Соловецкое восстание

Соловецкие челобитные

                Мало известные факты, о которых не любят распространяться церковные иерархи – это времена церковного раскола, вызванного реформами Никона. Ну а если и говорят об этом, то ограничиваются несколькими именами, совершенно опуская те методы, которые применялись к поборникам старого обряда. Одним из таких фактов является Соловецкое восстание.

Соловецкое восстание было описано в старообрядческой литературе уже в XVIII в., но одним из самых популярных памятников этой литературы в XVII в. была первая челобитная, отправленная монастырем в Москву.

Челобитная соловецких монахов о вере (XVII в.) 

«Царю государю и великому князю Алексею Михайловичу, всея Великия и Малыя, и Белыя Росии самодержцу, бьют челом богомолцы твои Соловецкого монастыря келарь Азарей, казначей Геронтей, и священшщы, и дияконы, и соборные чернцы, и вся рядовая и болнишная братия, и слушки и трудники все В нынешнем, государь, во 176-ом году сентября в 15 день, по твоему всликаю государя указу, и по благословению и по грамотам святейшего патриарха Иосафа московского и всея Русии, и преосвященного Питирима митрополита Новгороцкого и великолуцкою, прислан к нам в Соловецкий монастырь в архимандриты, на Варфоломеево место архимандрта, нашего монастыря постриженник свящснноинок Иосиф, а ведено ему служшь у нас по новым Служебникам, и мы, богомольцы твои, предания апостольскаго и святых отец изменить отнгот не смеем, бояся царя царьствующих и страшного от него прощения, и хощем вси скопчатися в старой вере, в которой отец твой государев, и прочие благоверные цари и великие князи богоугодне прспроводнша дни своя: понеже, государь, та прежняя наша християнская вера известна всем нам, что богоугодно, и святых и Господу Богу угодило в ней многое множество, и вселенския патриархи, Иеремпя и Феофан, и протчия палестинския власти книг наших русских и веры православные ни в чем до сего времени не хулили, наипаче же и до конца тое нашу православную веру похвалили, и тем их свидсюльством известно надеемся в день страшного суда пред самым Господом Богом не осуждены быти, наипаче же и милость получити.

Милосердный государь… Молим твою благочестивую державу и плачемся вси со слезами, помилуй нас, нищих своих богомолцев и сирот, не вели, государь, у нас предания и чину преподобных отец Зосимы н Саватия переменить, повели, государь, нам быти в той же старой вере, в которой отец твой государев и все благоверные цари и великия князи и отцы наши скончались, и преподобные отцы Зосима, и Саватей, и Герман, и Филипп митрополит и вси святии отцы угодили Богу.

Аще ли ты, великий государь наш, помазанник Божий, нам в прежней, святыми отцы преданей, в старой вере быти не благоволишь, и книги перемени ги изволишь, милости у тебя государя просим помилуй нас, не вели, государь, болши того к нам учителей прислать напрасно, понеже отнюдь не будем прежней своей православной веры переменить, и вели, государь, на нас свой меч прислать царьской, и от сего мятежного жития преселигн нас на оное безмятежное и вечное житие; а мы тебе, великому государю, не противны; ей, государь, от всея души у тебя, великого государя, милости о сем просим и вси с покаянием и с восприятием на себя великого ангельского чину на тот смертный час готовы. Великий государь, царь смилуйся, пожалуй.»

Челобитных было несколько и все они доказывали, что новые книги перепечатаны «богопротивно и развращенно», что во всех новшествах, вводимых по почину Никона, виноваты греки, соблазнившиеся латинской ересью. Челобитчики обиженно писали: греки «учат нас ныне новой вере, якоже неведущих богу мордву или черемису, истинные православные веры. А мы, богомольцы твои государевы, аще и многогрешны, но держим истинную православную христианскую веру...» Монахи предупреждали царя: «гречестии учители приезжают из своей земли в твое государьство, благочестивое царство, не исправлять, но злата и сребра и вещей собирати и мир истощати». Челобитная хулила все греческие книги, напечатанные у «римлян», и умоляла царя не позволять «иноземцам и наемником нашея православныя веры впредь дерзновения не подати». Все несчастья Русской земли пошли от этого вмешательства греков в церковные дела: «от того... начаша быти вся неполезная — морове и войны безвременныя, и пожары частыя, и скудность хлебная, и всяких благих оскудение». Весь Соловецкий монастырь обещался до смерти сопротивляться новшествам: «лутше нам временною смертию умрети, нежели вечно погибнути; или, государь, огню и мукам нас те новые учителя предадут и на уды разсекут, но убо изменити апостольского отеческого предания не будем во веки».

