Архипелаг «Бутырка»

Там до сих пор сидят люди. Но уже пора сделать из этого мрачного замка в центре Москвы музей мучений и стойкости

Там до сих пор сидят люди. Но уже пора сделать из этого мрачного замка в центре Москвы музей мучений и стойкости

Бутырский замок — самое известное СИЗО России, по истории которого можно изучать историю страны. С XVII века в нем побывали сотни политических деятелей, писателей и поэтов. Тем не менее место, где держали в кандалах Пугачева, загнали под нары разжалованного Верховного главнокомандующего армии Крыленко и где «просто, но убедительно» кормили Варлама Шаламова, и сейчас продолжает оставаться частью Службы исполнения наказаний.

«Новая газета» считает, что пора прервать дурную преемственность. Надо превратить Бутырскую тюрьму в музей. Музей тех, кто сидел там и кто сажал (они часто менялись местами), музей, посвященный давлению, отчаянию, стукачеству, государственной (и иной) лжи, человеческой стойкости и сопротивлению.

Дело, конечно, не только в исторической памяти. Нам кажется, что, если один из символов политических (и сталинских в первую очередь) репрессий в России утратит свой мрачный смысл и станет открыт (в прямом смысле) для всех, это повлияет на атмосферу в обществе в целом.

Проект уже поддержали многие правозащитники, общество «Мемориал», федеральные и московские чиновники.

Как заявил «Новой» глава департамента культуры Москвы Сергей Капков, Бутырку стоит превратить в музей как минимум из-за гуманистических соображений: «Если ее закроют, те, кто находится под следствием, получат гораздо лучшие условия содержания, а город — актуальный и интересный музей».

Фото: Лена Керн

Путеводитель по нынешней Бутырской тюрьме

Гид — Александр Егай, бывший владелец компании «Лабиринт». Арестован в апреле 2011 года, признан виновным по статье 159, часть 4 («Мошенничество»). Весь срок следствия и заключение (всего год и четыре месяца) провел в Бутырской тюрьме:

– Бутырка делится на несколько частей. Я сидел в «большом спеце». Это камеры на трех человек, где, по логике, должен быть повышенный контроль. 3 на 6 метров, три шконки. Раньше было четыре, но одну срезали, чтобы соответствовать международным нормам (не соответствуют все равно).

Камеры, конечно, старые, запущенные, но нормальные. Достаточно чистый туалет — чаша «Генуя» (дыра в полу. — Ред.), над которой можно сделать душ. За сигареты охранники могут нарастить загородки туалета, поставить прямо над чашей душевой кран, получится нормальный выделенный санузел. В «большом спеце» горячая вода есть, а в другой части — общих корпусах — нет, моются и стираются там раз в неделю. В общих камерах сидят по 20—25 человек, в основном таджики и узбеки, у которых ни денег, ни родных. Попасть в «большой спец» они боятся: окажутся в изоляции, придется питаться «баландой» и заваривать чай на костре из газет, а в общих камерах всегда есть «насушка»: сигареты, чай, еда, кипятильник, часто холодильник, телевизор. Жизнь налажена.

Есть еще карцер – «кича», но для «профессиональных» сидельцев карцер – это «круто»: сидишь в киче – значит, «качаешь» режим. Плюс там есть горячая вода, там тепло. В общем, ничего страшного.

* * *

Бутырская тюрьма (спутниковый снимок Google)

В бутырской церкви служит единственный священник, явно сидевший, с золотыми зубами, хороший малый. Правда, православие у него такое, что он сам легко может заехать в Бутырку по 282-й статье («Возбуждение ненависти либо вражды». — Ред.). На пасху в этом году собирались устроить праздничную службу, привести туда «экономистов» и пригласить их родственников, наши знакомые даже передали для зэков библии. Но в последний момент на праздничное богослужение пустили только классово близких РПЦ бывших работников правоохранительных органов. Вертухаям библии и достались.

