И ты опять улыбаешься мне

Всё отзывается болью. Зима, декабрь, снег, этот день,  это число... Твоя фотография, где ты сидишь вполоборота, скрестив руки на груди. И твоё сердце ещё бьётся. И ты улыбаешься.

Сегодня я зачем-то испеку твой любимый пирог. Вернее - наш любимый, ведь ты  всегда делала его для нас. И мои друзья ждали "мамин пирог". И никогда уже этот пирог не будет таким вкусным, как у тебя... Как ещё многое, из того, что замечательно делала ты - я не смогу повторить .  Мне нужен вкус, созданный и  раскатанный твоими руками. Мне нужен тёплый свет твоей настольной лампы. Мне нужны книги, которые хотелось читать тебе.

Как же легко было сказать, в настоящем времени, утвердительно: "мама испекла пирог"... Как невозможно это произнести теперь, взять и перенести глагол в прошедшее, словно я теряюсь во времени, и боюсь  предать... Да,  было - не стало. Легло в папку  "прошлое".

Хотя... ничего хорошего в этом нет. Ведь надо жить.

Хотя... было столько хорошего. И я всё помню.

И снова, и снова мне снятся твои руки, которые ты протягивала, с мольбою прекратить эту боль. Не ко мне, а куда-то в пустоту, как мне казалось. А ты уже точно знала - к Кому взывать о помощи.

"Всё ближе рвутся снаряды" - так говорил папа, выслушав очередную, печальную весть о друге его юности, который уже никогда не позвонит. Он держал телефонную трубку, вдруг тяжело облокотившись на стол, и долго смотрел в стену,  "в никуда".  Когда-то я не понимала это странное выражение взрослых: "в никуда", "никогда". Теперь понимаю. Зачем мне эти знания?

Трубка молила о чём-то, посылая отрывистые сигналы коротких гудков. Она была ещё тёплой, от папиного прерывистого дыхания, заменившего, подходящие такому случаю слова. Где взять слова... И папа смотрел " в никуда".

Шли годы.  Для меня.  А для вас -  эти года мелькали, как дни. И трубка тяжелела с каждым звонком, сообщавшем об утрате. И папа опять молча смотрел на телефон, и, как мне теперь кажется,  думал: а надёжен ли источник? И руки папы - слабели. И он взвешивал этот безжалостный, похожий на гантель,  вестник скорбных новостей, которые приходили слишком быстро, сразу, исключая ошибочность своего прихода  и назначая сроки на осознание. Уместно ли тут употреблять слово "новость"? Оно какое-то легкомысленное, надо искать замену.

И вот наступил тот день, когда снаряды, выписанные по разнарядке, для каждого из нас, по высшим законам небесной канцелярии, нашли своих очередных адресатов - моих любимых,  и для меня единственных.  И взорвались... рядом... со мной, оставив глубокие воронки, с которыми надо как-то жить, пытаясь привыкнуть.

И я ношу вёдрами песок забвения, в отчаянии кидаю его, горстями, но - не в моих силах закопать эти ноющие раны. Воронки становятся только глубже. Я вот думаю:  Мои слёзы, они от жалости к вам, мои любимые? Или от моей жалости к себе самой?

 
рухнул год,  сугробом с крыши,  и вонзился в кожу льдом

я твой голос не услышу,   ни сегодня, ни потом

и вино, смешав с виною, буду пить - не разбирая

и не заданных вопросов - надо мной, закружит стая

память крыльями накроет, отметая аргументы

в сотый раз, смотрю немые - жизни прошлой, киноленты

кадры блекнут и тускнеют, грустью плавятся в висках

и узор судьбы бледнеет, с каждым вздохом, на руках


Вы ушли, честно уплатив по всем квитанциям, выписанным каждому из живущих - за счастье и боль, за утренние дожди и жаркие ночи, за человеко-дни, из которых складывается слово "жизнь".

Телефон ещё долго звонил и кот прибегал, оглашая мяуканьем стены пустого дома, и приглашая подойти и снять трубку, как он обычно делал, если вы с папой сидели на кухне, пили чай и не слышали звонка. И, теперь уже я снимала трубку, и она тяжелела, теперь уже в моих руках.

Я силюсь убедить себя, что вы просто уехали, махнули  на дачу, не на всё лето, как обычно, а на "подольше"...И все мои слёзы напрасны... И вы ругаете меня, между собой, сетуя: Ну что за глупость, дочь! Просто здесь нет телефонной связи! Вернее, связь есть, и она будет всегда,  только нет телефонного аппарата, по которому могут общаться наши души...Успокойся! Ты не одна!


.....


Когда закончится судьба, и руки упадут на грудь, и станут мёртвые глаза, смотреть картины вечной жизни…

Когда мне будет всё равно, пройдут ли грозы или солнце, вдруг станет освещать пути и грустное застолье тризны…

Когда поникнут надо мной, и возложив цветы, вздыхая, подумают – была такая, и, выпив рюмку, вновь нальют…

Тогда, окаменев от горя, любимый тяжело вздохнёт, перелистнёт всю жизнь со мною, и к новой женщине пойдёт…

В пути, стирая образ мой, начнёт нашёптывать другой... касаясь губ, словами страсти…и присягая новой власти…