Вторая «челобитная о вере соловецких иноков царю Алексею Михайловичу», поданная через архимандрита Иосифа в 1668 г., — краткий, но резкий отказ монастыря принять новые книги. После почтительной просьбы сохранить монастырю старые книги и обряды монахи решительно заявляли: «Не вели, государь, болши того учителей к нам присылать напрасно, понеже отнюдь не будем прежней своей православной веры пременить, и вели, государь, на нас свой меч прислать царьской и от сего мятежного жития преселити нас на оное безмятежное и вечное житие». Так монастырь объявил царю войну. Последовала долгая осада монастыря, пока в 1676 г. он не был взят благодаря предательству.

Несомненно, вскоре после падения монастыря сложилась среди старообрядцев песня об осаде и взятии Соловков. Отношение к этому событию в песне — явно враждебное Москве. Песня отразила не все этапы борьбы монастыря с царским войском, однако то, что она рассказала, описано с полным сочувствием осажденным.

Песня начинается картиной выбора в Москве воеводы, который поведет войско против монастыря.

ОСАДА СОЛОВЕЦКОГО МОНАСТЫРЯ

Во Москвы-то было во царстве,
Во прекрасном государстве,
Перебор-то был боярам,
Пересмотр-от был воеводам.
Из бояр, бояр выбирали,
Воеводу-ту поставляли,
Воеводу-ту непростого,
Его роду же непростого,
Из бояр князь Салтыкова.
Воспроговорит-то государь-царь наш,
Алексей-сударь свет Михайлович:
«Уж ты гой еси, воевода!
Я пошлю тебя, воевода,
Ко монастырю святому,
Ко игумену честному:
Стару веру-ту порушите,
Стары книги истребите,
На огни вы вси сожгите».
Воспроговорит воевода:
«Уж ты гой еси, государь-царь наш,
Волексей ты, сударь Михайлович!
Как нельзя-то думой подумать
На свято ведь на это место,
На прекрасною кенорию,
Що на светов-то преподобных
Соловецких ведь чудотворцев».
Воспроговорит осударь-царь наш,
Алексей-от сударь Михайлович:
«Уж ты гой еси, воевода!
Прикажу я тебе казнити,
Руки, ноги же отпилити,
Буйну голову отрубити».
Воевода-та испугалсе,
Сам слезами же обливалсе:
«Уж ты гой еси, государь-царь наш,
Алексей же сударь Михайлович!
Погоди ты меня пилити,
Уж мне дай речь говорити.
Мне-ка дай же ты силы много,
Мне стрельцов, борцов, солдатов».
Що садилсе-то воевода,
Недалек он, свет, отъехал.
Он расплакалсе, сам раздумалсе:
«Хошь я смерть-ту — я приму же!»
Он раздумалсе воевода –
Во пути будто разнемогсе,
Он назад скоро воротилсе.
На то место-то накупалсе
Из бояр, бояр князь Пешерской;
Що садилсе-то воевода
Он во лёгоньки стружочки;
Потянули-то ветры буйны
С полудённую сторонку,
Уносило-то воеводу
Ко монастырю святому,
Ко игумену честному,
Как ко светам-то преподобным,
Соловецким же чудотворцам.
Как стрелял, стрелял воевода
Во соборну-то божью церковь,
Уронил-то тут воевода
Богородицу со престола.
Вси монахи-ти испугались,
По стенам-то вси побросались,
В одну келью-то собирались,
В одно слово-то говорили.
Говорил-то всё игумен:
«Вы не бойтесь-ко, мои дети,
Не страшитесь-ко этой страсти!
Мы по-старому ведь отслужим —
С Христом в царстве с им пребудём».
По грехам было сучинилось,
По тяжким грехам сотворилось:
Захотел-то ведь деревяга
В святом озера он купатьсе,
По веревкам через стену-ту опускатьсе;
Ище пал этот грешник
Он на сыру-то землю,
Он сломил свою праву руку,
Извихнул свою леву ногу.
Тут пришел к ёму воевода:
«Ты скажи-ко нам сущу правду:
Ище порохом-то ли доволён монастырь,
Ище пушками-то доволен ли,
Ище крепостью-то крепок ли,
Да людьми-то ведь он людён ли?»
Говорил-то тут деревяга:
«Он ведь крепостью-ту крепок,
Он людьми тольки не людён.

