
Каждое оптовое предприятие разделяется на несколько отделов во главе которых
стоят вышеупомянутые служащие, которые представляют отчасти независимых
торговцев низшего разряда. В его распоряжение предоставляется хозяином
предприятия в начале года известный капитал, которым он и оперирует; он
заказывает для своего отдела те сорта товара, которые, по его мнению, должны
найти сбыт, и старается продать их в возможно большем количестве мелочным
торговцам, с которыми ведет торговлю. <...>
При таких условиях подкуп, казалось бы, невозможен. Между тем мы знаем
из авторитетнейших источников, что закупщики (buyers) подкупают других и
сами подвергаются подкупу. Подарки, как средство приобретения покупателя,
представляют обычное явление среди них и тех, с которыми они ведут дела.
<...> Какова бы ни была причина, факт этот, несомненно, установлен как для Лондона, так и
для провинции. Фабриканты щедро целыми днями угощают закупщиков, посылают им
в угоду то корзину с дичью или домашнею птицей, то ящик с вином и т. д.;
мало того, они получают настоящие денежные взятки, иногда, как мы слышали от
одного фабриканта, просто кредитными билетами, но чаще всего в виде скидки с
общей суммы их закупки. <...> Как упомянуто уже было выше, такая же система отношений
существует и между приказчиками и розничными торговцами, только тут подкупленные начинают
сами подкупать. Один из упомянутых нами выше господ, рассчитывающий всегда
на эти доходы, говорил тому, слова которого мы привели выше: "Я потратил на
N (имя крупного портного) целую кучу денег и, кажется, приобрел-таки его". К
этому признанию он присовокупил жалобу, что фирма, у которой он состоит на
службе, не дает ему кредита для подобных издержек. Ниже приказчика,
совершенно самостоятельного в своем отделе в оптовом предприятии, существует
еще целый ряд помощников, имеющих непосредственно дело с розничными
торговцами, подобно тому как помощники торгующих в розницу имеют дело
непосредственно с публикой вообще. Эти помощники высшего разряда,
действующие при таких же самых условиях, как и низшие, в одинаковой с ними
степени недобросовестны. Находясь под страхом немедленного увольнения в
случае допущенной при продаже ошибки, завися в своем повышении от количества
выгодно проданного ими товара и не только не встречая за свои нечестные
проделки порицания, но, напротив, вызывая за них похвалу, эти молодые люди
обнаруживают просто невероятную степень деморализации. По свидетельству лиц,
принадлежавших прежде к этой категории, их лукавство безгранично, они
постоянно лгут, и их проделки представляют бесконечную градацию от самого
простого до самого тонкого, макиавеллевского, обмана. Вот несколько
образчиков. Имея дело с розничным торговцем, они стараются прежде всего
запомнить хорошенько род его торговли, с тем чтобы всучить ему тот именно
товар, в котором он наименее понимает. <...> Затем, существует обычай показывать
образцы материй, шелка и т. п. в таком порядке, чтобы сбить человека с
толку. Как при смаковании различного рода кушаний или вина, наше небо,
подвергшееся действию более сильного вкуса или букета, становится
неспособным различать более тонкий вкус, воспринятый после того, так это
бывает и с другими органами чувств: за чрезмерным возбуждением следует
временная неспособность к восприятию. Это относится не только к глазам в
отношении к цветам, но, как нам сказал один бывший торговец, также и к
пальцам в отношении к тканям, и хитрые торговцы имеют привычку, вызывая эту
временную нечувствительность, продавать человеку второй сорт за первый.
Другой обычный маневр заключается во внушении веры в дешевизну товара. <...>
Но гораздо более тонкую проделку описал нам некто, прибегавший к ней сам,
находясь на службе в одной из оптовых фирм; проделка эта оказалась
настолько успешной, что ему поручали впоследствии всегда продавать таким
покупателям, с которыми другие приказчики не могли справиться и которые
после того обращались исключительно к нему одному. Его политика заключалась
в том, что он притворялся всегда страшным простаком и честным малым; при
первых нескольких покупках он проявлял свою честность тем, что сам указывал
на дефекты в продаваемых им предметах; приобретя таким образом доверие
покупателя, он спускал ему низшие сорта вместо высших. Это только немногие
из разнообразных приемов, находящихся в постоянном употреблении, и все это,
разумеется, сопровождается целым потоком лжи в словах и действиях. От
приказчика требуется, чтобы он не останавливался ни перед какой ложью, если
она может содействовать продаже. "Всякий дурак может продать то, что
требуют", - сказал один хозяин, упрекая своего приказчика за то, что он не
сумел уговорить покупателя приобрести совсем не то, что он спрашивал. И эта
бесцеремонная лживость, которая требуется от служащих и поощряется
примерами, достигает такой ужасающей степени, которая была нами описана в
выражениях слишком сильных для того, чтобы мы могли повторить их здесь. Наш
собеседник должен был отказаться от места, которое он занимал в одном из
подобных торговых предприятий, потому что не мог опуститься до желаемой
степени деморализации. "Вы не умеете врать так, чтобы казалось, что вы
верите тому, что говорите", - сказал ему один из товарищей-приказчиков. И
это было сказано ему в укор!
