ЕВГЕНИЙ ГУСАЧЕНКО. Многостраничность

Наталия Якимец

С творчеством Евгения Гусаченко я познакомилась на страницах Гайдпарка. Одно из первых, что я прочитала, – стихотворение «Удав». Оно было написано в иносказательной форме, но отчетливо просматривалась в нём политическая ситуация страны. И меня поразили не только четкие образы и красота написанного, но и позиция самого поэта – жесткая, бескомпромиссная, неравнодушная ко злу нашего времени. Я тогда послала отзыв: «Евгений, чтобы комментировать ваши стихи, надо подняться до уровня вашего слога. Они такие неординарные, жесткие, их понимаешь с первого прочтения. Не надо вчитываться, что-то с чем-то сопоставлять. Они сразу западают в душу».

И я не ошиблась. Другие стихи были, независимо от сюжетной линии, также легкими для восприятия, интересными и блестяще написанными. В одном из них он пишет:

Я в путах из противоречий,

Я из сомнения во всём,

Я то в заботах, то беспечен,

Распутен – однова живём…

Мне, кажется, это прослеживается во всей поэзии Жени – стихи его такие разноплановые, в них присутствуют и любовная лирика, и юмор, и довольно откровенная эротика, и политика.

Они все правдивы и честны. Удачно подмечены ситуации, удивительные сравнения и аналогии поражают в его стихах:

Мельница жизни…

Ее жернова

Мелют желания, чувства, слова,

Мелют жестоко в тончайшую пыль…

Так может написать, только блестящий поэт, человек большого таланта и знания жизни.

Он действительно мой самый любимый поэт, и я не перестаю восхищаться его стихами, а теперь и прозой. Как человек он неординарен, но и, как все поэты, чувствителен – «броня не в три пальца толщиной», как сейчас говорят. Он с такой обидой реагировал на удаление его стиха, как пацан, которому попали мячом в лоб – и он навсегда ушел с футбольного поля. Вроде такой бунтарь, и на тебе – чистый ребенок…

Владимир Удод

Уже не помню содержания стихотворения Евгения Гусаченко, которое я впервые прочитал в «Пробе пера», но хорошо помню эмоции, испытанные мной после прочтения. «Вот это уровень!» - мысленно восхитился я. И после уже старался не пропускать работы этого мастера. А мастер упорно твердит, что он всего-навсего графоман. Если это так, то он лучший среди тех графоманов, которых мне доводилось читать.

Поражает разнообразие тематики его стихов. Каждый может найти в его творчестве то, что ему по душе. Он одинаково силён и в любовной лирике, и в сатире, и в политических темах с чётко выраженной гражданской позицией. А как он силён в описании природы! Такая богатая палитра, мощь и суровая красота в каждой строчке – и при этом минимум «воды», каждое слово подогнано по смыслу, значению, размеру и рифме. Кажется, убери или замени хоть одно слово – и выстроенное сооружение из слов рухнет. Или это будет уже не стих Евгения.

Но оказалось, что Гусаченко силён не только в поэзии – и в прозе тоже. Я зачитываюсь его рассказами не меньше, чем стихами. В них правда жизни, и написаны они простым, понятным языком, с юмором и лёгким сарказмом. И в то же время чувствуется и сопереживание автора своим незадачливым героям, и возмущение несправедливой действительностью.

Не удивлюсь, если у Евгения откроются ещё какие-нибудь таланты. И дай ему Бог!

Поздравляю Евгения Гусаченко с публикацией его стихов в сборнике и желаю, чтобы таких сборников в его жизни было как можно больше. А ещё желаю, чтобы у него появился личный сборник стихов и рассказов!

Николай Гого. На спор с поэтом

 Ах, вижу я: кому судьбою

  Волненья жизни суждены,

  Тот стой один перед грозою,

  Не призывай к себе жены.

  В одну телегу впрячь не можно

 Коня и трепетную лань.

  Забылся я неосторожно:

 Теперь плачу безумствам дань...

