Фантазмы про утраченный рай (СССР)

На модерации Отложенный

У современного украинского писателя Юрия Андруховича есть очень забавное эссе под названием «Роман с универсумом», посвященное советскому прошлому. Не знаю, переводилось ли оно на русский язык, во всяком случае в сети не то что перевода, но и оригинального текста не сыскать. Поскольку мой собственный перевод не преследует ни малейшей коммерческой цели, надеюсь, выкладывая этот текст, я не ущемляю ничьих авторских прав. Ну и надеюсь также, что читателям сайта будет любопытно прочесть этот небольшой рассказ талантливейшего мастера современной прозы. Возьму также на себя смелость опустить несколько начальных абзацев, которые не совсем относятся к теме.
(sovkladovka.net)

Детство. СССР

«РОМАН С УНИВЕРСУМОМ»
© Ю.Андрухович 
(отрывок, в переводе)

Предупредительная память моментально разворачивает зрелище иной, противоположной, когда-то прожитой реальности, намекает на непоправимые утраты – залитого солнцем августа, высокой густой растительности, озера, купания в зеленоватой теплой воде, память детализирует эту идиллию аж до приторности, до пятен от мороженого (сливочного!) на рубашке, до экземы на подсмотренной сквозь щель пляжной кабинки женской подмышки, до смятой пачки от сигарет «Орбита» на песчаном берегу, но ей и этого мало: появляются спецэффекты, то есть плакучие ивы, деревянные лодки, скрипучие взмахи весел, разнообразная эстрадная музыка, доносящаяся из громкоговорителя спасательной станции – например, тромбоны, прежде всего тромбоны, Эдуард Хиль, Эдита Пьеха, София Ротару, ансамбль «Орэра» — все понятно, это первая половина семидесятых, абсолютно ужасное время, если верить диссидентам и собственным, более поздним убеждениям.

Я ловлю себя на этом и начинаю с этим бороться, как могу.
В этой борьбе с памятью важно навести хоть какой-то порядок. Ну действительно, какие у них могут быть причины для ностальгии, у этих на самом деле уже постаревших и в большинстве совеем дезориентированных людей? Что, кроме молодости, заставляет их оглядываться с тоской и сожалением? Где именно ошибается их память, сооружая удивительные фантазмы про утраченный рай?

Эдита Пьеха

Товарное благополучие? В соответствии с моими воспоминаниями, оно таки почти наступило примерно тогда же, на рубеже шестидесятых и семидесятых. Его целиком можно списать на определенную инерцию оттепели, когда фанатичная гигантомания предыдущего режима наконец уступила место временному вниманию к непростому простому человеку. Собственно, все это продолжалось не слишком долго, каких-то полдесятка лет, но было, было, и никуда от этого не денешься: и туалетное мыло «Кармен» с умеренно декольтированной испанкой-цыганкой на обертке, и одеколон «Шипр» с невозможным запахом, и лосьон «Огуречный», и средство от комаров с неосознанно позаимствованным у поэтов-декадентов названием «Вечер». И много-много чего другого.

В целом это было что-то вроде бархатной революции в парфюмерном деле. О запахах лучше не вспоминать, но названия, названия! Очевидно, у кого-то из руководителей отрасли был пунктик на хвойных лесах, поэтому ежегодно вам попадались целые россыпи этикеточной хвои: мыло «Хвойное», «Хвойный» экстракт для ванной, зубная паста «Хвойная», она же «Лесная». Оставаясь в кругу зубных паст, добавлю, что именно в эти годы они окончательно вытеснили из быта в небытие архаичные зубные порошки, обязательную гигиеническую примету времен культа личности (см. детские стихи Корнея Чуковского как подлинное свидетельство тогдашней эстетики). Кроме того, именно тогда появилась еще одна впечатляющая новинка для ротовой полости – зубной эликсир! Как он назывался – «Молодость»? «Свежесть»? «Утро»? «Зубной»? Что-то в этом роде.

