Письмо товарищу Сталину

 Жертв сталинизма и страдальцев тоталитаризма, демократов и «патриотов»,  прошу не беспокоиться и не переживать. Не брызгать слюной на клавиатуру компьютера и не размазывать сопли по экрану монитора в праведном негодовании на недобитого совка и не раскаявшегося коммуняку. Нет, это не письмо неисправимого сталиниста «тирану, боровшемуся со своим народом», как считает премьер Медведев, не письмо ветерана, у которого украли Победу 1945 года, не письмо рабочего или инженера, у которых украли и разворовали завод, оставив без работы, не письмо бывшего колхозника,  у которого развалили колхоз, ввергнув снова в идиотизм деревенской жизни, не письмо пенсионера с нищенской пенсией, не письмо  научного сотрудника из закрытого и забытого  НИИ, не письмо молодого человека, лишенного трудовой и социальной перспективы, не письмо одного из тех миллионов русских, которых лишили Родины - Советского Союза - России так называемые демократы и патриоты, в своей ненависти к Советской власти разорвавшие историческую Россию - Советский Союз на куски и продолжающие на пепелище нашей страны истекать ненавистью к нашему советскому прошлому, перемывать кости и полоскать имя грозное в грязи, трепеща и неиствуя до сей поры при имени его. Нет, это не письмо с мольбой к Сталину воскреснуть и восстать из гроба хоть на день. Восстать и  твердую рукою порядок строгий навести. Время не повернуть и Сталина не вернуть, «жертвы и страдальцы», поэтому живите пока...

Это письмо из другой эпохи, из другого времени, из другого государства. Это письмо советского человека, одного из миллионов советских людей, которые «не были, не состояли, не привлекались», честно трудились на благо своей Советской Родины в меру своих сил и способностей. Советских людей, которые в предвоенные годы спокойно спали по ночам, если не работали в ночную смену и не гуляли по улицам советских городов с любимыми. Советских людей, которые не страдали по царям, попам и кулакам, утраченным поместьям и заводам, мечтая о реставрации и реванше. Советских людей, которые в годы войны не ждали гитлеровских «освободителей». Советских людей, которые после войны не жаждали ядерного удара по СССР и не читали под одеялами Солженицына и творения других «жрецов и жертв советского холокоста», выползших, как тифозные вши, из лагерной телогрейки Солженицына и расплодившихся в годы антисталинской хрущевской оттепели, как размножаются болезнетворные микробы в гнилостной атмосфере разложения. Советских людей, которые не держали антисоветскую фигу в кармане и не исходили соплями ненависти к нашей Советской Родине по кухням и кабакам. Советских людей, которые, когда пришла беда в 1941 году в наш советский дом, все отдавали для фронта и для Победы.

Это письмо из тревожного московского октября 1941 года в Кремль. Это письмо осталось в том тревожном октябре, передав нам память о себе, о тех людях, о том времени. А время было тревожное. 30 сентября 1941 года немецкие войска группы армий «Центр» начали операцию «Тайфун» - наступление на Москву с целью окружить и уничтожить советские войска под Москвой и овладеть столицей СССР в 1941 году. Началась великая Московская битва. Немецкие войска перешли в наступление на брянском, орловском и курском направлениях. 3 октября советские войска оставили город Орел (340 км от Москвы), 4 октября советские войска оставили города Спаск-Демянск (270 км от Москвы) и Киров (280 км от Москвы), 5 октября советские войска оставили город Юхнов (190 км от Москвы). 6 октября советские войска оставили города Карачев и Брянск (350 км от Москвы).  7 октября были окружены в районе Вязьмы (200 км от Москвы) советские войска 19 и 20 армий Западного фронта, 24 и 32 армий Резервного фронта. 11 октября немецкие войска оккупировали  город Мценск (290 км от Москвы). 13 октября советские войска оставили Калугу (160 км от Москвы). 14 октября противник ворвался в город Калинин (150 км от Москвы), начались бои советских войск в Можайском укрепленном районе (100 км от Москвы). Фронт приближался непосредственно к Москве. Опасность, нависшая над столицей, все больше возрастала. 15 октября Государственный Комитет Обороны принимает постановление об эвакуации из Москвы некоторых правительственных учреждений, дипломатического корпуса, оборонных заводов, научных и культурных учреждений, военных академий и Генерального штаба. 16 октября началась эвакуация из Москвы. В Москве оставались Политбюро ЦК ВКП(б), Государственный Комитет Оброны, Ставка Верховного Главнокомандования и необходимый для оперативного руководства страной и Вооруженными Силами правительственный и военный аппарат. 17 октября эвакуировался и Генеральный штаб во главе с его начальником Б.М. Шапошниковым. В Москве была оставлена только небольшая оперативная группа работников ГШ под руководством А.М. Василевского для оперативного обслуживания Ставки ВГК.