В церковь меня водили только в самом начале, потом перестали. Может, из-за статьи Ольги Романовой (в «Новой газете» Ольга описала, как тюремный священник за взятку устраивал ей свидания с сидящим в Бутырке мужем. — Ред.), может, просто не хватало конвоиров. Зато водили в синагогу. Я православный, но ходил ради общения с раввином Аароном Гуричем, умным и интересным человеком.

Собирали туда так. В камеру заходит охранник: «Евреи есть?» Естественно, все молчат. Потом разобрались.

* * *

В Бутырке работает спортзал. Час занятий стоит $10, внутри, правда, только теннисный стол и 2—3 тренажера.

Прогулки — вообще насмешка. Дворик — меньше, чем камера, сверху — металлический навес, инсоляции нет вообще. Это жесточайшее нарушение всех норм. На стенах — шуба (рельефное покрытие, которое делается, чтобы заключенные не писали на стенах. — Ред.), к ним даже прислониться нельзя. Раньше гулять выводили по одному, но потом кто-то повесился в камере, пока соседи гуляли — и стали водить только по трое.

Есть еще большие прогулочные дворы для общих камер. Чтобы попасть туда, надо дать охранникам сигарет, и то это не всегда срабатывает. А полтора года без солнца, травы и просто ходьбы – это жестко. Кожа становится крайне чувствительной, зрение падает, мышцы атрофируются… А ведь люди проводят в СИЗО и по пять лет.

* * *

После смерти Магнитского медобслуживание стало намного лучше. Поставили новый аппарат для флюорографии, гоняют по нее всех раз в полгода. Есть психолог, к нему стоит очередь. Есть бесплатный стоматолог — в век коммерции опция редкая.

У меня гипертония, а так как и Романова обо мне писала, и жена моя на радио выступала, таблетки мне приносили каждое утро, по часам. Не уверен, что для всех так.

Туберкулезных больных держат отдельно. Но это в самой Бутырке, в автозак их закидывают вместе со всеми. Перевозка в суд или между СИЗО — это вообще самое страшное. В 7 утра забрасывают в «стакан», несколько часов держат, потом в набитом автозаке возят по всей Москве, непонятно зачем. Возвращаешься с суда в час ночи, а суды могут идти каждый день полгода подряд.

При мне был случай, когда заключенного в автозаке забыли. Конвой ушел бухать, а он остался сидеть. Зима, холод, ночь. Несколько часов он бился, потом его обнаружили постовые.

* * *

Охранников в Бутырке не хватает. Они получают по 10—12 тысяч, оперативники зарабатывают за счет взяток, остальные фактически побираются. Не то чтобы мне их жалко… Они сами выбрали эту работу. Но все они — приезжие из других городов, пока работают, ночуют в общежитии или тут же, в свободных камерах, так что разница между нами и ними очень условная. У нас хотя бы телевизоры стоят, а у них и того нет.

Экономистов надзиратели не трогают, опасаются. Со мной в камере сидел федеральный чиновник, он раздавал охранникам указания, и они послушно бегали, куда он скажет. Они генетически приспособлены подчиняться начальству, и если начальник охраны менее авторитетен, чем тот, кто в камере, — они переключаются на заключенного. При этом многие из них — образованные, воспитанные люди, у нас никогда не было конфликтов, ни у кого. Хотя, наверное, по-всякому бывает.

* * *

Проблема заработка перед охранниками стоит очень остро, поэтому за деньги в Бутырке можно все.

Можно платить месячный «абонемент» и сидеть в приличной камере с холодильником и телевизором, а можно не платить и все равно это иметь, как повезет.

В моей камере холодильник и телевизор уже были. Книги сначала за деньги проносили охранники, при новом начальнике разрешили официально (даже на иностранных языках). Для меня критичен был только телефон. Сотовые реально отбирают, но мы научились их прятать. Не понимаю, почему там не поставили телефоны-автоматы, пусть и с прослушкой.