Так как из младших служащих преуспевают наиболее те, которые наименее
подвержены укорам совести - скорее переводятся на лучшие оплачиваемые
должности и потому имеют больше шансов со временем открыть собственное дело,
то естественно, нравственность хозяев этих предприятий мало чем отличается
от нравственности их служащих. Обычная недобросовестность оптовых торговцев
подтверждает это вполне. Приказчики не только вынуждены, как мы видели выше,
обманывать покупателей на качестве продаваемого товара, этот обман
простирается и на количество его, и не вследствие случайной свободной
проделки служащего, но как результат установленной системы, ответственность
за которую падает на фирму. Обычный прием заключается в приготовлении
кусков, которые заключают в себе меньшее число аршин, нежели показывается
торговцем. Кусок коленкора номинально заключает в себе 36 ярдов, в
действительности же в нем не бывает никогда больше 31 ярда, - и это уж так
прямо и признается в торговле вообще. Долго накоплявшаяся сумма обманов, на
которую указывает этот обычай, - постепенное уменьшение длины, из которых
каждое первоначально вводилось каким-нибудь недобросовестным адептом,
которому тотчас же подражали его конкуренты, - теперь ежедневно продолжает
возрастать во всех случаях, где торговцу не угрожает немедленное
изобличение; число предметов, продающихся в маленьких пачках, пакетах,
связках, вообще в такой форме, которая не допускает измерение в момент
продажи, обыкновенно меньше показанного фирмой. <...>
Нельзя себе представить, чтобы в отношениях с фабрикантами эти оптовые
торговцы руководствовались кодексом морали, значительно отличающимся от
того, которым регулируются их отношения с розничными торговцами. Факты
показывают, что разница тут невелика. Например, приказчик (исключительно
заведующий закупками для какого-нибудь оптового предприятия на фабриках)
забирает часто у какого-нибудь первоклассного фабриканта небольшое
количество какого-нибудь нового товара, для создания рисунков которого
потрачено немало времени и денег; этот товар он передает другому фабриканту
для воспроизведения в большом количестве. Затем, некоторые закупщики делают
свои заказы не иначе как устно, чтобы в случае надобности иметь возможность
отпереться от них, и нам рассказывали о случае, когда фабрикант, обманутый
однажды таким образом, потребовал в другой раз для своего обеспечения
подписи приказчика и получил отказ. <....> Мелкие фабриканты, располагающие
недостаточным капиталом и в моменты застоя лишенные возможности выполнить
свои обязательства, часто попадают в зависимость от оптовых фирм, с которыми
имеют дела и жестоко эксплуатируются ими. Попавшему в такое положение
остается или продать весь свой товар с большим убытком - 30 или 40 % ниже
стоимости его, или заложить его, и, если кредитором является оптовое
предприятие, фабриканту несдобровать. Он должен работать на условиях,
предписываемых фирмой, и почти всегда банкротится. <...>
Относительно другого класса оптовых торговцев, торгующих иностранными и
колониальными товарами, мы должны сказать, что, хотя в зависимости от
характера их специальности их плутни менее многочисленны и разнообразны, так
же как и менее ярки, тем не менее и они также носят на себе тот же самый
отпечаток. <...> При покупке сахара, например, его
обманывают как в качестве, так и в весе. История этого мошенничества такова.