Действительно, это был товарный бум, и с этим не поспоришь, как не поспоришь со всеми этими салфетками, скатертями, пестрыми клеенками, покрывалами, одеялами, безнадежно цветастыми гардинами вместо прежних бедненько-бледных занавесочек, настенных ковров почему-то с альпийскими пейзажами и лебедями, или, скорее, с оленями. Слонов не было, а может я и ошибаюсь.

«Незнакомка»

Классическое искусство решительно входило в жилища простых тружеников. Шедевры покупали вместе с позолоченными рамами в первом попавшемся магазине под культовым названием Культтовары – чаще всего «Итальянский полдень» Брюллова, «Три богатыря» Васнецова, «Утро стрелецкой казни» Сурикова и еще одно утро, но уже «В сосновом лесу» Шишкина. Последний, похоже, был явным фаворитом, если не чемпионом, его равнинно-лесные пейзажи до сих пор паразитируют где-то в засиженных стереотипами кладовых коллективного бессознательного и заставляют многих украинцев беспричинно любить огромную страну на северо-востоке. Встречались также какие-нибудь «Бурлаки на Волге», «Незнакомка», «Грачи прилетели», убежденное украинство обязательно окружало себя «Запорожцами, пишущими письмо турецкому султану» и/или портретом Шевченко кисти того же Репина.

Музыкальная культура также не стояла на месте, поэтому во многих квартирах появлялись пианино. Этот инструмент оказался настолько же безальтернативным, как и холодильник, хотя и выполнял чаще всего чисто декоративную функцию. Холодильники с определенного момента также, но это уже несколько позднее.

Музыка все равно звучала ежедневно и отовсюду. Кроме привычных кое-где и поныне репродукторов (не без оснований прозванных «брехунцами», хотя именно репродуктор мне кажется гораздо более обидным в этом смысле определением), были еще радиолы, магнитолы, комбайны (это когда радио, магнитофон и патефон в одном лице), транзисторы, среди которых преобладали прибалтийские марки, и именно они, эти «Спидола» и «Селга», навсегда останутся неразлучной пляжной парой в моей памяти: спидола и селга, селга и спидола, так, безусловно, в памяти каждого поляка навсегда вместе Жвирко и Вигура, а каждого русского – Минин и Пожарский или Сакко и Ванцетти, или кто там еще, не знаю.

Телевизоры, возможно, заслуживают отдельного внимания. В поздних шестидесятых они уже приобрели вполне пристойных размеров экран, дизайн также ощутимо прогрессировал под влиянием завоевания космоса и каких-то передранных западных образцов, хотя я еще помню все эти предыдущие «рекорды» и «рубины», а может и «вёсны» с их, скорее, тридцатилетней давности геббельсовскими формами.

Помню, как старательно подбиралось для них особо почтенное место в интерьере, как днем они заботливо накрывались специальной скатеркой от пыли и мух; их час наступал вечером, это были вечерние существа, именно на грани сумерек и темноты они подключались к источникам, оживали непередаваемо монотонным гудением трансформатора, а уже затем зажигались голубым огоньком после невыносимо долгого несколькоминутного нагревания.

Сначала появлялся звук; это было похоже на культовое служение или медитацию, почему-то (инерция кинозала?) считалось, что смотреть телевизор следует в сосредоточенной темноте, поэтому хозяева выключали все имеющиеся лампы и светильники, соседи – как приглашенные, так и непрошенные – взволнованно обсиживали наиболее удобные подступы, жизнь замирала, любые жесты становились неуместными перед лицом Последних Телевизионных Новостей из Москвы или Балетного Спектакля из Москвы или Кинокартины из Москвы (тогда фильмы еще принято было называть картинами), это был сеанс благополучия, умноженного на уверенность, и только атомная бомба (американская? китайская?) могла пошатнуть этот устойчивый позитивный мир.

