Тюрьма мимолетом

На модерации Отложенный

Товарищи попросили описать, как оно там – в тюрьме. Строго говоря, меня это удивило – что я могу сказать всего лишь после трех недель под замком в Бутырке? Но товарищам было интересно даже такое мое впечатление – мимолётное, - поэтому попробую рассказать о некоторых принципиальных моментах отличия тюрьмы от жизни на воле, но, подчеркну, я не претендую на полную истину.

Итак, на воле вы вольны выбрать себе тех, с кем общаетесь. Ведь на воле тоже есть и отпетая сволочь, и мразь, и люди неприятные, но в подавляющем числе случаев вы имеете возможность уклоняться от общения со сволочью и с мразью – не встречаться с ними, если это ваши родственники или знакомые, поменять место работы, если это ваши коллеги или начальники.

В тюрьме же такого выбора нет, а те, с кем вас заставят общаться, по своим человеческим качествам четко делятся на две категории.

Первая – действительно человеческая мразь. Это следователи, прокуроры и судьи (ментов сюда тоже следовало бы добавить, но раз вы в тюрьме, то они уже несколько в прошлом). Почему именно эти люди являются мразью? Да, конечно, есть в жизни и кроме них приличная сволочь, скажем, преступники. Но если исключить убийц, то практически все преступники либо по своей дурости сделают вам на некоторое время больно, либо по своей алчности лишат вас какого-то количества денег или имущества. Обычные преступники НЕ ЛОМАЮТ ВАМ ЖИЗНЬ.

А вот эта «правоохранительная» мразь, ради удовлетворения всё той же алчности, выраженной в получении своей зарплаты и звезд на погоны, не только лишит вас денег, но и сломает вам жизнь заключением в тюрьму. И, повторю, эта мразь сделает это исключительно ради денег. И безнаказанно! Вы представляете, какую мразь и тварь манит в судьи, прокуроры и следователи вот эта безнаказанность?

Обычно говорят, что есть же среди них и честные люди. Не смешите! Представьте себя, обычного человека, их коллегой. Они что - безнаказанно ломая жизнь честным людям во имя получения своих вонючих доходов, дадут вам поступать честно, чтобы вы своей честностью постоянно напоминали им, что они являются мразью? Нет, они и вам сломают жизнь, как ломают её честным людям. Немедленно сломают, как только вы попробуете поступить честно, и не посмотрят на то, что вы их коллега.

Так что, попав в тюрьму, вы обречены встречаться с этой мразью.

Теперь о второй категории тех, с кем вам придется встречаться. Это работники Федеральной службы по исполнению наказаний – конвоиры и надзиратели. Кстати, арестанты в Бутырке их называли не «вертухаями», как у Солженицына, а «старшими». Вообще-то, это тоже будут ваши официальные враги, поскольку они обязаны не просто содержать вас в заключении, но за вами следить в пользу судейско-следовательской мрази, и тщательно выполнять все указания этой мрази. Поэтому формально мне надлежало бы присоединить работников ФСИН к судейским, но я не стану этого делать, и вот почему.

Для объяснения своей мысли отвлекусь.

Как-то, довольно давно мне рассказывал один из демонстрантов, что ОМОНовец, пригнанный для их разгона и стоящий в строю, говорил ему, чтобы они (демонстранты), когда победят, сами не вешали представителей этой власти, поскольку, глядишь, ещё не сумеют. А поручили бы это дело им – ОМОНовцам: «Мы их хорошо повесим».

А теперь вот попробуйте определить, кто чаще всего видит судейскую и прокурорскую подлость?

В первую очередь это, разумеется, адвокаты, но почти столько же, если не чаще, эту подлость видят судебные приставы и конвоиры ФСИН, а они далеко не такие идиоты, как прокурорам и судьям кажется. Они, разумеется, помалкивают, но как эти, внешне тупые служаки, должны относиться к судьям и прокурорам и, соответственно, к жертвам судебного беззакония? Вот то-то и оно! Это как удивление офицеров и адмиралов царского флота в 1917 году: всю жизнь эта матросня покорно стояла навытяжку перед офицерами и таращила глаза в подобострастии, а тут вдруг хватает бедных офицеров и топит! Как? Почему? Да потому, что не надо было эту матросню считать сильно тупой.