Опытные зэки проносят в Бутырку все что угодно. Я помню, как авторитетный вор приезжал из суда с бутылкой «Хеннесси» и шел по тюремному коридору, чуть ли не прихлебывал из горла. Наркотики купить даже легче, чем спиртное, передают их через охрану и распространяют по «дорогам» (натянутым между окнами камер веревкам. — Ред.). Слышал, что цены — как на воле, но качество хуже. Обдолбанных заключенных видишь часто.

В Бутырке сложно устроить человеку невыносимую жизнь. Например, сидит крупный бизнесмен. Он знает, что один большой начальник лично приказал, чтобы его прессовали. Но он — миллиардер, он может купить полтюрьмы. И рядовой охранник думает: понятно, зачем его хочет прессовать, к примеру Патрушев, а я-то при чем? У меня семья, дети… И всё.

* * *

Большинство правил в Бутырке написаны хрен знает когда — году в 1937-м, — а соблюдать надо до сих пор. Еду возят по рельсам на тележках, которые придумал еще сын Сталина Василий. Как в 30-х, запрещены часы. Телевизоры разрешены, а часы — нет.

Апельсины разрешены, а мандарины и бананы — нет. Знаете, почему? Чтобы заключенные не гнали из них брагу. Хотя кто же из ценных фруктов будет в тюрьме гнать брагу! Ее гонят из тюремного хлеба с тюремным же сахаром.

Я курил в камере трубку, охранники не знали, можно ли это, и нервничали. Тогда я сказал, что Сталин тоже курил трубку, — и всех это убедило.

Когда встречаешь начальника, ты ему должен представляться: «Заключенный такой-то, статья… Год рождения…», а он тебе — нет. Унизительно, конечно. Унижение — это там главное еще с 30-х. Мир шагнул в XXI век, а Бутырка — все еще в XIX.

Понятия «режим» или «закон» не работают, все порядки зависят от начальства. Новый начальник, кстати, нормальный и делает много хорошего.

* * *

Поддерживать порядок в старом здании сложно. Там огромные переходы, неиспользуемые затопленные казематы (рассадник комаров и крыс), в них никто не ориентируется, люди регулярно теряются и по коридорам вечно ходят, кого-то ищут. Пару раз наша камера оставалась открытой. Охранник покрутил ключом — а замок старый, не закрылся. Через несколько часов заметил, закрыл.

Так что это очень странное заведение. Не подумайте, я не хочу рекламировать Бутырку, это ужасное место, но сейчас ужасное своей унылостью, а не злодейством. Знаете, так в домах старых людей поселяются уныние и тоска. Там всё разваливается. Такое чувство, что тюрьма умирает.

Справка «Новой»

История Бутырского тюремного замка лучше всего видна по его узникам. Первым из них в 1775 году стал Емельян Пугачев. Тюрьмы еще не было, только острог у Бутырской заставы. Там в клетке, закованного в цепи, Пугачева держали до самого дня казни, клетку бережно сберегли и хранили в построенной в 1784 году тюрьме (нынешнее здание — постройки 1879-го).

Бутырская тюрьма с самого начала стала местом содержания главных врагов государства. В конце XIX века здесь устроили особое отделение для политических заключенных, для чего выделили 29 одиночных камер в двух тюремных башнях. Очевидцы говорили, что вид у них был совершенно средневековый: влажные толстые стены, проволочные сетки на маленьких окнах, почти полная темнота внутри.

В начале XX века в тюрьме побывали все видные большевики: от Баумана до Дзержинского. Во время Февральской революции 1917 года их освободили, и Бутырку тут же заполнили их противники. Александр Солженицын писал, что уже в октябре 1918 года тюрьма была переполнена настолько, что даже в прачечной устроили женскую камеру на 70 человек, а в разгар Большого террора «свежеарестованные по несколько суток сидели на ступеньках лестниц, ожидая, когда уходящие на этапы освободят камеру».