Первоначально торговец скидывал на тару с каждой бочки сахара 14 % с веса
брутто. Действительный вес дерева, из которого делались бочки, равнялся
тогда приблизительно 12 % от веса брутто. Таким образом покупатель получал 2
% барыша. Постепенно бочки стали делаться толще и тяжелее, так что в
настоящее время первоначальные 12% возросли до 17 % веса брутто, а так как
14 %-ная скидка все еще продолжает быть в силе, то в результате получается
то, что розничный торговец теряет 3 %, которыми он оплачивает дерево вместо
сахара. Что касается качества товара, то здесь обман построен на обычае
давать пробу из самой лучшей части бочки. Во время своего путешествия с
острова Ямайки или с другого места сахар подвергается некоторой усушке;
патока, в большем или меньшем количестве, всегда присутствующая в сахаре,
просачивается из верхней части бочки в нижнюю, и эта нижняя часть, известная
в технике под названием "подошва", foots, окрашивается в более темный цвет и
представляет более низкую ценность. Количество его, заключающееся в бочке,
значительно колеблется; и потому розничному торговцу, получившему фальшивую
пробу, остается угадать, каково будет это количество, и он часто, к ущербу
для себя, предполагает его менее действительных его размеров. Нам остается
еще упомянуть о другом, более тонком, виде обмана, который заключается в
том, что сахарозаводчики помещают влажный сахарный песок в высушенные бочки.
В течение того промежутка времени, который предшествует открытию бочки
розничным торговцем, высушенное дерево впитывает в себя избыток влаги,
заключающийся в сахаре, отчего последний выигрывает в качестве. Если же
торговец вздумает жаловаться на то, что вес бочки превосходит положенную
тару, он получит в ответ: "Пришлите бочку, она будет, согласно торговым
обычаям, высушена и взвешена".
Не останавливаясь долго на других видах мошенничества, из которых
вышеописанные являются, может быть, наихудшими, мы укажем здесь на другой
пункт в действиях торговых домов - составление торговых циркуляров. <...>
Крупный провинциальный бакалейщик, прекрасно знающий свое дело, сказал нам:
"У меня правило - бросать торговые циркуляры в огонь". <...> Не то чтобы эти
циркуляры заключали прямо ложные сведения, но,
упуская некоторые факты, которые должны бы фигурировать в них, они вызывают
неверное представление.
{2. Фабриканты.}
Приступая теперь к оценке нравственности фабрикантов, мы ограничимся
исключительно одним только классом их, а именно фабрикантами шелковых
изделий. <...>
Связки сырого шелка, привезенного из-за моря (нередко взвешенного к
ущербу покупателя вместе с сором, камешками, китайской медной монетой и т.
п.), распределяются посредством аукциона. Покупки происходят через
посредство "присяжных маклеров" (sworn brokers), и постановление требует,
чтобы последние ограничивались исключительно своею ролью в качеств агентов.
Между тем, как нам передавал один из фабрикантов шелка, они сами сплошь и
рядом спекулируют на шелке, непосредственно или через подставных лиц и,
будучи лично заинтересованы в ценах, прибегают по своей должности маклера к
мошенничеству. Мы передаем это, впрочем, только как ходячее мнение, за
достоверность которого не ручаемся. Купленный таким образом шелк лондонский
негоциант отсылает в фабричные округа для "трощения", т. е. для
приготовления нитки, годной для пряжи. В установившейся форме сделки между
торговцем шелком и тростильщиком шелка мы имеем странный прием
организованного и признанного обеими сторонами обмана, выросшего, очевидно,
как противодействие предшествовавшему обману. Трощение шелка неизбежно
сопровождается некоторой потерей его вследствие присутствия узлов, рваных
концов и слишком слабых нитей. Размер этой потери колеблется, в зависимости
от сорта шелка, от 3 до 20 %, в среднем он равняется 5 % При такой
изменчивости процента потери понятно, что недобросовестный тростильщик при
отсутствии контроля может скрыть некоторое количество шелка, ссылаясь на то,
что значительная потеря в весе вызвана условиями трощения. Отсюда возникла
система "работы за свой счет" (working on cost), как ее называют, в силу
которой тростильщик обязан возвратить торговцу то же самое по весу
количество шелка, которое он от него получил; значение вышеупомянутого
термина, очевидно, выражает то, что, какова бы ни была потеря, она идет на
счет тростильщика. Но так как тростить шелк без всякой потери невозможно -
по крайней мере, 3 %, а обыкновенно и 5 %, - это условие неизбежно влечет за
собой обман, если только можно называть этим именем действие, молчаливо
признанное всеми участвующими в деле лицами. Шелк взвешивается, и то, что
утрачено при трощении, должно быть возмещено каким-нибудь посторонним
веществом. Значительную роль играет при этом мыло. В небольших количествах
оно необходимо употребляется для удобства наматывания нитей, и это
количество охотно увеличивается. Для этой же цели употребляется и сахар. Тем
или другим путем нити пропитываются посторонним веществом в количестве,
достаточном для возмещения потери в весе. Такова система, которой
обязательно должны подчиняться все тростильщики, и многие широко практикуют
ее, маскируя этим свою небрежность или что-нибудь похуже.