                                                                                                                 А.С.Пушкин.«Полтава»

Громко,

Резко, как наотмашь:

Раскатистый набат…

Тревожный голос колокола проникает в душу. И уже не скажешь самому себе, что не знал, что не слышал. В душе страх быть смелым перестает бороться с порядочностью. Сердце, уловив звуковую вибрацию, попадает в унисон с этой нотой. И будоражит, тревожит мозг требованием дела. Нельзя сидеть в своей крайней хате, нельзя больше терпеть всю эту грязь, от борьбы с которой у тебя больше нет отмазки – этот голос собирает своих. И родство крови определяют не по паспортной графе, но по вскипаемости ее при этом градусе, при этой частоте колебаний. 

Трудно не попасть в этот влекущий водоворот звуков. Трудно противостоять, особенно если ты сам этого желаешь. Потому, что это твои слова, это твоя боль выливается из горла гусаченковского стиха. Это ты горишь таким праведным огнем. Это в твое сердце колотится пепел Клааса. Это тебе не уснуть в ночь от нестерпимой боли чужой беды. Это тебя теперь будет выворачивать от праздничных рапортов по ТиВи и это тебе теперь  уже  не спрятаться от стыда перед ветеранами. Это твоя смерть стучится к тебе с каждого покосившегося креста деревенского погоста.

Ты потеряешь навсегда покой, услышав этот набат. Но ты ни за что на свете не променяешь эту тревогу на прокрустово ложе СМИшных  розовых  пеленок.

Ты сможешь только ждать этого набата, как ждут удара сердца, убеждаясь, что человек еще жив. И что стоит бороться дальше.

Бороться за жизнь, за право на жизнь, за обязанность жить по-человечески.

Громко

Резко, как наотмашь…

Общественная глухота – тяжелое испытание для вечевого колокола. Но значительно опасней внутренний соблазн из поэта, ведущего диалог с читателем, превратиться в пропагандиста. Из ищущего Истину – в диктующего ее. Из объединительного собирателя на тревожную социальную ноту превратиться в очередного обличителя, раздающего разделительные сигналы, дробящие сердечный народный порыв на разномастные ритмы. На общую беду набат собирает не по сословно-социальному признаку. Большая беда требует точного соответствия тембра. Нельзя, мельча проблему спасения нации, обращаться в одну сторону – народ не только слева или справа. Иначе каждая из сторон может воспринять этот звон как повторный призыв к братоубийственной расправе. Здесь очень тонкая грань, которую в гулком набатном звоне очень трудно удержать под контролем чувств. И не повернуть борьбу со злом на саморазрушительное бичевание вместилища его – человека.

Нельзя жить человеку, забыв, что есть такое Человек.

Если удары колокола будят в людях человеческое, то с ним просыпается все Человечество. Это мерило точного попадания сигнала в цель.

И даже заеденный суетой будней или праздничными перезвонами, ты не сможешь забыть тот набат. Его мощный, вибрирующий жилкой у виска гул будет гнать по твоей крови сыворотку правды. И ты вынужден будешь помнить о нем, если решил стать Человеком.

Даже если – вопреки

Даже если – наперекор

Даже если один, последний

Пока хватит сил хотя бы на голос...

Алла Волкова

Я сразу увидела на «Пробе» Игоря Цырульникова, Стаса Фишеля и Евгения Гусаченко. Поэтому и осталась в сообществе. Я зачитывалась их стихами сама, декламировала на вечерних посиделках семьи.

Так и случилось, что три стихотворения Евгения стали для нас любимыми песнями – музыку к ним написал Виталий Корнеев, тогдашний жених, а ныне счастливый муж младшей дочери. Они были показаны в сообществе, звучали в Москве на презентации нашего сборника стихов, мы каждый раз поём их дома. И не поставить их сейчас, когда речь идёт о поэзии Гусаченко, я просто не могу.

Жаль только, что перезаписать песни мы так и не собрались, это пробные варианты. Но всё впереди, всё ещё будет.

С песней «Я по полю ходил» Виталий Корнеев стал лауреатом конкурса молодых авторов в Подольске, выступал с ней на праздниках перед ветеранами. А я в неё просто влюблена – она такая настоящая!

 А в песню "Ты позвони и что-нибудь скажи"влюблены мои дети - они все молодожёны, им тема так близка!