В эти же тревожные октябрьские дни эвакуировалась из Москвы и Бронетанковая академия, или, как тогда она называлась, Военная ордена Ленина Академия механизации и моторизации им. Сталина. Вместе с академией должна была эвакуироваться из Москвы и моя родная тетя Зоя Ивановна Романова, работавшая машинисткой в академии. Однако, тетя Зоя отказалась покидать Москву и вместо того, чтобы убыть в эшелоне и в относительно сносных условиях вместе с сотрудниками академии ехать в глубокий тыл – Ташкент, она пишет письмо товарищу Сталину и, как советский патриот, просит дать ей возможность отдать все свои силы защите столицы и разгрому немецко-фашистских захватчиков. Вот такое письмо было отправлено тов. Сталину в тревожные октябрьские дни 1941 года. Удивительно даже не то, что оно было отправлено, хотя, конечно, это тоже удивительно. Удивительно то, что оно дошло до Кремля и не осталось без ответа. Я далек от мысли, что товарищ Сталин читал это письмо, но письмо было прочитано кем нужно, передано кому нужно и принято к исполнению, несмотря на тревожный месяц-октябрь и немецкие войска под Москвой. Казалось бы, какое письмо, какая женщина, какие просьбы и предложения? Не до тебя! Однако...

Тетя Зоя, Зоя Ивановна Романова, 1900 года рождения, была ровесницей ХХ века и седьмым ребенком в большой семье своего отца и моего деда Майорова Ивана Тихоновича и своей матери и моей бабушки Майоровой (Захаровой) Пелагеи Макаровны. Всего в семье было двенадцать детей. Александр, 1888 г.р., Пелагея, 1890 г.р. Следы их давно затерялись где-то в начале ХХ века. Третий ребенок 1892 г.р. и четвертый – 1894 г.р. умерли во младенчестве, не успев приобрести имена. Параскева (Паня), 1896 г.р., Михаил 1898 г.р. – погиб на фронте 1-ой мировой войны. Зоя, 1900 г.р., Владимир,1901 г.р., Мария, 1903 г.р., Надежда, моя мать, 1905 г.р., Александр, 1907 г.р. – погиб в результате несчастного случая в военной академии в 1932 году. Антонина, 1909 г.р.. Мои мать и отец, мои дядя и тети, а также и их мужья, рожденные на стыки веков, провели свое детство и отрочество в царской России,  но их молодость пришлась на 20-е годы. Я думаю, что их жизнь, жизнь большой семьи моего деда до революции была похожа на жизнь семьи Бессеменовых из пьесы М.Горького «Мещане». Революция изменила их образ жизни, дав возможность выйти из узкого мещанского мирка патриархальной семьи в новый мир с новыми интересами и возможностями -комсомолом, клубами, кружками, активной общественной жизнью. Они взраслели вместе с советской страной – учились, работали, служили в армии, обзаводились семьями, рожали детей... Несмотря на отсутствие секса, «большой террор» и сплошной ГУЛАГ в стране. И хотя нас 25 лет «жрецы демократии», жертвы сталинизма и страдальцы от советского тоталитаризма уверяют, что репрессии коснулись каждой семьи и что половина населения страны сидела, а другая половина охраняла сидевших, репрессированных среди моих родственников не было, как не было среди них и охранявших сидевших. И не только среди моих родственников, а и среди соседей и знакомых. Думаю, потому что они были настоящие советские люди, которые честно работали на благо нашей Советской Родины и спокойно спали по ночам, а когда 22 июня 1941 года пришла беда на нашу землю, мужчины встали на защиту нашей Родины.