Следующая фаза, проходимая шелком, есть окраска. И тут опять обман стал
хроническим и обычным явлением. В прежнее время, как мы слышали от одного
фабриканта, собственника ленточной фабрики, главным способом обмана было
взвешивание шелка вместе с водой. <...> В последнее время, однако, возникла
система обмана, далеко опередившая прежний прием, а именно: употребление тяжелых
красок. Ниже мы приводим относящиеся сюда детали, сообщенные нам одним тростильщиком
шелка. По его словам, этот прием вошел в употребление лет 45 тому назад. До этого
времени шелк терял значительную часть своего веса в котле. Тончайшее волокно
шелка при выходе из прядильного органа шелковичного червя покрыто легким
слоем клея, растворимого в кипятке. Поэтому при крашении этот слой,
достигающий 25 % всего веса шелка, растворяется, и шелк теряет
соответственно в весе. Таким образом, первоначально на каждые 16 унций
шелка, поступившего в краску, терялось 5 унций; но мало-помалу, вследствие
употребления тяжелых красок, достигнут был противоположный результат, -
теперь шелк выигрывает при этом в весе, и выигрывает иногда в почти
невероятной пропорции. <...> Трощеный и окрашенный шелк переходит в
руки ткача, и тут мы опять встречаемся с новым видом недобросовестных
проделок. Фабриканты узорчатого шелка грешат против своих товарищей,
подделывая их рисунки. Законы, которые оказались необходимыми для защиты от
этого вида грабежа, доказывают, что он получил широкое распространение и до
сей поры еще не вывелся. Один из пострадавших от него передавал нам, что
фабриканты и теперь добывают друга у друга рисунки путем подкупа рабочих. В
своих сношениях с приказчиками ("buyers") некоторые фабриканты также
прибегают к обманам: может быть, под влиянием желания возместить лежащий на
них тяжелый налог в виде угощений и т. п. товары, которые были отвергнуты
одними закупщиками, показываются другим с искусно разыгранною
таинственностью и с уверениями, что эти товары были специально для них
сохранены, - прием, на который ловится иногда недостаточно
предусмотрительный человек. Вряд ли нужно упоминать, что процесс
производства товара имеет свои особые виды обмана. В торговле лентами,
например, существует прием, называемый "казовым концом" (topending), который
заключается в том, что первые 3 ярда ленты делаются хорошего качества, а
остальные (которых не видно, когда лента намотана) дурного или редкого
тканья. А затем следует фабрикация различных имитаций, изготовляемых из
низших сортов материала, - обманы тканья, могли бы мы их назвать. Этот прием
понижения качества товара, не случайный, а твердо установившийся,
развивается в поразительных размерах и с поразительною быстротой.
<...> Это продолжается до тех пор, пока негодность этих поддельных фабрикатов не
станет настолько очевидною, что они не находят более сбыта, и тогда
возникает реакция, которая ведет или к возвращению первоначального
фабриката, или к производству какого-либо нового взамен прежнего.
Из запаса собранных нами заметок о злоупотреблениях в торговле,
розничной и оптовой, и в мануфактуре мы должны многие оставить без
рассмотрения. Мы не будем здесь распространяться о довольно обычном приеме
употребления фальшивых торговых марок или о подделке чужих оберток. Мы
должны ограничиться здесь только ссылкой на действия, по-видимому, очень
почтенных домов, которые покупают товары, заведомо нечестным образом
приобретенные; мы должны воздержаться и от подробного изложения известных
установившихся плутней, существующих под личиной величайшей
респектабельности, которая, по-видимому, облегчает эти гнусные действия. Те
виды обмана, на которых мы здесь останавливались, являются только образцами
того, что заняло бы целый том, если бы мы вздумали описывать его во всех его
проявлениях.
