Предлагаю улыбнуться друг другу, и верующим, и атеистам

Друзья, давайте немного посмеемся, и верующие, и атеисты. Ибо чувство юмора - это чисто божественное качество и путь к примирению. Надеюсь этот отрывок из великого произведения Ильфа и Петрова не оскорбит ничьих религиозных чувств.

И началась великая борьба за бессмертную душу шофера.

-- Эй вы, херувимы и серафимы! - сказал Остап, вызывая врагов на диспут. -- Бога нет!

-- Нет, есть, -- возразил ксендз Алоизий Морошек, заслоняя своим телом Козлевича.

-- Это просто хулиганство, -- забормотал ксендз Кушаковский.

-- Нету, нету, -- продолжал великий комбинатор, - и никогда не было. Это медицинский факт.

-- Я считаю этот разговор неуместным, -- сердито заявил Кушаковский.

-- А машину забирать-это уместно? - закричал нетактичный Балаганов. -- Адам! Они просто хотят забрать "Антилопу".

Услышав это, шофер поднял голову и вопросительно посмотрел на ксендзов. Ксендзы заметались и, свистя шелковыми сутанами, попробовали увести Козлевича назад. Но он уперся.

-- Как же все-таки будет с богом? -- настаивал великий комбинатор.

Ксендзам пришлось начать дискуссию. Дети перестали прыгать на одной ножке и подошли поближе.

-- Как же вы утверждаете, что бога нет, - начал Алоизий Морошек задушевным голосом, -- когда все живое создано им!..

-- Знаю, знаю, -- сказал Остап, -- я сам старый католик и латинист. Пуэр, соцер, веспер, генер, либер, мизер, аспер, тенер.

Эти латинские исключения, зазубренные Остапом в третьем классе частной гимназии Илиади и до сих пор бессмысленно сидевшие в его голове, произвели на Козлевича магнетическое действие. Душа его присоединилась к телу, и в результате этого объединения шофер робко двинулся вперед.

-- Сын мой, - сказал Кушаковский, с ненавистью глядя на Остапа, -- вы заблуждаетесь, сын мой. Чудеса господни свидетельствуют...

-- Ксендз! Перестаньте трепаться! - строго сказал великий комбинатор. -- Я сам творил чудеса. Не далее как четыре года назад мне пришлось в одном городишке несколько дней пробыть Иисусом Христом. И все было Б порядке. Я даже накормил пятью хлебами несколько тысяч верующих. Накормить-то я их накормил, но какая была давка!

Диспут продолжался в таком же странном роде. Неубедительные, но веселые доводы Остапа влияли на Козлевича самым живительным образом.

На щеках шофера забрезжил румянец, и усы его постепенно стали подниматься кверху.

-- Давай, давай! - неслись поощрительные возгласы из-за спиралей и крестов решетки, где уже собралась немалая толпа любопытных. -- Ты им про римского папу скажи, про крестовый поход.

Остап сказал и про папу. Он заклеймил Александра Борджиа за нехорошее поведение, вспомнил ни к селу ни к городу Серафима Саровского и особенно налег на инквизицию, преследовавшую Галилея. Он так увлекся, что обвинил в несчастьях великого ученого непосредственно Кушаковского и Морошека. Это была последняя капля. Услышав о страшной судьбе Галилея, Адам Казимирович быстро положил молитвенник на ступеньку и упал в широкие, как ворота, объятья Балаганова. Паниковский терся тут же, поглаживая блудного сына по шероховатым щекам. В воздухе висели счастливые поцелуи.

-- Пан Козлевич! - застонали ксендзы. - Доконд пан иде? Опаментайсе, пан!

Но герои автопробега уже усаживались в машину.

-- Вот видите, -- крикнул Остап опечаленным ксендзам, занимая командорское место, -- я же говорил вам, что бога нету. Научный факт. Прощайте, ксендзы! До свидания, патеры!

Сопровождаемая одобрительными криками толпы, "Антилопа" отъехала, и вскоре жестяные флаги и черепичные скаты костела скрылись из глаз. На - радостях антилоповцы остановились у пивной лавки.

-- Вот спасибо, братцы, -- говорил Козлевич, держа в руке тяжелую кружку. -- Совсем было погиб. Охмурили меня ксендзы. В особенности Кушаковский. Ох, и хитрый же, черт! Верите ли, поститься заставлял! Иначе, говорит, на небо не попаду.

-- Небо! -- сказал Остап. -- Небо теперь в запустении. Не та эпоха. Не тот отрезок времени. Ангелам теперь хочется на землю. На земле хорошо, там коммунальные услуги, там есть планетарий, можно посмотреть звезды в сопровождении антирелигиозной лекции.

После восьмой кружки Козлевич потребовал девятую, высоко поднял ее над головой и, пососав свой кондукторский ус, восторженно спросил:

-- Нет бога?

-- Нет, - ответил Остап.

-- Значит, нету? Ну, будем здоровы.

Так он и пил после этого, произнося перед каждой новой кружкой:

-- Есть бог? Нету? Ну, будем здоровы.

Паниковский пил наравне со всеми, но о боге не высказывался. Он не хотел впутываться в это спорное дело.