Мой дядя Владимир Иванович Майоров, военный врач, встретил войну вместе со своей воинской частью в Белоруссии, испытав вместе со всей армией и горечь поражений и отступления и радость наступления и Победы. А потом была война в Корее, в которой он, полковник медицинской службы, участвовал в качестве начальника медицинской службы 64-го авиационно-истребительного корпуса. Муж моей родной тети Марии Ивановны Романовой Сергей Александрович Романов, тоже военный врач, служивший в одном из московских военных госпиталей, встретил войну вместе с госпиталем, в котором служил всю войну. Муж моей тети Антонины Ивановны Кротиковой Владимир Макарович Кротиков в первые дни войны был призван в ряды Красной армии, воевал на Западном фронте. Во время оборонительных боев под Москвой попал в плен, был освобожден из плена во время советского контрнаступления под Москвой. Однако, не был ни расстрелян, ни посажен в ГУЛАГ, несмотря на утверждение «жертв сталинизма» о том, что все бывшие военнопленные отправлялись в ГУЛАГ, а был возвращен в действующую армию и воевал до тех пор,  пока в конце войны не был комиссован по тяжелому ранению. Кстати, зять Владимира Макаровича Кротикова – муж его родной сестры Маргариты Макаровны, военный летчик, в составе 64 авиационно-истребительного корпуса  воевал в Корее, где  погиб в воздушном бою. Семье погибшего в Корее летчика был выделен в качестве компенсации дачный участок в 50 соток в Крюково под Москвой. Муж моей тети Зои Ивановны Романовой Николай Александрович Романов в первых числах июля 1941 года добровольцем ушел в московское народное ополчение. Сражался в одной из дивизий народного ополчения. В оборонительных боях под Москвой пропал без вести. Мой отец Николай Сергеевич Ермолин, 1903 г.р., был призван в армию в августе 1941 года, успев привезти меня домой в Москву из Вязьмы, куда я, 4-летний малыш, был отправлен на лето к бабушке – матери моего отца. Отцу повезло, он прошел всю войну в стрелковом полку и сержантом закончил войну в Берлине, откуда и вернулся домой в Москву в 1945 году.

Мужчины ушли на фронт, а женщины остались с детьми, с новыми заботами, которые теперь надо было решать самим, и тревогой за мужей, за детей, за себя, за страну. За Москву. И было отчего тревожиться. 17 октября советские войска оставили город Калинин (150 км от Москвы). 18 октября противником были захвачены города Малоярославец (100 км от Москвы) и Можайск (90 км от Москвы). Фронтовая обстановка на подступах к Москве все более обострялась. В связи с чем 19 октября Государственный Комитет Оброны принимает постановление о введении с 20 октября в Москве и прилегающих к городу районах осадного положения. «Сим объявляется...», - так начиналось постановление. Необычное сочетание слов как бы подчеркивало исключительность исторического момента и вытекающих отсюда жестких мер к нарушителем установленного постановлением порядка: «нарушителей порядка немедля привлекать к ответственности с передачей суду военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте...».