{3. Все так делают}
Упомянем еще о тех видах торговой безнравственности, которые заключают
в себе некоторое оправдание, показывая, как незаметно и даже неудержимо люди
втягиваются в дурные поступки. Несомненно, что новый вид мошенничества
вводится всегда каким-нибудь крайне бессовестным торговцем. Мало-помалу его
примеру следуют другие торговцы, обладающие более или менее растяжимым
кодексом нравственности. Более нравственные торговцы подвергаются постоянно
искушению следовать тем сомнительным приемам, которые практикуются вокруг
них. Чем более число неустоявших, чем обычнее становится известная проделка,
тем труднее для остальных противостоять искушению. Давление на них
конкуренции все более усиливается; они борются с неравными силами, так как
лишены одного из источников барыша, открытого для их противников, и в конце
концов они вынуждены идти по следам остальных. <...> Нам рассказывали историю
одного торговца сукнами, который, внося совесть в свои торговые дела, отказывался
прибегать к обычным в торговле обманам. Он не хотел выдавать свой товар за лучший, чем
он был на самом деле, он не хотел уверять, что рисунки самые новейшие, когда
они были сделаны в предшествующий сезон, не хотел ручаться за прочность
красок, когда был уверен, что они линяют. Воздерживаясь от этих и подобных
им неблаговидных поступков, обычных среди его конкурентов, он вследствие
того не находил сбыта для своих товаров, которые его конкуренты продали бы
при помощи пущенной в ход лжи; дела его шли так плохо, что он дважды
приведен был к банкротству. И по мнению нашего собеседника, он своим
банкротством причинил людям больше зла, чем мог бы причинить, прибегая к
обычным торговым проделкам. Из этого видно, как сложен этот вопрос и как
трудно в таких случаях определить степень виновности коммерсанта. Часто -
даже почти всегда - ему приходится выбирать одно из двух зол. <...>
Таково положение купца, такова аргументация, при помощи которой он
старается себя оправдать, и жестоко было бы произнести над ним строгий
приговор. <…> Во всех рассмотренных нами случаях мы должны были
прийти к одному и тому же заключению, а именно, что тем, которые занимаются
обычными отраслями коммерции, представляются только два исхода: принять
образ действия своих конкурентов или отказаться от дела. Люди различных
профессий и в различных местностях, люди по природе своей порядочные,
очевидно страдающие вследствие унижений, которым вынуждены подчиняться,
высказали нам одну и ту же печальную уверенность, что строгая честность
несовместима с коммерцией. Их общее убеждение, выраженное каждым из них в
отдельности, что строго честный человек должен тут неминуемо погибнуть.
{4. Акционерные банки}
<...>
По мнению одного из наиболее сведущих в этой области людей, директора
акционерных банков редко оказывались виновными в прямом мошенничестве. За
исключением нескольких всем известных случаев, общее правило заключается,
по-видимому, в том, что директора не были непосредственно заинтересованы в
поддержке тех спекуляций, которые оказались в такой степени разорительными
для вкладчиков и пайщиков, и сами оказывались обыкновенно в числе наиболее
пострадавших. Их вина, хотя и менее гнусная, но все же очень серьезная,
заключалась, скорее, в небрежном отношении к своим обязанностям. Не обладая
часто надлежащими сведениями, они оперировали над собственностью людей в
большинстве случаев недостаточных. Вместо того, чтобы приложить к
распоряжению этой собственностью столько же старания, как если бы это была
их личная собственность, многие из них проявили преступную беспечность,
отдавая вверенные им капиталы без достаточных гарантий или предоставляя
своим товарищам полную свободу действий в этом направлении. В их пользу
могут быть, конечно, приведены многие смягчающие вину обстоятельства. Прежде
всего не следует упускать при этом из виду общих недостатков корпоративной
совести, вызываемых разделенною ответственностью. К этому нужно прибавить,
что если пайщики, руководствуясь исключительно уважением к богатству и
внешнему положению, на должности директоров избирают не наиболее опытных,
наиболее умных и испытанных в своей честности людей, а наиболее богатых и
высокопоставленных, то порицание не может относиться только к избранным
таким образом лицам, оно должно быть распространено и на тех, кто их
выбирает. И даже более - оно должно быть распространено также и на публику,
так как такое неразумное избрание отчасти обусловливается известной
склонностью вкладчиков. Но после всех этих оговорок приходится, однако же,
признать, что эти банковские администраторы, рискующие чужой собственностью,
ссужая ею спекулянтов, по своей нравственности мало чем отличаются от этих
самых спекулянтов: как эти последние рискуют чужими деньгами в предприятиях,
которые кажутся им выгодными; так поступают и директора, которые
предоставляют в их распоряжение чужие капиталы. Если последние скажут в свое
оправдание, что снабжали их деньгами в расчете на хорошие проценты, так и
первые могут сказать, что рассчитывают на то, что помещенные ими капиталы
вернутся со значительным барышом. Во всяком случае, это одно из тех дел,
вредные последствия которых падают не столько на самих действующих лиц,
сколько на других, и если в отношении к директору можно сказать, что его
действия имеют главным образом в виду интересы его доверителей, тогда как
спекулянт руководится только своими личными интересами, то на это можно
возразить, что вина директора не уменьшается оттого, что он делает
опрометчивый шаг под влиянием сравнительно слабого мотива. На самом деле,
если директор ссужает капиталами пайщиков лицо, которому он не доверил бы
своих собственных капиталов, он злоупотребляет оказанным ему доверием.