Но вернемся к проблемам тюрьмы.

На самом деле работники ФСИН, как и обычные люди, разные. Наверное, есть среди них и сволочь, а я эту сволочь просто не успел увидеть из-за краткости пребывания в тюрьме. Но у меня никаких проблем в общении с конвоирами и надзирателями не было – это были нормальные люди, занятые своей работой. Работа их не совсем простая, если учесть, что им приходится иметь дело и с реальными преступниками, и с придурками, косящими под сумасшедших, и с реальными отморозками.

Но если они видят, что перед ними нормальный человек, то они, как правило, стараются не ухудшать его и так паршивое положение. И если начальство не видит и видеокамер вблизи нет, то и наручники снимут, и поудобнее расположат, и кипятку для чая согреют и спички найдут. Причем, это я говорю не о себе. Мы и так были в тюрьме «белыми воронами» - политическими заключенными, страдающими за народ. Такие, всё же, редкость. Скажем, когда разбуженная тюремный врач перед приёмом в Бутырку взялась нас осматривать, то начала с вен на руках, поскольку нашу экстремистскую статью 282 спутала с 228 – с наркоманской. А когда выяснила ошибку, то у нас же и начала выяснять, что это за такая редкая статья, и за что нас посадили.

Меня, под утро 30 июля, принимал в Бутырку капитан-армянин, он же меня и выпускал из Бутырки под домашний арест, и у меня сложилось впечатление, что и он, и остальные работники, хотя и не показывая этого прямо, но были довольны, что я ухожу от них, всё же, не на этап. В Бутырке мы, политические заключенные, в общем, у всех вызывали некий понятный интерес. Но говоря об отношении конвоиров к арестантам, я говорю об их отношении ко всем заключенным, вне зависимости от статьи УК, – у них ко всем устанавливается нормальное человеческое отношение, если арестанты, разумеется, не усложняют жизнь конвоирам. Больше ничего говорить об этих отношениях нельзя – попадёте в тюрьму, узнаете всё, в том числе и то, о чём говорить нельзя.

Теперь о тех, с кем придется жить бок о бок. С профессиональными преступниками, какими-либо «ворами в законе» я не сталкивался. Бывалые арестанты говорят, что они в Бутырке есть, но их держат отдельно в «замороженных хатах» - в камерах, с которыми трудно связаться. Я, к примеру, так и не понял, кем были «смотрящие» блоков в Бутырке и «смотрящий» всего СИЗО – профессиональными преступниками или, как и «смотрящие» в тех камерах, в которых сидел я, - тоже «первоходки»? Поэтому естественный, остающийся после детективных фильмов страх, что вы сразу попадете в лапы каких-то татуированных церковными куполами воров в законе, имеет право на жизнь, но я подобных не видел, хотя довольно долго сидел и в камере с 24 нарами («шконками»).

Кстати, «смотрящий» в нашей «хате», крепкий татарин лет 35, сидящий по статье о мошенничестве, имел не татуировку, а тату – художественно выполненного огромного орла на плече, да еще пара человек имела мелкие татуировки явно оставшиеся со времен детских шалостей. У остальных ничего подобного не было, как и не видно было желания татуировку заиметь. Хотя очень многие смиряются с тем, что им ещё долго придётся быть в роли зэков, и начинают как бы чувствовать себя преступниками, а места заключения – своим домом с определенными порядками.

Должен сказать, что эти зэковские порядки чаще всего имеют полезный для тюрьмы смысл (к примеру, требования к чистоте), но иногда выглядят достаточно чуднЫми и надуманными. Говорят, что в тюрьмах России 30% заключенных совершенно ни в чем не виновны.