23 октября войска 49-ой армии Западного фронта остановили наступление противника на подступах к Серпухову (90 км от Москвы), у Тарусы (100 км от Москвы) и Алексина (125 км от Москвы). 23-24 октября войска 33-й и 43-й армий Западного фронта остановили наступление противника на реке Нара (55 км от Москвы). 26-27 октября войска 5-й армии Западного фронта остановили наступление противника на рубеже западнее и юго-западнее Кубинки (50 км от Москвы). 29 октября из района Мценска войска противника вышли к Туле (160 км от Москвы). Их попытки овладеть городом в течение 3-х дней были отбиты частями 50-й армии, местным гарнизоном (156-й полк НКВД, 732-й зенитный артиллерийский полк ПВО) и ополченцами (Тульский рабочий полк).

30 октября завершилась Можайско – Малоярословецкая операция: войска Западного фронта остановили противника на рубеже восточнее Волоколамска ( 90 км от Москвы) и далее по рекам Нара и Ока до Алексина.

В один из таких тревожных октябрьский дней к старому деревянному двухэтажному дому на углу 2-й Синичкиной улицы и Крюковского тупика, где в одной из квартир первого этажа жили семьи моих родных теток Зои Ивановны Романовой и Марии Ивановны Романовой ( сестры Зоя Ивановна и Мария Ивановна были замужем за братьями Николаем Александровичем и Сергеем Александровичем Романовыми), подъехала легковая машина черного цвета. Легенда гласит, что это был якобы ЗИС-101, но я думаю, что это была легковая машина М-1 – эмка. Появление легковой машины на тихой лефортовской улице, конечно же, вызвало живой интерес  молодых людей от 4-лет и старше, которые в те далекие годы проводили все свободное от родительской заботы и учебы время на улице, предоставленные сами себе, ведь, как известно, тогда «демократии» у нас в стране не было и поэтому и дети не опасались за свою безопасность, и их родители не переживали за безопасность своих детей во дворах и на улицах советских городов. Вспоминая свое далекое военное и послевоенное детство, должен сказать, что мы тогда не ограничивались только своим двором и прилегающей к дому улицей, а стайками в несколько человек дошкольного и младшего школьного возраста делали вылазки на достаточно большие расстояния на соседние улицы и дворы. А поскольку  наша семья жила вместе с семьями других моих теть и дяди в одной квартире в старом доме в самом конце Солдатского переулка, упиравшегося в Введенское кладбище (в народе его называли Немецким и для нас, аборигенов Лефортова, оно таким и остается до сих пор), то любимым местом препровождения нашим было кладбище, где мы играли в «казаки-разбойники» между могил, а когда освоили грамоту, то попутно и постигали сословное деление царской России по надписям на надгробных камнях и памятниках. И не только это, на кладбище мы соприкасались со свидетельствами военной истории своего отечества. Таким свидетельством было захоронение французов наполеоновской армии 1812 года с памятником в виде достаточно большой пирамиды, сложенной из гранитных блоков с надписью на французском и русском языках, и символическим ограждением – цепями, прикрепленными к 4-м пушечным стволам, вкопанным в землю по углам могильного участка. В 1944 году рядом с памятником французам из наполеоновской армии были захоронены французы из авиационного полка «Нормандия-Неман». Первым в начале июня 1944 года был торжественно похоронен Герой Советского Союза лейтенант Марсель Лефевр, что, конечно же, не осталось не замеченным нами, особенно звание «Герой Советского Союза» рядом с французским именем. Затем к нему прибавились летчики Морис де Сейн, Жюль Жуар, Морис Бурдье, Анри Фуко и Жорж Анри. В 1953 году прах французских летчиков был перевезен во Францию, а на месте захоронения остался обелиск с именами летчиков. Вообще воинские похороны с траурной музыкой духового оркестра и трехкратным залпом траурного салюта были тоже частью нашей детской жизни в годы войны и какое-то время после войны, ведь совсем рядом располагались и два военных госпиталя – Главный госпиталь Красной армии им. Бурденко и больница им. Баумана, ставшая в годы войны госпиталем. Кроме регулярных похорон были и воздушные налеты немецкой авиации и воздушные тревоги, грохот зенитных орудий, распологавшихся совсем рядом от наших домов на скверах, лучи прожекторов в ночном небе Москвы, аэростаты ПВО в небе и на тихих улицах Лефортова, влекомые за веревки, как правило, девушками в военной форме в сопровождении стаек детей самого разнообразного возраста. К счастью, немецкие воздушные налеты для нашего района обошлись благополучно – ни обна немецкая бомба не упала на наши головы, а у нас появилось новое занятие – после каждого налета собирать осколки зенитных снарядов, которые разрывались в воздухе при отражении налета немецких бомбардировщиков и осыпали землю осколками. Каждый уважающий себя «мужчина» имел коллекцию таких осколков, упавших с неба Москвы 1941 года. До сих пор помню эти кусочки железа с рваными краями, а сейчас чувствую  и ощущение исходящей от них страшной опасности, тогда нам, детям военной поры, не ведомое.