Устанавливая градацию преступлений, мы переходим от прямого воровства к
воровству косвенному, на одну, две или несколько степеней удаленному от
прямого воровства. Хотя человек, спекулирующий чужими деньгами, не может
быть обвинен в прямом воровстве, но может быть обвинен в воровстве
косвенном: он сознательно рискует собственностью своего ближнего, с
намерением, в случае удачи, присвоить себе барыш, в обратном случае же
предоставить ему нести убытки: его преступление заключается в случайном
воровстве. <...>
{5. «Вампиры коммерции»}
Если такой строгий приговор должен быть произнесен как относительно тех, которые
ссужают вверенные им капиталы спекулянтам, так и по отношению к спекулянтам,
которые их занимают, то что же должно сказать о гораздо более виновном
классе людей, которые добиваются ссуды путем обмана, которые не только
закладывают чужую собственность, когда получат ее, но которые получают ее
под ложным предлогом? Ибо как иначе можем мы назвать тех, которые достают
деньги при помощи аккомодационных векселей? Если А и Б согласятся между
собою один выдать, другой акцентировать вексель на 1000 ф., "полученных
сполна", тогда как на самом деле между ними не было ни продажи товара, ни
передачи ценностей, то такая сделка является не только воплощенной ложью, но
она становится ложью живой и активной. Тот, кто учитывает такой вексель,
полагает, что Б, сделавшийся собственником 1000 ф., будет в указанный срок
иметь для расчета 1000 ф. или что-либо равноценное. Если бы он знал, что ни
у того, ни у другого нет в руках ценностей, потребных для уплаты по векселю,
он не учел бы его, - он не дал бы человеку взаймы денег без обеспечения.
Если А представил в банк фальшивую закладную и получил бы под нее ссуду, то
совершил бы не больший проступок. В практическом отношении аккомодационный
вексель есть подлог. <...> Однако же для того, чтобы правильно оценить
размеры вышеупомянутого зла, мы не должны упускать из виду, что подобного
рода мошеннические сделки многочисленны и что каждая из них порождает
обыкновенно целый ряд других подобных же сделок. Первоначальная ложь
является обыкновенно матерью дальнейшей лжи, которая, в свою очередь,
производит обширное потомство и т. д. в нисходящих коленах в возрастающей
прогрессии. Когда А и Б видят, что срок их векселя в 1000 ф. истекает, а
предположенные результаты спекуляции еще не осуществились, они, как это
часто бывает, находят, что дело вместо выигрыша привело к потере или что
срок для реализации их предполагаемых барышей еще не наступил; или, наконец,
что барыш, если таковой имеется, не соответствует тому расточительному
образу жизни, который они себе между тем усвоили, - словом, они убеждаются,
что вексель не может быть ими погашен, и прибегают к выдаче новых векселей
для уплаты по первому.
Придя к этому решению, они обыкновенно находят более удобным заручиться
более крупной суммой, чем нужно для предстоящей им уплаты по обязательствам.
И если они не достигнут на этот раз крупного успеха, который позволил бы им
поправить свои дела, они снова возвращаются к этому средству. И пока не
наступит денежный кризис, такой порядок вещей дает им возможность
удерживаться без труда на поверхности; и действительно, внешний вид
процветания, который придает им значительное число находящихся в обращении
их векселей с почтенными бланковыми надписями, создает такое к ним доверие,
которое открывает им еще более широкий кредит. И если, как это иногда
бывает, эта процедура достигает таких размеров, что к участию в ней
привлекаются люди в различных городах королевства и даже далеко за пределами
его, эта видимость становится еще разительнее и весь этот пыльный пузырь
достигает еще большего развития. Но так как все подобного рода сделки
ведутся на занятый капитал, на который приходится платить проценты, и, с
другой стороны, поддержание этого организованного обмана ведет за собой
постоянные расходы и даже иногда значительные жертвы; затем, так как сама
система по своему характеру непременно ведет к безрассудным спекуляциям, -
то все это здание лжи неминуемо должно в конце концов рухнуть и в своем
падении разорить или запутать, помимо участников, также и многих других,
которые вовсе не участвовали в предприятии.