Стихи Евгения Гусаченко из сборника «Время года – надежда».

А было так - дурачилась весна...

Ты позвони и что-нибудь скажи,

Ты что-нибудь скажи – и я услышу.

Идут по восходящей виражи

Влюбленности… Её исход я вижу…

А было так – дурачилась весна

В твоих глазах, как в голубых озёрах,

И нам с тобою было не до сна

В ночах и днях, безумных и весёлых.

И я тонул в тебе всем естеством,

Барахтался, но выплыть не пытался.

Луну сменяло солнце за окном,

Не прерывая нашего романса.

Со мной ли то случилось? Может, сон?

Ко мне ли прикоснулось это счастье,

Когда с любимой дышишь в унисон,

Переполняясь нежностью и страстью?

Ты позвони и что-нибудь скажи,

Ты позвони, и я сорвусь, как в бездну…

Любовь, как огонёк свечи, дрожит,

Любовь, вот-вот готовая исчезнуть…

Замру перед свинцовою громадой…

И вновь я в Сочи. Здравствуй, ветродуй,

Чего же ты встречаешь так ненастно?

Завесил пальмы дождь печалью струй,

Прохладно, сыро. Впрочем, не опасно.

Что ж, поброжу по улицам седым,

Дыша апрелем, всматриваясь в море,

Испив воспоминаний сладкий дым,

Дивясь цветным граффити на заборе.

На галечном пустынном берегу

Замру перед свинцовою громадой,

Я до сих пор привыкнуть не могу

К бескрайнему простору. И не надо.

На то он и простор, что, как восторг,

Охватывает сразу, без остатка,

И перед этим морем, видит Бог,

Вся жизнь моя, как чистая тетрадка.

Как в сказке, как в сказке…

Да разве мы смеем, да разве мы можем,

Любовь растерять на разбросанном ложе,

Механике силы отдать, а не чувству,

Себя подчинить овладенья искусству?

А надо б нежней целовать её в губы,

И чаще шептать ей о том, как ты любишь,

Словами в ночной тишине упиваться,

И тихо ласкаться, и тихо ласкаться…

Любовь не ответна на грубые ласки,

А лучше, как в сказке, а лучше, как в сказке…

Сними не настырно с неё одеянье,

И тем подчеркни амплитуду желанья,

Рукой проведи по атласному телу,

Как будто несмело, как будто несмело,

И прямо гляди в распалённые очи,

Ах, эти короткие летние ночи,

С их лёгкой прохладой из окон, из окон,

Она лишь способствует чувствам глубоким,

Рассвет открывает лица её краски,

Мы словно летаем... Как в сказке, как в сказке…

Тебя увидел и пропал

Тебя увидел и пропал,

Меня уж нет, исчез, как личность,

О, этот нежный щёк овал,

А взгляд не взгляд – многостраничность.

В нём то призыв, а то испуг,

Смущение и бесшабашность…

Ах, белизна и нежность рук

И губ смущающая влажность.

Ну что мне делать, подскажи,

Я онемел, забыл про смелость,

Я будто до тебя не жил,

А был… А был окаменелость.

И всё, что было, всё не то,

Так пресно, мелко пред тобою…

А может, встретился с судьбою,

Как в детстве с цирком шапито?

Неразделимы страсть и грусть

Как ты естественна, тиха,

Тонка, нежна твоя рука,

Задумчив взгляд, бессвязна речь,

Румянец щёк, покорность плеч…

С тобой так хочется сидеть,

Сдувать пушинки и смотреть,

Как ты в смущенье прячешь взгляд.

А за окошком листопад

И шум дождя, и ветра свист,

К стеклу припал кленовый лист,

И непогода, как контраст,

Тех чувств, что охватили нас.

В них всё смешалось – нежность, боль,

И даже страх вспугнуть любовь…

«Послушай, просто помолчим».

Поленья щёлкают в печи,

И тяга ровная в трубе,

И столько чистоты в тебе,

Что я притронуться боюсь…

Неразделимы страсть и грусть…

Неприметная любовь

Наша любовь неприметная

И не тяжёл её груз,

Странно, но может поэтому

Бог бережёт наш союз.