Попадите й вы, зайдите
Дровяным-то в стену окошком.
Как зашел-то воевода,
Рассказал как деревяга;
Он зачал тут, воевода,
Стару веру-ту порушил взял,
Стары книги-ти божьи изорвал всё,
На огни-ти он прижигал их;
Всих монахов прирубили,
В сине море-то пометали,
Над игуменом наругались:
Речист язык у его отрежут;
Через ночь было тако чудо -
Он ведь сделался весь здравой;
Они взели его убили -
Как небесно царство купили.
Во ту пору-ту, во то время,
В саму в ту ведь в тёмну ночку
Ище к нашему царю жо
К Олёксею-то свет Михайловичу,
Как приходят к ёму два старца,
Как хотят-то его убити,
Руки, ноги да отпилити;
Говорят ёму таки речи:
«Уж ты гой еси, государь-царь,
Олексей ты сударь Михайлович!
Не разорей-ко ты старой веры».
Посылат-то ведь царь же скоро,
Он гонцов-то скоро, солдатов:
«Старой веры не разоряйте,
Вы ведь книг-то не разрушайте,
На огни-то не разжигайте,
Вы монахов-то не рубите».
Ище стретили воеводу
В славном городе во Вологды.
Воевода-то разболелсе,
Он в худой-то боли скончалсе.
Государь-от, государь наш царь,
Олексей свет сударь Михайлович,
За воеводой собиралсе,
Жисть своёй жизнью скончалсе.
Понесли его в божью церковь, -
Потекло у ёго из ушей-то,
Потекла у ёго всяка гавря;
Ище уши-ти затыкали
Всё хлопчатой белой бумагой.

Не случайно песня назвала Салтыковым воеводу, отказывающегося выступить против монастыря: Салтыковы были в числе тех московских боярских фамилий, которые в первые годы борьбы за старую веру стали на стороне Аввакума и его друзей.

Дальше песня прямо переходит к описанию последнего этапа осады Соловков. Из Москвы отправляется с войском князь «Пещерской» — воспоминание о Мещеринове. Он во время обстрела «уронил» «богородицу со престола». Монахи сражаются, игумен призывает их к твердости

Вы не бойтесь ка, мои дети,
Не страшитесь ка этой страсти,
Мы по старому ведь отслужим,
С Христом в царстве с ним пребудем.

Однако «деревяга» (по объяснению исполнительницы — «мужик деревенский, кормившийся в монастыре») выдает осаждающим, что в стене есть пролом, через который они и проходят в монастырь. Расправа с монахами описана так, как она происходила и в действительности, а затем уже вводится элемент легенды. Игумен, у которого вырезали язык, «через ночь» «сделался весь здравой»; его убили. В Москве в это время к царю пришли «два старца», угрожали ему смертью и приказали: «Не разоряй ка ты старой веры». Испуганный царь шлет «гонцов» в Соловки с приказом:

Старой веры не разоряйте,
Вы ведь книг то не разрушайте,
На огне то не разжигайте,
Вы монахов то не рубите.

Но гонцы встретили воеводу уже в Вологде, где он «разболелся» и «в худой то боли скончался». За ним и царь «своей жистью скончался». Эти смерти — по песне — наказание за разгром монастыря.

Позднейшая старообрядческая литература пышно разукрасила рассказ об осаде Соловецкого монастыря легендами — «видениями», чудесами и показала этот эпизод в житийной манере, представив всех защитников монастыря только как мучеников за веру.