Возвращаюсь к дому тети Зои на углу 2-ой Синичкиной улицы и Крюковского тупика. Из остановившейся легковой машины вылезли два офицера и направились к дому. Зоя Ивановна Романова была в квартире одна. Муж, Николай Александрович Романов, на фронте, сын Александр, учащийся артиллерийской спецшколы, в эвакуации вместе со спецшколой в Алма-Ате. Семья сестры Марии Ивановны Романовой, с которой они жили в одной квартире, в эвакуации вместе с военным госпиталем, в котором служил муж Марии Ивановны, военный врач, Сергей Александрович Романов. Зоя Ивановна была в состоянии тревоги и беспокойства за мужа, от которого не было никаких известий с фронта, за сына Александра, за реакцию на письмо тов. Сталину: какая она будет и будет ли вообще? И вот она реакция в лице двух вежливых офицеров, приглашающих ее проехать вместе с ними... Через несколько часов Зоя Ивановна Романова вернулась домой на той же машине, но уже служащей Генерального штаба Красной Армии в качестве машинистки и со следующего дня приступила к работе. И не просто в Генеральном штаба в каком-нибудь хозяйственном управлении, а машинисткой в оперативной группе ГШ под руководством А.М. Василевского, оставленной в Москве при Ставке ВГК. К тому времени Генеральный штаб перебрался в здание на улице Кирова и в его распоряжение была передана расположенная рядом станция Метро «Кировская», приспособленная для работы сотрудников ГШ. Поезда метро на станции не останавливались, железнодорожные пути были отгорожены от перрона высокой стеной. В одном конце перрона располагался узел связи, в другом – кабинет Сталина, рядом кабинет начальника ГШ, а в середине перрона  - ряды столов для работы офицеров-операторов. Там же места для машинисток. Сначала в метро спускались только с объявлением воздушной тревоги, а после того, как 29 октября фугасная бомба попала во двор здания, где размещался ГШ, уничтожив несколько машин, убив трех водителей и ранив 15 офицеров, оперативная группа ГШ перебралась в метро совсем. Как вспоминал впоследствии С.М Штеменко, в ту пору офицер Оперативного управления ГШ, а с 1943 года и до конца войны начальник Оперативного управления ГШ, «жизнь в оперативной группе... отличалась исключительной напряженностью. Понятия дня и ночи у нас полностью стерлись. Круглые сутки приходилось быть на своих рабочих местах». В таком же режиме вместе с офицерами работали и машинистки, прерывая работу только на кратковременный сон в железнодорожных вагонах, которые подавались на станцию Метро «Кировская» для отдыха работников ГШ. После начала работы в ГШ в октябрьские, ноябрьские, декабрьские дни Зоя Ивановна, занятая на работе, практически не появлялась дома в своей квартире, но никогда не жаловалась своим сестрам на  тяготы своей жизни, как, впрочем, никогда не касалась и содержания своей работы, а содержание известной ей информации часто было не только не утешительным, а просто трагическим. Каково же ей было узнавать из первых рук и печатать различные документы для высшего руководства страны о том, что 4 ноября немцы оккупировали Курск, что 15 ноября возобновилось наступление немецко-фашистских войск на Москву, что 16 ноября  войска 30-й армии правого крыла Западного фронта  начали отход к Волге, а южнее волжского водохранилища – на рубеж Завидово, Ямуга,  что 22 ноября войска противника оккупировали Сталиногорск (Новомосковск) (180 км от Москвы), что 23 ноября противник захватил Клин (70 км от Москвы), Солнечногорск (45 км от Москвы), Яхрому (45 км от Москвы), Красную поляну (27 км от Москвы), что 24 ноября противник занял город Венев (150 км от Москвы)...