Не докучает проверками,

Тяжких страданий не шлёт,

В доме не падает зеркало,

Беды идут от ворот.

Жизнь – проверяльщица строгая

Благоволит нам во всём,

Стелет прямую дорогу нам,

Поровну спуск и подъём.

Ссоры-размолвки по-божески,

Разве бывает без них?

Всё остальное приложится,

Если делить на двоих.

Если не мерить упрёками

Прожитый день или час,

И не бросаться уроками,

А собирать про запас.

С виду любовь неприметная

И не тяжёл её груз,

Видимо точно – поэтому

Бог бережёт наш союз.

Люблю осеннее ненастье…

Люблю осеннее ненастье,

Особенно когда в контрасте,

Холодный дождик за окном,

Где зябкий мир. И тёплый дом.

Бьёт шквальный ветер о стекло,

От печки ровное тепло,

И я сижу в уютном кресле,

Журчит транзистор лёгкой песней,

Ночник на стенке, мягкий свет,

А на коленях толстый плед…

И непогода не страшна,

Смыкает веки. Волны сна

Накатывают сладко-сладко,

Ждёт строк раскрытая тетрадка,

Но мне не до неё сейчас,

Сморил дождя с теплом – контраст…

Иди, иди, подобие Весны…

Твои глаза не тронуты ничем,

Ни тенями, ни тушью для ресниц,

Да, в общем, и не надо. А зачем?

Без ухищрений ты – из чаровниц.

Не красишься, румяна не кладёшь,

Помадой ты не выделяешь губ,

И с гордою осанкою идёшь

Дорогой вдоль дворцов, дитя халуп.

Не трогает гламур твоей души,

Надеюсь, и не тронет. Дай-то бог,

Ах, как же твои кудри хороши,

Когда их гладит лёгкий ветерок.

Иди, иди, подобие Весны,

Иди по жизни гордо и легко,

Я буду наблюдать со стороны

И слушать песню лёгких каблучков…

И снова я в залитых солнцем юга…

И снова я в залитых солнцем юга,

Курчавящихся зеленью горах,

Жизнь сделав круг, опять пошла по кругу,

Стряхнув легко с себя былого прах.

На то она и жизнь, ей всё привычно -

И прошлое отряхивать с руки,

Совсем, как мне обычно, прозаично,

Придя со смены, сбросить сапоги.

Но как забыть изгиб вершины плавный,

Густой туман, ласкающий отрог,

Лесистый склон вдоль речки своенравной,

Её ревущий, пенистый порог.

И чистоту нетающего снега

На гордых пиках, устремлённых ввысь,

И голубое-голубое небо

Простое и глубокое, как жизнь.

И мне ль не помнить тропку к водопаду

В самшитовом волшебном уголке,

И озерцо в горах, его прохладу,

И родничок, стремящийся к руке.

Опять всё внове, будто здесь и не был,

Не падал вверх в заоблачную высь…

И голубое-голубое небо

Простое и глубокое. Как жизнь.

Неизвестность

Неизвестность томит, и пугает меня неизвестность

За незримой стеной, разделяющей наши миры,

И сердечною болью зовёт за собой неизбежность,

Что обычно до срока, не вовремя и до поры.

Может, там хорошо и действительно свет несказанный,

Беспредельный покой, наконец-то – свобода души,

И до срока, и в срок я всегда на том свете желанный,

Только очень уж здесь, на земле, вечера хороши.

Только здесь кружит голову запах садовой сирени,

И объятья твои так крепки в полуночной тиши,

Потому-то, наверное, я не люблю дни рожденья,

Что они приближают к той самой свободе души.

Ах, зачем мне такая свобода – пускай лучше клетка

Из удач и страданий, печали, тревог и забот,

Что мне свет несказанный, посмертная эта подсветка,

Я туда не спешу, будет время – Господь заберёт.

А пока я живу и гоню от себя неизбежность,

Вместе с ней - неизвестность, не след замыкаться на ней,

Несказанный мой свет – это жизни, не смерти, окрестность,

Череда чёрно-белых и ярко раскрашенных дней…

«Я помню это чудное мгновенье»

Бываю чёрств. Порою даже груб,

Но ты прости мне эти завихренья,

И неумелость ласк, и горечь губ

Ты принимай, как недоразуменье.