Среди старообрядцев, враждебно относившихся ко всему, что входило в русский быт из чужих стран, требовавших воздержания от земных удовольствий, потому что близятся «последние времена», — уже в XVII в. возникали различные запреты. Вино, наряды, развлечения были объявлены «бесовской прелестью», и в число запретных удовольствий попало употребление табаку. Нюхать и курить табак в XVII в. запрещали и светские власти, возможно — по соображениям гигиеническим. Старообрядцы придали религиозную окраску этому запрету. В подкрепление запрета создалась легенда, объяснявшая, что «мерзкое зелие, еже есть табака», было послано на землю диаволом.

В рукописной традиции сохранились лишь поздние обработки легенды о происхождении табака, возникшие уже в XVIII в. В основе легенды лежит народное верование в произрастание трав и деревьев из человеческих трупов. У многих народов известны рассказы о том, как на могиле несправедливо пострадавших при жизни людей вырастают прекрасные цветы, поющий тростник, целебные травы; из трупов злодеев появляются ядовитые и вообще вредные растения.

На почве этого верования создалась легенда о том, что табак вырос на могиле блудницы, дочери монахини Иезавели. 30 лет эта блудница «всю волю диаволю творяше» и, наконец, «виде ю бог непокаявшуюся, посла ангела своего и повелел земли расступитися», «и пожре ю (земля) в себя живу». Над ее трупом «изведе земля былие, травное зелие». «И елици убо зелия травного и хранительного былия вкусят, и те будут растлени умом и, обледеют и обмирати будут и трястися имут». В сознании старообрядца, упорно связывавшего с чужеземными влияниями все новшества, вошедшие в русскую жизнь, и табак должен был впервые появиться у «еллинов». В этом приурочении сказалась ненависть старообрядцев к грекам, помощникам Никона в проведении церковной реформы, зараженным «латинской прелестью». В еллинской стране была найдена врачом Тремикуром трава, выросшая на могиле блудницы. Понюхав траву, врач «обвеселися, яко забыта ему вся печали житейския». Тремикур посадил траву в своем саду и роздал семена своим согражданам. Так расплодился табак.

В позднейшей обработке эта легендарная основа украсилась чудесными видениями, была связана с апокалиптическими предсказаниями о «последнем времени», а запрещение употреблять табак приняло гиперболические формы: даже покаявшийся курильщик, по мнению автора, может надеяться занять место только между раем и адом — в рай его не пустят, как и пьяниц.

Соловецкое восстание получило широкое освещение в старообрядческой литературе. Наиболее известным произведением является труд Семена Денисова «История об отцах и страдальцах Соловецких иже за благочестие и святые церковные законы и предания в настоящее времена великодушно пострадаша», созданный в XVIII в. В этом произведении описываются многочисленные жестокие убийства участников Соловецкого восстания. Например, автор сообщает:

«И различно испытав, обрете во древлецерковнем благочестии тверды и не превратны, зельною яростию воскипев, смерти и казни различны уготовав: повесити сия завеща, овыя за выю, овыя же и множайшия междеребрия острым железом прорезавше, и крюком продевшим на нём обесити, каждаго на своем крюке. Блаженнии же страдалыды с радостию выю в вервь вдеваху, с радостию ноги к небесным тещи уготовляше, с радостию ребра на прорезание дающе и широчайше спекулатором прорезати повелевающе.»

Сообщается о большом количество убитых (несколько сотен). Почти все защитники монастыря погибли в короткой, но жаркой схватке. В живых осталось только 60 человек. 28 из них были казнены сразу, в том числе Самко Васильев и Никанор, остальные — позднее. Иноков жгли огнём, топили в проруби, подвешивали за рёбра на крюках, четвертовали, заживо морозили во льду. Из 500 за­щитников в живых осталось лишь 14

Эти утверждения были подвергнуты критике в церковной и исторической литературе. Так, даже в старообрядческих синодикахупоминается не более 33-х имен «страдальцев Соловецких».

            Вот еще одна иллюстрация насаждения «истиной» веры. Огнем и мечом, сжиганием книг.

Литература.

1. Хрестоматияпо истории СССР. — М.. 1951. — Т. 1. — С. 477.
2. Адрианова-Перетц В. П. Соловецкие челобитные // История русской литературы: В 10 т. / АН СССР. — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941—1956.
3. Князь Семен Денисов. История об отцах и страдальцах Соловецких иже за благочестие и святые церковные законы и предания в настоящее времена великодушно пострадаша. М.1 907 г.