Зоя Ивановна Романова проработала в ГШ всю войну, испытав на себе и горечь поражений и радость побед, и продолжила работу и после войны до ухода на пенсию, несмотря на пропавшего без вести мужа в 1941 году и попавшего в плен мужа сестры. К счастью, у нее остался прекрасный сын – мой двоюродный брат Александр Николаевич Романов, впоследствии кандидат юридических и экономических наук. Потеряв мужа в круговерти войны, тетя Зоя дождалась сына, который закончив артиллерийскую спецшколу в эвакуации в Алма-Ате, прошел ускоренный курс военного артиллерийского училища в 1944 году, воевал и, прослужив еще несколько лет в армии, вернулся домой. И даже после ухода на пенсию ее ежегодно приглашали поработать в ГШ на 2-3 месяца (в рамках хрущевского пенсионного законодательства), высоко ценя ее человеческие и профессиональные качества.  Она умерла в 1964 году в том же доме, где в октябре 1941 года писала письмо товарищу Сталину, и была похоронена на Введенском (Немецком) кладбище, рядом с которым прожила всю свою жизнь. 

Вот такая история, связанная с письмом товарищу Сталину русской женщины родом из большой русской семьи. В нашем роду ни князей, ни бояр, ни дворян, ни именитых купцов не было. Наверное, мои предки, как и миллионы русских мужиков, участвовали в различных войнах вплоть до Первой мировой, на которой воевал и погиб мой дядя Михаил Иванович Майоров, но упоминаний в сказаниях о битвах не удостоились. Достоверно известно, что мои дяди защищали нашу Советскую Родину в Великой Отечественной войне, а отец мой, Николай Сергеевич Ермолин, прошел, а местами прополз, от Москвы до Берлина и закончил войну сержантом, но Знамя Победы над рейхстагом ему поднять не пришлось. Героем Советского Союза или кавалером орденов Славы стать тоже не привелось, так что фамилия его и моя в истории Великой Отечественной войны, к сожалению, не сохранилась. А профессия у него была самая мирная - бухгалтер. Не привлекался, не сидел, не был, как, кстати, все мои ближние, дальние родственники и просто соседи и знакомые. Хотя нет, бабка моя, мать отца, была в оккупации, а один дядька, Владимир Макарович Кротиков, - в плену, что, впрочем, не помешало ему после освобождения из плена продолжить воевать на фронте и благополучно вернуться домой (вместо того, чтобы отправиться в Гулаг), другой, Николай Александрович Романов, – пропал без вести в боях под Москвой в 1941 году, что не помешало его жене, моей тетке Зое Ивановне Романовой осенью 1941 года начать работать машинистской в ГШ, причем, не в хозяйственном управлении, и проработать там всю войну и после войны до ухода на пенсию, а мне поступить в МВТУ им. Баумана и закончить Ракетную академию им. Дзержинского. Поскольку мои родители и мои родственники были НОРМАЛЬНЫМИ русскими советскими людьми, то никто их никуда не волок, также как и они никого и никуда не волокли, а честно всю жизнь работали на благо нашей Советской Родины, как это делала моя тетя Зоя Ивановна Романова. И я не по московским кабакам болтался и по кухням интеллигентским трепом занимался, а Родину защищал на боевом дежурстве в РВСН и смею уверить, что рука бы моя не дрогнула, нажимая кнопку «Пуск».