В годы сталинских репрессий «престиж» Бутырки несколько упал: государственных преступников отправляли во внутреннюю Лубянку; сюда переводили после окончания следствия. В Бутырке побывали Варлам Шаламов, Осип Мандельштам, Александр Солженицын, Сергей Королев, Валерий Фрид, Юлий Дунский… Там же сидели «враги народа» попроще, попавшие в картотеки НКВД без особого повода. «Тюрьма была набита битком… — писал Шаламов. — Cледствия никакого не было, а были беседы, на которых обвинение удовлетворялось самыми поверхностными зацепками, намеками, путая знакомство по службе с «преступными связями».

В 2000 году в Бутырку попал Владимир Гусинский. Медиамагнат провел там всего три дня, но так впечатлился, что за свои деньги отремонтировал крышу СИЗО и стал закупать постельное белье, еду и лекарства для заключенных.

Сейчас Бутырка рассчитана на 1846 человек, и там даже бывают свободные места. Попасть туда можно по любым статьям, от экономических до бытовых.

«Там сидели очень сильные люди»

Заключенный Бутырки сталинского времени — о тюремных соседях, вокзальной атмосфере и автозаках с надписью «Молоко»

Израиль Мазус (арестован в 1948 году как участник антисоветской группы (статья 58-10, 11). Провел в Бутырской тюрьме около трех недель в апреле 1949 года):

— Камеры были огромные, человек на сто. Сплошные, длиной метров 20, нары. Приемная — комната, куда все попадали сначала, называлась «вокзал»: громадная, красивая, с колоннами. Атмосфера там действительно была вокзальная.

Гулять выводили сразу всю массу заключенных. Они ходили по двору, взявшись под руки: и бывшие солдаты, и бывшие коллаборационисты в мундирах СС… Только несчастные военнопленные немцы жались по углам, хотя их никто не трогал.

В Бутырке было огромное количество «повторников», больше половины камеры. Кадеты, анархисты, троцкисты… Большинство арестовали в 37-м, дали 10 лет, в 47-м они вышли, год-два прожили дома, и их забрали снова. Это были очень крепкие, сильные люди. Они знали, что все это уже прошли, что теперь их отправят не в лагерь, а в ссылку, знали, что выживут, что самое страшное позади.

Меня перевели в Бутырку после Лубянки, и я чувствовал себя там почти как в лагере: днем можно лежать, собеседников выбирай каждый день новых… Правда, кормили неважно, в основном рыбой. Зато форточки открыты, и голуби залетали прямо в камеру.

Охранники вели себя одинаково жестко во всех тюрьмах, с каменными лицами отдавали короткие приказы. В Бутырке мне объявили приговор. Вызвали в отдельную комнату. Человек, абсолютно плюгавый, сказал: «Вас приговорили к семи годам лишения свободы. Распишитесь». Даже головы не поднял.

Тех, кто ждал этапа после приговора, собирали в бутырской церкви. Под куполом сделали второй этаж и организовали пересыльную тюрьму. К ней подъезжали машины с надписью «Хлеб» или «Молоко» и везли заключенных на вокзал. Конвоиры оказались добрыми и открыли для меня решетку машины. И по дороге из Бутырки в Вятлаг я успел увидеть свой дом.

Комментарии

Валерий БОРЩОВ, глава Общественной наблюдательной комиссии Москвы, член Московской Хельсинкской группы:

— Я хожу в Бутырку 20 лет. В 90-е там была жуть: людей — в три раза больше положенного, туберкулезники и здоровые сидели вместе, в камерах приходилось протискиваться между стоящими людьми, и я получил педикулез.

Позже наша комиссия занималась делом Магнитского, мы прошли камеры, где он сидел, и заявили, что условия там просто пыточные. УФСИН с нами согласился, камеры были разрушены, но помогло это мало.