И это зло не кончается теми непосредственными карами, которые время от
времени обрушиваются на честных коммерсантов. Эта система навлекает на них
также и суровые косвенные бедствия. Эти люди, искусственно создающие для
себя кредит, являются обыкновенно виновниками понижения цен ниже их
нормального уровня, ибо в критические минуты они вынуждены по временам
продавать свой товар с убытком, - иначе вся машина остановится - и хотя в
каждом подобном деле это является только случайным казусом, тем не менее
если принять в соображение число таких случаев в каком-нибудь предприятии,
то окажется, что всегда имеются такие лица, которым приходится терпеть
убытки, т. е. всегда имеются такие коммерсанты, которые искусственно
угнетают рынок. Одним словом, часть капитала, полученного обманным образом
от одних купцов, расходуется на то, чтобы понизить барыши других, вовлекая
их часто в серьезные затруднения. Однако, чтобы быть справедливым, наше
осуждение не должно ограничиваться этими вампирами коммерции, в известной
степени оно должно быть распространено на гораздо более обширный класс
людей. Между безденежным фантазером, который добивается возможности
орудовать капиталом посредством подлогов, и честным купцом, никогда не
заключающим обязательств, превышающих размеры его имущества, лежит целая
лестница ступеней. <...> Говоря
вообще, господствующее стремление каждого купца заключается в том, чтобы
оперировать не только своим собственным, но также и чужим капиталом, и если
А занимает, пользуясь кредитом В, В, в свою очередь, воспользуется кредитом
С, который сам прибегает к кредиту А, - если во всем торговом мире каждый
принимает на себя обязательства, которые в состоянии выполнить не иначе как
при непосредственной или косвенной помощи других, если каждый может быть
спасен от банкротства только благодаря чужой помощи, то крах неминуем.
Возмездие за всеобщую недобросовестность может быть отсрочено, но его
невозможно избежать.
{6. Все так делают 2}
Средний уровень коммерческой нравственности не мог быть, разумеется,
точно представлен на тех немногих страницах, которыми мы здесь располагаем.
С одной стороны, мы могли привести только немногочисленные типические
примеры тех предосудительных приемов, которыми позорится торговля; с другой
- мы были вынуждены ограничиться только такими примерами, оставляя в стороне
громадное количество честных дел, среди которых они рассеяны. <...> Во всех этих
случаях нам пришлось встретиться с основанным на долголетнем личном опыте
убеждением, что промышленность неразрывно связана с нравственной
испорченностью. Это убеждение высказывалось то с отвращением, то с безнадежностью,
то с озлоблением или насмешкой, сообразно характеру собеседника, но это
было общее их убеждение. Оставив в стороне высший класс коммерсантов, а
также несколько менее распространенных отраслей промышленности и те
исключительные случаи, в которых удалось приобрести полное господство над рынком,
общее свидетельство компетентных лиц согласно подтверждает, что успех тут
несовместим со строгой честностью. Живя в коммерческом мире, приходится
принять его этический кодекс: нельзя давать ни больше, ни меньше, быть более
честным или менее честным, чем все те, которые опускаются ниже этого уровня, изгоняются те,
которые поднимаются выше его, низводятся до его уровня или разоряются. <...>
{7. А судьи кто?}
Из возникающих ввиду подобных фактов вопросов наиболее сложным является
следующий: не оправдывается ли таким образом в полной мере предубеждение,
которое существовало всегда против промышленности и промышленников? Не
объясняется ли обычное неуважение к коммерсантам той низостью, той
бесчестностью и нравственной деградацией, которые в них проявляются? На
подобные вопросы ожидается быстрый утвердительный ответ, но мы сильно
сомневаемся, чтобы такой ответ был действительно основателен. Мы более
склонны думать, что эти проступки являются продуктом общих свойств
характера, поставленного в специальные условия. Мы не имеем никакого
основания предполагать, что промышленный класс по природе своей хуже других
классов людей. Люди, взятые наудачу из высшего и низшего класса,
поставленные в одинаковые условия, будут, по всей вероятности, действовать
одинаково, и коммерческий мир мог бы очень легко ответить на обвинение
обвинением. Кто протестует против их недобросовестности? Стряпчий? Но они
могут заставить его замолчать, указав на бесчисленные темные пятна на
репутации его сословия. Адвокат? Но распространенный среди них обычай
браться за неправые дела и принимать плату за работу, которую не исполнили,
делают его критику опасной для него самого. Приговор изрекается прессой?
