01 - Сошествие странника

В Донецкой степи

Никил уж не первые ночь и день шагал без воды. Понятно, что без воды умирают даже на третьи сутки. Но он так и не увидел воды за всё время своего перехода. Солнце уходило – и ему показалось вдруг, будто солнце уходит от него навсегда.

«Почему сейчас не утро? — подумалось Никилу. — Утром легче было бы умереть: я успел бы порадоваться восходу и дневной вере наступившего завтра. А затем можно и умирать. Только неожиданно как-то так, незаметно, чтобы я даже не догадался. Да, не догадался», — спешил ещё спорить с собою странник. Но всё было теперь бесполезно, а закат опустился, и лёг на холмы.

На чёрном горизонте стояли конусные терриконы, окружая собой серый город со всех сторон. В самом городе трудно было хоть что-нибудь рассмотреть, потому что всё громоздилось чернеющей массой вдали – и лишь световые шары фонарей, ничего под собой не высвечивая, оставались видны отовсюду.

Никил верно впадал в беспамятство. Радужные кольца проникли под его веки, и мгновенно размылись. Он помнил ещё, как когда-то, в далёком детстве, вскочил на ноги и устремился бежать. Вот и сейчас ему снова казалось, что ноги его летят над холодной травой, а он всё боится споткнуться, упасть, удариться хоть обо что-то, что ляжет у него на пути. И страх этот дикий прервал, как и в детстве, его сумасшедший бег.

Тут же всё засияло вокруг, и белые одежды заслонили собою сияние. Они были огромны, эти одежды – так огромны, что упрятали весь горизонт, а город вместе с его терриконами нарядили в белые ткани.

Дочь Богов

Перед Никилом стояла женщина. Он увидел на ней эти самые белые одежды, и даже в галлюцинациях своих догадался, почему ему привиделись белые ткани.

— Я хочу подарить тебе амулет, — сказала женщина, — амулет птицы Истхари. Она пластается над этим городом, куда ты одним утром взойдёшь, а её амулет будет оберегать тебя и возвратит тебе имя. Только не теряй его, и никогда с ним не расставайся. Ты меня понимаешь, Никил?

— Да, я тебя понимаю, — отвечал измождённый потусторонним голосом. — Но когда я один в этих землях бродил без воды, то совсем не гадал и не думал, что повстречаю тебя. Мне бы и в бреду не приснилось такое...

— Ты можешь меня выслушать, Никил? Амулет Истхари даст тебе право жить наравне с богами. Ты этого хочешь?

— Я не хочу с богами. Я хочу быть с тобой.

— Но в таком случае Боги превратят нас с тобою в вечные деревья. Мы будем стоять рядом, но даже кронами своими никогда не сможем прикоснуться друг к другу. И у нас с тобой не будет маленьких деточек. Это воля Богов, Никил. Жизнь должна остановиться для нас. Так мне сказали Боги.

— Ну и что? Мне больше ничего и не нужно. А если ты не согласна, чтобы мы оставались вдвоём, то я всё равно что-нибудь придумаю.

— Но тогда разговаривай с Богами сам. Они выслушают тебя.

И в тот же миг перед воображением Никила явились пять, не менее огромных, чем прежде, белых холстов. Старцы склонились над беспамятным странником.

— Говори, Никил, — начал Первый из них.

— Я хочу остаться навеки с этой женщиной. Она ваша дочь?

— Говори, Никил, — повторил те же слова Второй Старец.

— Я хочу что-нибудь придумать, чтобы мы навсегда оставались вместе.

— Говори ещё, Никил, — подтвердил Третий.

— Вы разве не слышите меня, — чуть ли не вскричал странник.

— Мы слышим тебя, — отвечал Четвёртый, — а ты говори.

— Мне сказала ваша дочь, что вы превратите нас в два бессмертных дерева. Это правда?

— Да, это так, если ты пожелаешь остаться с нею, — отозвался, наконец-то, и Пятый Старец. Эта женщина – моя дочь. И зовут её Ксари. Но перед лицом вечности даже и я не в силах буду ей помочь. Поэтому я не хочу превращать её в дерево ради тебя. Пусть уж лучше она остаётся одна. Ей неплохо жить вместе с нами.

В это время женщина что-то хотела возразить, но Отец остановил её знаками и не позволил произнести ни звука.

— Я понимаю и её, и тебя. — сказал он Никилу. — Меня называют Пастырем, ибо я не только самый последний из представших перед тобою Богов, но и повелеваю всеми остальными. А потому и говори отныне только со мной. Об остальном тебе знать не положено.

— Тогда у меня одна единственная просьба и один вопрос. Просьба состоит в том, чтобы сказать вашей дочери ещё хоть одно слово. А после этого делайте со мной, что хотите.

— Я разрешаю тебе переговорить с моей дочерью.

Она сейчас снова подойдёт к тебе.

Ксари приблизилась к Никилу, и заслонила собою Богов.

— Знаешь, в этом городе... — начал он...

— Помолчи! Отец всё равно всё услышит. Лучше я уж скажу тебе.

— Тогда я просто хочу видеть тебя...

— Нет, Никил. Очень скоро твои глаза устанут, и ты не сможешь найти для меня никаких новых слов. Я, кажется, говорила тебе...