В этом мире, кроме того, было немало одежды, правда, явно ориентированной на зимнее время года, а потому громоздкой, мешковатой и тяжелой, как средневековые доспехи. Тяжелой настолько, что ассоциировалась не столько с легкой, сколько с оборонной промышленностью. Кажется, ее было вполне достаточно в магазинах: шапки-ушанки, валенки и – соответственно – калоши, фуфайки, оренбургские пуховые платки, пальто и полупальто с какими-то странными и скорее декоративными воротниками и манжетами из подозрительного меха (о истребленные беличьи популяции!), ватные штаны, суконные сапоги «Прощай молодость!», называемые также говнодавами, шубы, ну конечно же шубы, ведь приобрести шубу для законной половины считалось одним из материальных достижений настолько же законного (во всех смыслах) мужчины. Ведь шубу покупали раз в пятнадцать, а то и двадцать лет! Ведь все мы вышли из одной шинели!

Да, все это было с вполне определенным евразийским, несколько медвежьим и, во-вторых, несколько милитаристским уклоном, рассчитанное больше на Приуралье, чем на Прикарпатье, но что там обращать внимание на этих недобитков!.. (Между тем, жутко интересно было бы проследить, как менялся человеческий ландшафт на Галичине со второй половины сороковых. Под ландшафтом я имею в виду прежде всего внешность, в частности, одежду. Увидеть, как изо дня в день исчезают в неизвестности всякие там мазепинки, конфедератки, шляпы и шляпки, камизельки, бриджи, плащи типа «реглан» или там «макинтош», клетчатые кепки, гетры, а вместо них пространство все более плотно заполняют ушанки, шубы и пуховые платки. И кирзачи, конечно же. Но это лишь отступление и надо вовремя остановиться, иначе так можно докатиться и до иных, совсем уж нежелательных ландшафтных наблюдений).

Говоря об одежде, невозможно обойти вниманием и его наиболее интимные составляющие. Общая парадигма тяжелой и неуклюжей, зато утепленной надежности и добротной гигиеничности не могла не отразиться на этих остаточных вещах. Грубые шерстяные колготы или так называемые простые (сто процентов узбекской шерсти!), с тенденцией к отвисанию на задах и коленях рейтузы, фланелевые нижние юбки, семейные подштанники, пуленепробиваемые на семи замках бюстгальтеры стыдливого цвета, серо-голубые кальсоны на подвязках и пуговичках, и самое главное – толстенные трикотажные трусы до колен с начесом — все это должно было беречь мочевые пузыри, яичники, простаты и молочные железы от гипотетической простуды, содействовать здоровому продолжению рода, и одновременно служить серьезными преградами на пути сексуального влечения, и, возможно, играть не последнюю роль в деле поддержания высокой общественной морали.

Секса там, похоже, действительно не было, как не было и дезодорантов, бикини, хали-гали и хула-хупа. Советские фильмы, правда, показывали любовь, но это была любовь ангелов. Перспектива адюльтера выглядела совершенно бесперспективной. Отсутствие борделей и каких бы то ни было форм проституции, в целом, делала невозможным грехопадение. Бытовая теснота, ужасные квартирные условия не давали возможности заниматься этим, как следует, дома. Оставалась слабая надежда на гостиницы, но для этого надо было ехать в другой город учиться подкупать гостиничный персонал недвусмысленными подарками. Вот почему такое значение приобретали путевки на разнообразные летние курорты. Благодаря им большинству населения удавалось хотя бы раз в год пофлиртовать. Фееричные запахи средства от комаров «Вечер» туманили голову в ночных беседках. Одного такого флирта иногда хватало на целые десятилетия сладких воспоминаний. Это на самом деле были ангелы.

Вместо этого время от времени происходило уже упомянутое продолжение рода, трезвое и ответственное, своеобразные производственные сверхурочные, ночная смена. И это продолжалось бы вечно, но любая вечность имеет свои пределы.

Я помню, я застал эти пределы, то есть момент, когда все внезапно изменилось: вместе с рок-н-роллом, или скорее биг-битом (то самое время, тот самые перелом шестидесятых и семидесятых) пришло все остальное – и мини-юбки, и бикини, и драки на танцплощадках, и саксофоны, и секс. Не стану утверждать, что пришла любовь. Похоже, она должна была быть и раньше.

Продолжение следует