РУССКОЕ ПОЛЕ

РУССКОЕ ПОЛЕ

   Весной люблю я прогуляться по окрестностям «моего» небольшого провинциального городка. Летом, осенью, зимой тоже, но весной более всего, потому что в это время природа приходит в движение и увиденное не кажется таким тягостным, как в остальные времена года.

   Встаю я с солнцем. Рюкзак на плечи, а в рюкзак бутылку водки, полбуханки черного хлеба, пару помидоров, пару огурцов…

   Рюкзак забиваю до отказа. Мало ли чего мне самому захочется во время прогулки и мало ли кто встретится и что попросит…

   Вначале выхожу на «Аллею Славы». Начинается она с памятника, а вернее с необтесанной глыбы, на которой высечено 1941. И заканчивается такой же необтесанной глыбой, но уже с цифрой 1945.

   Словом, уложили славу на этой аллеи в необтесанные глыбы и цифры.

   Думаю иной раз. Потрудилась власть на глыбы. Выковыривала, везла, ставила. Можно было ведь славу не в образе глыбы выразить, а другим способом. Сделать пять гробов, и расставить их по годам.

   Особенно «нарядной» является аллея утром. А «наряды» известные. Если неизвестные, давайте познакомимся. Перевернутые деревянные лавки, исписанные уличными словами, иногда целые, иногда разбитые, опрокинутые железные урны и кучи мусора.

   Снова недоработка власти. Да неужели не могли сделать чугунные лавки. А вместо урн поставить банкоматы. В них бы мусор выбрасывали, а они в благодарность зеленые бумажки выдавали бы.

   Далее мне всегда попадается обязательный «атрибут» «Аллеи славы». Какой – нибудь мужик, лежащий на какой – нибудь лавке. Половина тела на лавке, половина на земле, а голова под лавкой.

   Услышав шум моих шагов, мужик вытаскивает из под лавки голову.

- Слышь, - говорит он. – А что это за место?

   Я ему объясняю.

- Понятно, - тянет он, - это где необтесанных глыб наваляли. А напротив какой глыбы я спал, и какая циферка там стоит.

- 1945.

- Слава Богу, что не 1941. Аллею нужно продолжить.

   Я не понимаю, в чем смысл его ответа, но не спрашиваю, потому что он не ответит, так как его интересует другое.

- Вчера разметали горячку, - говорит он, не отрывая взгляд от рюкзака, - а сегодня балда, как в обезъянике. Не раскрутишь на градусы. А то на выверт могут попасть.

   Какой язык!

   Раскрутил мужика.

   Он, конечно, поблагодарил меня и попросил, чтобы назад я возвращался по этой же аллеи.

   Это утром аллея неприглядная и мало говорливая, а к вечеру она шумная и веселая. Самое лучшее место для знакомств и самый лучший рынок. С кем захотите, с тем и познакомитесь. Что захотите купить, то и купите.  

   Приду иногда вечером, присяду на лавочку, посмотрю на аллею и кажется мне, что движется по аллее какой - то человеческий ком.

   Не ходил бы я на эту аллею, если бы не березы и тополя. Высокие, стройные тянутся они вдоль аллеи. Осенью дождями политые. Зимой снегами укрытые. Весной в лепестках оживающие и силы набирающие. А летом в жарких лучах Солнца согревающиеся.

   Смотрю на них и думаю, что они и есть пока единственно живые на этой аллеи.

   За аллеей – церковь. Год назад было что-то вроде деревянной мелкой избушки с крестом. А сейчас избушка вымахала в такую громадину, что купола до облаков достают. А вокруг церкви целый городок пристроек.

   Направляюсь в церковь. При входе уже сидит нужный человек и смотрит на мой рюкзак.

- Проштампуй, - говорит он.

   В церкви пусто, но не совсем. Из-за спины появляется священник.

- Рабо Божий, - басит он, - греховную плоть пришел очистить.

   Мы поднимаемся на второй этаж. Священник тяжелехенький. Я подталкиваю его.

- Сильней, рабо Божий, - басит он, - сейчас мы плоть взогреем, чтобы душа взопрела. А то я вижу по твоим ланитам, что она совсем закисла. Пошедруй Бога. И рюкзак облегчи. Бог против того, чтобы верующий в Него ходил с тяжелой ношей.

   Выхожу я из церкви со священником.

- Знаю, знаю, что ты, рабо Божий, думаешь о церкви, - говорит он мне, - а хочешь, я покажу тебе одно чудо.

   Чудом оказывается травяной садик на небольшом участке, на котором растут лекарственные, пряные и ароматические травы, такие как: ревень, манжетка, фенхель, полынь горькая.

   Рядом находится и строго симметричный садик с геометрической планировкой и дорожками, выложенными специальными квадратными плитками, между которыми просматриваются привлекательные травяные композиции с ромашками, подсолнухами, календулой, шалфеем, лавандой, декоративными стеклянными шарами, фенхелем, тысячелистником обыкновенным.

   Рядом с садиком грядка для кулинарной зелени с укропом, щавелем, огуречником, а также садик крестообразной формы с клумбами и дорожками, вымощенные булыжниками.

   Такие садики, как правило, разбивают в монастырских садах. Круговая дорожка объединяет сходящиеся лучами к центру боковые дорожки, замыкая их в середине клумбы.