Здание построено так, что дневной свет проникает туда с трудом. Во многих камерах — не унитазы, а дырка в полу. Чтобы от нее не пахло, Магнитский с сокамерниками затыкали сливное отверстие пластиковой бутылкой, наполненной для тяжести кашей. Крысы забирались через канализацию в камеру и съедали кашу. Они больше века бегали по Бутырке, вывести их полностью вряд ли возможно, хотя пытаются.

Задачи, которые ставились перед Бутыркой, когда ее строили, противоречат нынешним. Эта тюрьма столь древняя, что любые попытки ее отремонтировать и модернизировать обречены. Да и зачем? Тюремное здание в центре Москвы выламывается из стиля города. Оно выполнило свои функции и устарело морально и физически. Вот музей — это да. А если придется там сидеть — никакая историческая память не согреет.

Зоя СВЕТОВА, член Общественной наблюдательной комиссии Москвы, журналист:

— Бутырка — тюрьма старинная, и ремонт там — это просто потеря денег. Судя по всему, после смерти Магнитского на Бутырку были выделены большие средства, зачастили журналисты, и начальство СИЗО исправило все, что было описано в его письмах. Из маленьких очень плохих камер сделали карцеры, санчасть отремонтировали, покрасили, положили на пол коврики. Купили аппарат УЗИ, но пока не нашли врача, который бы мог им пользоваться. Врач принимает один раз в неделю, лекарств нет, только самые необходимые, остальное приносят родственники, это разрешается.

Бутырка нравится мне больше, чем «Матросская тишина», в ней меньше народа. Когда я была там в августе, сидели 1808 человек, а лимит — 1846. Если Бутырку закроют, пока не представляю, куда они денутся.

Тамара РОМАНОВА, адвокат Николая Кавказского, арестованного по делу о митинге 6 мая:

— У Николая все нормально: книги получает, посылки доходят. В камере их трое, соседи сидят за мошенничество и хулиганство, трений между ними нет.

Тюремную пищу он не ест: во-первых, он вегетарианец, во-вторых она просто плохая. Питается тем, что приносят родственники, холодильник в камере есть.

Просил второе одеяло, пока не дали.

Здоровье у Николая слабое: и с сердцем проблемы, и с желудком, и кожные заболевания. Он четыре раза просил, чтобы его отвели к врачу. Охрана согласилась только один раз, но врача не оказалось на месте, Колю отвели обратно, и медицинская помощь на этом закончилась.

Наверное, для заключенных все это — обычное явление, но он-то мальчик домашний…

Анна КАРЕТНИКОВА, член Общественной наблюдательной комиссии Москвы, координатор «Союза солидарности с политзаключенными»:

— Все СИЗО примерно одинаковые. Ни ужасных, ни хороших среди них нет.

Сейчас в Бутырке идет ремонт, открываются новые большие — на 20-25 человек — камеры (правда, по международным нормативам слишком маленькие), ремонтируют православный храм, патриархия обещала семиметровый иконостас. Раньше заключенные жаловались на унизительные процессы личного досмотра, теперь все вещи просвечивают рентгеном, как в аэропорту.

Летом весь потолок в камерах был покрыт комарами и кровавыми пятнами от них. Мы увидели, возмутились, и когда пришли в следующий раз, в каждой камере нас встречал человек с пластиной для фумигатора и рапортовал: все нормально, комары не кусаются. После десятого такого сообщения мы заподозрили, что пластины раздали прямо перед нашим визитом.

На лето в камерах вынимают оконные рамы, чтобы заключенные не мучились от жары. Это бы и хорошо, только когда мы приходили туда в сентябре, стекла еще не вставили, голые решетки завесили простынями, и на улице было плюс восемь.

А еще кто-то из нынешних заместителей начальника СИЗО сбацал себе кабинет Берии, якобы восстановил когда-то существовавший (неправда: в Бутырке Берия не работал и даже не сидел — Е.Р.). Поставил старинный диван, стол, повесил на стенку портрет Берии (видимо, заключенные нарисовали). И сидит теперь под ним. Говорит, еще Сталина, Ленина и Дзержинского повесит.

Автор: Елена Рачева