А всё-таки ты у меня одна,

Одна, как жизнь, и жизнь тому порукой,

И право слово, не моя вина,

Что я такой неисправимый бука.

Но мне ль не знать, когда в душе весна,

Но мне ль не ведать это ощущенье –

Когда ты улыбнешься мне со сна…

«Я помню это чудное мгновенье»

От тебя такой исходит свет...

Ну, постой, постой ещё немного,

Видишь, как струится лунный свет,

Это серебристая дорога,

А другой для нас с тобою нет.

Как нежно руки твоей запястье,

А глаза – хоть песнь о них напой,

Это ведь и есть, наверно, счастье,

За руку держась, стоять с тобой.

И смотреть на лунную дорогу,

Зная, что другой дороги нет…

Ну, постой, постой ещё немного,

От тебя такой исходит свет…

И я ушёл...

И я ушёл. Теперь уже надолго,

Ты не звони, не надо sms,

И в тягость мне не только чувство долга,

Но даже меркантильный интерес.

Где я сейчас? Зачем? Ах, всё пустое,

Узнав, ты неужели посетишь

Моё жилище строгое, простое,

Голодное? Здесь даже дохнет мышь.

Довольствуюсь сейчас я самым малым –

Стол, табуретка, узкая кровать…

Мне захотелось этого привала

От гонки – всё хватать, хватать, хватать,

Не ощущая ни душевной тяги,

Ни просто сил обогащать свой дом,

С упорством голодающей дворняги

Пытаться соответствовать во всём.

А мне бы обнажить свою природу,

И как взбредёт, ходить, сидеть, лежать…

Ведь деньги вовсе не дают свободу –

Их надо сохранять, приумножать.

И каждая ступень приумножений

Ведёт не вверх, а вниз, как ни крути…

Они лишь девальвация стремлений –

Высоких – в потребительском пути.

Я навсегда ушёл, а не надолго,

Жизнь времени оставила в обрез…

Презрев… Презрев не только чувство долга,

А даже меркантильный интерес.

Помолчим, уходя...

Мы сидели в кафе, утомлённые видом друг друга,

А на улице в лужах от ливня кипела вода,

Непогода была продолжением страшного круга,

Из которого выход один – в никуда, в никогда.

Мы молчали – к чему разговор, ведь назад нет возврата,

Всё уже решено, выбран дом, день недели и час…

В этот выбранный день мы с тобой повстречались когда-то,

В этот час и уйдём – вряд ли мир обеднеет без нас.

Мы с тобой заберёмся на крышу высокого дома,

У него мы встречались по прихоти странной судьбы,

Постоим на краю, холодея, – как это знакомо,

И шагнём, взявшись за руки, в то никогда, где гробы.

Мы шагнём в никуда – вот финал неудавшейся жизни,

В этом яростном мире нам места, увы, не нашлось,

Нас осудят друзья, молчаливо склонившись на тризне,

Равнодушно отметят враги: «Что сбылось, то сбылось…»

Там, куда мы уйдём, нет ни света, ни звука, ни мрака,

Ни любви, ни притворства там нет, нет ни зла, ни добра,

Пустота… Абсолютный покой, избавленье от страха,

Безотчётной тревоги за завтра, сегодня, вчера.

А пока мы в любимом кафе ждём урочного мига,

Бьют по окнам наотмашь холодные плётки дождя,

Я ловлю в твоём взгляде смятенье безмолвного крика,

Всё идёт, как идёт. Помолчим… Помолчим, уходя…

Оборвала ты разговор...

Оборвала ты разговор, сошла, а я поехал дальше,

И били в темя молотком твои последние слова:

«Прости, я больше не могу, я задыхаюсь в этой фальши…»

И от свинцовых резких фраз отяжелела голова.

И мчался голубой вагон в бетонном чреве перегона,

И я, застыв от этих слов, от безысходного «прости..»,

И свет тоннельных фонарей мелькал за окнами вагона,

Что отбивал на стыках рельс: «С тобою мне не по пути».