Приговоренный может заметить ее представителю, что высказывать положительные
суждения о книге, которую не читал, на основании самого беглого просмотра
нечестно, равно и восхвалять посредственные произведения приятеля и громить
хорошую книгу, написанную врагом; они могут также спросить, не подлежит ли
человек, пишущий под диктовку должностного лица то, чему сам не верит,
тяжелому обвинению в желании обмануть общественное мнение? Кроме того,
торговцы могли бы сослаться на то, что многие из их неблаговидных поступков
навязываются им неразумением их покупателей. Они, и в особенности суконщики,
могли бы указать на то, что вечное требование уступки предъявляется без
всякого соображения о необходимой доле заработка продавца и что для
ограждения себя от подобных попыток нажиться на их потере они вынуждены
запрашивать больше, чем намерены взять. Они могут также привести, что
затруднения, в которые их часто повергает проволочка в уплате больших сумм
со стороны богатых покупателей, сами по себе являются причиной неправильных
с их стороны действий, вынуждая их прибегать ко всевозможным средствам,
законным и незаконным, для выполнения своих обязательств. И тогда, доказав,
что эти люди, обнаруживающие такое неуважение к чужим нравам, не имеют для
этого никакого оправдания, купцы могут спросить: одни ли они, могущие
привести в свое оправдание необходимость борьбы с беспощадной конкуренцией,
заслуживают осуждения и порицания, если обнаруживают подобное же неуважение,
но в другой форме. И даже по отношению к блюстителям общественной
нравственности членов законодательного собрания они могут воспользоваться
аргументом tu quoque, спрашивая: действительно ли подкуп служащего у
покупателя настолько хуже подкупа избирателя? Или не придется ли поставить
на одну доску приобретение голосов путем громких и пустозвонных речей,
произносимых перед избирателями и заключающих в себе неискренние заявления,
приноровленные ко вкусам последних, с приобретением заказа на товар
обманными заверениями относительно его качества? Нет, немногие классы, если
только такие вообще существуют, совершенно свободны от упреков в такой же
крупной недобросовестности, если только принять в соображение относительную
силу соблазнов, которые мы выше представили. Понятно, что эти поступки не
будут ни так мелочны, ни так грубы там, где обстоятельства не способствуют
развитию мелочности или грубости, ни так постоянны и организованны там, где
условия жизни данного класса не стремились сделать их обычными. Приняв во
внимание все эти обстоятельства, мы должны будем, как нам кажется, прийти к
заключению, что промышленный класс сам по себе не лучше и не хуже других
классов и втягивается в свои гнусные обычаи большей частью внешними
условиями.
{8. Динамика заболевания и пути исцеления}
Другой вопрос, естественно здесь возникающий: не возрастает ли
вышеописанное зло? Многие из приведенных нами фактов подтверждают как будто
бы это предположение, тогда как многие другие явственно доказывают
противное. <...> ... в
то время как простой обман сокращался, косвенные виды его возрастали как в
разнообразии, так и в числе. Это положение мы считаем вполне согласным с
мнением, что уровень коммерческой нравственности в настоящее время
повысился. <...>
Но нас интересует здесь не столько вопрос, лучше ли стала торговая
нравственность или хуже, сколько - почему она так дурна? Почему мы в нашем
нынешнем культурном состоянии обнаруживаем так много черт, напоминающих
своекорыстного дикаря? Откуда берется в нас, после неустойчивого внушения
нам честных принципов во время нашего воспитания, в дальнейшей жизни так
много плутовства? Каким образом вопреки всем увещаниям, которые наш
коммерческий класс выслушивает каждое воскресенье в церкви, возобновляет он
в ближайший понедельник свои подвиги? Каков тот могущественный фактор,
который нейтрализует действие воспитания, законодательства, религии?
Мы не будем останавливаться здесь на разнообразных побочных причинах и
сосредоточим все наше внимание на главной причине. <...> Но главная причина
этих торговых плутней заключается в
интенсивности стремления к богатству. И если мы спросим: откуда это
интенсивное стремление, - ответ будет: оно вызывается неразборчивостью
уважения, вызываемого к богатству.
<...>
Что касается средств для исцеления этого зла, то из всего сказанного
очевидно, что они могут заключаться единственно в улучшении общественного
мнения.
<…>
Комментарии
И ни больше и ни меньше.
Очнулся. Тут описан классический строй свободной конкуренции на его классической родине в эпоху цветения. С этого нам предлагалось брать пример.
Спенсер и его капитализм неактуальны.
Если кто-то звал в спенсеровский капитализм - он был идиотом.
С ньютоновской физикой не строят реактор.
Вы замусориваете макспарк.
А разве "кто-то" предлагал формировать вертикально-интегрированные корпорации и осваивать мировой рынок высокотехнологичной продукции?
Виталий Аркадьевич Найшуль, мне помнится, советовал осваивать "отвёрточные производства".
Да и хоровые стенания по поводу того, что у нас не было своей Реформации, дорогого стоят.
Так что претензии по форме подачи материала готов рассматривать со всем тщанием, а по существу Вы меня не убедили.