— Я согласен, я согласен на всё. Пусть мы станем большими деревьями, но всегда будем рядом. Я смогу шелестеть всеми своими листиками – и ты никогда не перестанешь слушать меня. И обретём мы с тобою, в этой степи...

— Нет, — перебила его Ксари, — Не говори ничего. У меня есть одно решение, чтобы нам оставаться вместе. Но оно не устроит ни тебя, ни меня. Пусть об этом лучше расскажет тебе Отец. Примешь его условие, я буду с тобой всегда.

— Я согласен. Что за условие, говори же скорее!

— Это я скажу тебе, Никил, — вмешался Отец.

Под веками защипало, снова запрыгали радужные кольца – и в этом калейдоскопе цветных пятен проявилось лицо Пятого Бога.

— Дочь моя правильно сказала тебе: есть только одно решение. Но я не советую тебе принимать его. После того, как вы станете влюблёнными деревьями, я смогу лишь единожды возвратить вас к жизни, оставив навсегда на этой земле. Но станете вы тогда оба обыкновенными людьми. А для того, чтобы вы возродились в облике человека, только один из людей сможет срубить вас под корень. Пройдёт много, очень много времени, прежде чем это случится. Хватит ли у тебя терпения? Ты обретёшь себя прежнего, но потеряешь навсегда мою дочь. А потому будешь приносить людям зло, поскольку ты сам этого захотел.

— Чего захотел?

— Ты захотел остановить жизнь. Вот почему ты убьёшь того, кто своим топором возвратит тебе человеческое лицо.

— Я не стану никого убивать.

— Тогда оставайся деревом.

— Не хочу я и деревом таким быть! Не хочу, чтоб меня срубили.

— Это мудрое решение. Дочь моя согласится с тобой. Считай, что ты уже заслужил её одобрение. А любить друг друга вы сможете и в сердце своём. Я вам этого запретить не могу. Да и не хочу. Свет любви поселится навсегда в ваших душах. Как награда за твою мудрость. Так ли, Никил, я тебя понимаю?

— Так, конечно так! — вскричал восторженный странник. — Но тогда последний вопрос: кто такая птица Истхари?

— Эта птица, Никил, и есть моя настоящая дочь! В солнечный день мы зовём её Ксари, по имени нашему... Я тебе говорил уже... Но когда она в ночном небе... Больше я тебе ничего не скажу. Прощай же, Никил. И прими мою благодарность хотя бы за то, что ты не оказался слеп.

И тьма снова легла на измученные веки путника. Никил лежал в забытьи на пустой и холмистой местности.

— Отныне он снова возвратится на землю, — отвечал Отец дочери на её молящие взгляды. — Это право подарила ему ты, моя дочь, вручив амулет Истхари. И Боги защитят его от этого самого диковинного и непостижимого мира.

Пробуждение

Утреннее солнце встало над тем местом, где всё ещё лежал Никил. Тень, скользнувшая от его неподвижного тела, была единственной прохладой близ измученной плоти. И, будто чувствуя это, левая рука его вытянулась, легла поверх спасительной тени.

Сил встать и идти никаких не оставалось. Он лежал так час или два, пока не расслышал едва журчащий ручей. С ближайшего холма (это всё, что он видел ещё) сбегал, спеша навстречу, лёгкий поток воды. И несчастный снова впадал в беспамятство.

Очнулся он, чувствуя жуткий озноб. Оказывается, солнце во второй раз спешило уйти за горизонт, подбирая шлейф прощальных лучей с закатного неба.

Никил лежал в русле протоки – и это был не мираж. Звериный инстинкт напоил его сразу же, как только первые капли воды коснулись его губ. Но этого скиталец не помнил. Он лишь почувствовал, что теперь может встать.

Мало-помалу он взбирался на возвышения, преодолевая холмистую местность – и вскоре подходил к чернеющему вдалеке городу, ещё не понимая толком всего, что же должно свершиться.

А над ним как будто витала зловещая птица с чудовищными крыльями – и тени её пластались по сторонам, раскидываясь полами огромного тёмно-синего плаща у незримой черты горизонта.

Из этого плаща и возникла впоследствии легенда об Истхари – птице, сохранившей амулет, который, будто в некоем магнетическом кристалле, сосредоточивал в себе всю историю и всю мудрость ушедших веков. Ночная птица Истхари после тех событий пластается над народами, которых породили пять Богов Киласари.

В путь

Ему нужно было спешить. Он знал, что вскоре случится неминуемо то, что изменит весь привычный уклад его одинокой судьбы – нарушит равновесие и покой. С ним такое уже было когда-то. Только происходили все те события в его далёкой и позабытой жизни. Поэтому Никил торопился, дабы успеть спасти хотя бы одну неповторимую жизнь от всеобщего сумасшествия.

Унылые ландшафты не радовали его глаз. Но скиталец по опыту странствий знал, что вскоре, ещё час или два, на смену этому дикому запустению явятся огни и свет жилищ.

Что может произойти в эти час или два, никто бы сказать не смог. Ожидание растянуло бы время в нескончаемые века, вытянув его в едва заметную нить. А поскольку ничего остановить нельзя, нужно спешить по-другому. Никил знал и об этом. Он ступил на неведомый путь и пошёл, устремляясь к рассвету...