«С тобою мне уж не ходить по сказочным аллеям парка,

И не скамейке не сидеть, вдыхая розовый рассвет…

Развёл по сторонам любви, запутал нас любовный сталкер,

И то, что было раньше «да», теперь убийственное «нет!»

Ну что ж, и я скажу – прости, и повторяться нам не надо,

Я всё же испытал тот миг, когда кружилась голова –

Лишь потому, лишь оттого, что ты со мной стояла рядом…

Всё остальное, правда, фальшь. И вместо чувств – одни слова»…

Всё в этом мире от скуки, от скуки...

Всё в этом мире от скуки, от скуки…

Чуб теребящие, тонкие руки,

И приводящие в трепет движения,

Словно по краю, по краю скольжение…

Вот и ответные ласки партнёра

С лёгкой щекоткой ушного узора,

Ноздри дрожат от волшебного запаха,

Щёлк – отлетела блестящая зАпонка…

Рук перекрестья и жар лобызания,

Сомкнутость век, распалённость сознания,

Лёгкость, воздушность, податливость тела,

Волнам желания нету предела…

Миг – и финал, наслаждения звуки…

Всё в этом мире от скуки, от скуки…

Поэзия и графоман

«Поэзия – важная тётка,

Надменна. Глядит свысока,

У ней королевы походка,

Точёная, в перстнях, рука.

Поэт подойти к ней боится,

Вздохнуть – не дай бог заразит,

Страдает, бледнеет, томится,

Бывает – из жизни бежит.

И может в вас что-то проснётся

(Неплохо склониться и ждать),

Когда её дух вас коснётся

И Божью приложит печать».

От многих я слышал всё это

С таким придыханьем, тоской…

Но я же не корчу поэта.

В трактир, что ль, сводить? Я такой!

И я подошел – я развязный,

Представился: «Я – графоман!

Какой нынче вечер прекрасный,

Давайте со мной в ресторан!»

«А что, я с утра не питалась,

Изволь, графоман, угощай!»

Богатым казаться пытаюсь:

«Восточный?» «Зачем нам Китай?

В наш русский, с блинами, солянкой,

Котлеты ещё б пожирней…»

Ведет себя словно селянка,

Да кто ж так наврал мне о ней?..

Простая доступная баба,

С понятием. Видно – своя!

Нет, я вам скажу на силлабо:

Снобизма в ней нет ни фуя»

Креплёный портвейн ей по нраву,

А мне говорили: «Клико»!

Нет, эти поэтишки, право…

До жизни им – ой, далеко.

Витают в своих эмпиреях,

От вычурных тропов – в экстаз,

А дама Поэза, пьянея:

«Меня уже тянет на вальс»

И мы с ней по кругу, по кругу,

И в танце я ей: «Как мне быть?

Творить только томную скуку?

А может дурить, не творить?

О гробе, о гное, о смерти,

О грешной природе людской,

О гнусных пороках… О свете,

Что вовсе не значит – покой?

Мадам, я сложу, как нашепчешь,

Хоть я графоман, но смирен…»

Она ж прижимается крепче:

«Смирен? Но без дрожи колен?»

Я понял и ввёл ее в танго -

Красивый и знойный туман…

Как странно смотрелись… Нет – славно:

Поэзия и графоман…

Девчонка ела виноград...

Девчонка ела виноград

В беседке загородной дачи,

На ней воздушный был наряд,

Как виноград – полупрозрачный.

И проступали сквозь него

Все прелести ее девичьи,

Да так, что кругом голова

Пошла у друга с непривычки.

Она нарочно – то мигнёт,

Сомкнув пушистые ресницы,

То томно, глубоко вздохнёт,

Грудь поднимая, озорница,

То ногу на ногу – пускай,

Любуйся, мол, изгибом нежным,

Разбушевался сладкий май,

Пора любви, пора надежды…

Рискуешь, девочка… Рискуй,

Ток крови молодости слышен,

Как сладок первый поцелуй

В метели белой яблонь, вишен…

Уже темнеет. Старый дом –

Хранитель тайн трёх поколений,

И шорох ласк, прикосновений,

Всё-всё останется при нём…

  Пожелаем Евгению новых стихов, сборников, песен, взлётов и вершин!