   В центре садика были установлены солнечные часы, поилка для птиц в виде чаши с водой, а также декоративный цветущий куст из роз и зелени любистка.

   Расположен был на участке и низинный садик ароматических трав: душистые розы, травянистые многолетники, жимолость, сирень, калина, черемуха, жасмин.

   Особой гордостью, как сказал священник, была травяная спиралевидная грядка «улитка» с холмиком и «хвостом», с расположенным на нем прудиком. Прудик был не очень большой, как бы крохотный, но в нем отражалось Солнце.

- Вот так – то рабо Божий, - сказал священник, провожая меня. – Шероховата церковь, да не колючая.

   Возле церкви через дорогу – трехэтажное здание. Обшарпанное, облезлое похожее на барак. Захожу. Пол устлан потертым линолеумом, окна не покрашенные, кое-где треснутое стекло. Тянет сквозняк. Осматривать дальше нет никакого желания.

   Мимо проносится стая школьников.

   Я иду к знакомой учительнице Лидии Ивановне. Мы долго сидим молча, а потом она начинает мне рассказывать, как делают сувениры из трав.

   А сувениры из трав – это душистые подушечки и мешочки, ароматные веночки, ароматные бокалы.

   Подушечки для сна набивают обычно лавандой, лимонной мелиссой, фенхелем, укропом, лимонным тимьяном, различными сортами мяты, хмелем и немного валерьянкой.

   Под воздействием тепла тела выделяются содержащиеся в травах эфирные масла и вдыхаемые спящим или засыпающим человеком, они благотворно воздействуют на сон.

   Подушечки будут пахнуть розами, если в них поместить лепестки роз, смешанные с мятой и небольшим количеством гвоздичного порошка.

   Если вы хотите, чтобы подушечки пахли лимоном, наполните их лимонной мелиссой, лимонным тимьяном и немного валерьянкой. Подушечки, наполненные папоротником, помогают от прострела и ишиаса. Тонизирующее действуют розмарин, шалфей, иссоп и душица.

   Изготовить душистые подушечки и мешочки совсем не трудно, нужно только зашить измельченные, интенсивно и одновременно приятно пахнущие сухие травы в льняную или хлопчатобумажную ткань.

   Практично делать подушечки с наволочкой, которая легко снимается и стирается.

   Душистые подушечки и мешочки можно класть в бельевой шкаф для ароматизации белья, брать с собой в путешествие и класть для улучшения сна.

- Помогает, - спрашиваю я.

- Помогает, - отвечает Лидия Ивановна, - только в путешествия я не езжу.

   После школы я спускаюсь по бугру к речке «Рожайка». Узкая, мелкая, с мутной водой, в которой и шины от машин, и даже остова поржавевших машин. О мелочи и говорить нечего. Брось камушек – не утонет. На поверхности задержится.

   Берега заросли лопухами и крапивой. Лопухи хороши для бани. Ими можно обкладывать полки. А из крапивы сделать банный веник.

   Ищу дорожку. Она приводит меня к заброшенной водокачке. Есть там одно местечко, которое я забросал камнями.

   Из под камней раздается не громкое журчание. Жив еще. Я разбираю камни, достаю бутылку и набираю воды. Сделав несколько глотков, засовываю бутылку в рюкзак, а потом снова возвращаю камни на место.

   Из-за угла водокачки выскакивает приблудная собака. Она начинает громко лаять, а потом замолкает. Через несколько минут мы с ней лучшие друзья. На прощанье она виляет мне хвостом.

   Километра через два - мостик. Два березовых ствола с еще зелеными листьями, перекинутые через речку, на которых сидит рыбак.

   Я осторожно и тихо пробираюсь мимо рыбака, но это не помогает. Выхожу я на другой берег, «обкиданный» карасями, щуками, осетрами и обложенный с ног до головы трехэтажным, от которого даже листья на вербах вздрагивают.

   Огрызаться? А какой толк? Все равно в том, что рыбы нет, виноват буду я.  

   Передо мной русское поле.

   Русское поле. Разве тебя можно сейчас узнать. Столько песен о тебе сложили. Песни остались, а поле исчезло под коттеджами, дачами….

   Называют это место «Академический городок».

   Дорожки мощенные, лощенные, наверное, даже мылом обмытые.

   А вот и первый академик. Выросли сейчас академики. Крепко в рост пошли. Раньше все какие-то мелкие, щупленькие были. С бородками, очками, скромненькие и тихие в общении.

   А сейчас. Не голос, а гром. А обращение.

- Ты - козел мяукающий, пингвин лапчатый…

   И пошло: хвосты, лапы…

   Рот не дает мне открыть

- Ты в понятку берешь, куда пришвартовался?

- Товарищ, господин академик, перепутал. Думал, что здесь вроде того…

   Меня поправляют.

- У нас не бывает вроде того, а точно того…Косяк на академика заметал. Я академик. Только физический академик.

   Я уже понял, что передо мной не просто академик, а физический академик, если судить по его рукам и росписям на груди, словам…

   Меня и рюкзак прощупывают до нитки и отпускают.

   Я снова вижу русское поле.

   И слова я знаю этой песни, и музыку, и играл когда-то на баяне, аккордеоне, гитаре и пел, а сейчас ни петь, ни играть ее не хочется, потому что неуютно становится на душе, когда поешь и играешь при умирающем.