Я, не видя уголовных дел, так уверено говорить не могу, но у меня тоже сложилось такое же впечатление. По меньшей мере, трое из тех, с кем пришлось познакомиться, были точно совершенно не виновны в том, что им инкриминировали, по остальным, отрицающим свою вину, разумеется, так уверено говорить нельзя.

А отрицала вину, действительно, примерно треть. Что касается остальных, то у 80% из них (претендентов на 5-10 лет лишения свободы) вина была такая, что я бы их выпорол ремнем (пригрозив, что если будут продолжать, то выпорю и пряжкой) и с позором бы отпустил ещё из ментовки. Но я уже писал об этом.

То есть, в целом, в камерах, вас будут окружать такие же люди, которых вы привыкли видеть и на свободе, да и в коридоре за закрытой дверью будут такие же люди, а вся мразь человеческая у вас будет в судах и следственных комитетах. Но на встречу с этой мразью вас будут вызывать очень редко.

Теперь о главном. И в Бутырке действует А.У.Е. – так это пишется. Расшифровывается по-разному, но мне расшифровали так: «Арестантский уклад и единство». Это правила поведения арестантов, принятые всеми арестантами для себя. Разумеется, эти правила можно и не выполнять, но лучше выполнять, я согласился выполнять сразу и без разговоров.

Как это выглядело?

Вот меня, с матрасом и постелью в одной руке, и с пакетом с бумагами от суда и следователя и со шлепанцами, в которых меня взяли на пляже в Крыму, в другой руке, привели к дверям общей «хаты». Я был в туфлях, на мне были спадающие джинсы без ремня и рубашка с коротким рукавом. И всё. Открылась дверь «хаты», арестанты тут же подхватили меня и мои вещи и помогли войти, «смотрящий» пригласил к себе на «шконку» и в кругу других арестантов начал с вопроса: «Какая у вас беда?», - какая статья УК?

Конечно, в моём случае арестанты удивились необычностью статьи, изучили постановление о привлечении меня в качестве обвиняемого (убедились, что у меня статья не позорная, скажем, не изнасилование), расспросили, что у меня есть из вещей. Выяснив, как меня взяли, тут же нашли мне чистые треники и майку, чтобы я мог переодеться полегче. Потом забраковали мой матрас и мою постель, и выдали мне и матрас потолще, и новый комплект постельного белья. Посадили за «дубок» (стол), налили чая пододвинули печенье, сахар, «смотрящий» подошел и положил рядом целую пачку «Мальборо» и спички. Показали где и что в «хате» находится и как этим пользоваться, пригласили брать чай и сахар, сколько хочу и когда хочу.

Начали думать, какое «погоняло» мне дать, я предложил «Игнатьевич», но прижилось «дядя Юра». Хотя «погоняло» «экстремист» тоже иногда использовалось, но, скорее, в качестве шутки.

И вот так встречали всех «честных арестантов», попавших в СИЗО, как и я, - без ничего. (С нечестными встречи выглядят по-другому, но вам-то зачем быть нечестным?).

Потом помощник «смотрящего» мне объяснил, что всё зависит от моего материального состояния на воле – если мне не в тягость (не в разорение семьи), то я должен платить 2 тысячи рублей в месяц на общие дела – на закупку инвентаря для камеры, моющих средств, кроме того, в камере были холодильник и телевизор купленные на общие деньги. (Сядете – узнаете, на что ещё идут эти взносы). Кроме этого, мне ежемесячно надо вносить в камеру натурой 2 кг сахара, два блока сигарет, шесть пачек чая. Еда в СИЗО хотя и достаточная, и по факту не съедается, но очень пресная, однообразная и быстро приедается, а сахара полагается одна столовая ложка в день.

А теперь учтите, что многие арестанты не только без денег и помощи с воли, но и вообще не из Москвы (в тюрьме СССР всё ещё существует), поэтому А.У.Е. обеспечивает их хотя бы куревом в приемлемом количестве, и чаем с сахаром «от пуза». Кроме того, для них (для общего пользования) закупается лук, приправы, конфеты (без фантиков), кое-какие разрешенные в тюрьме фрукты (при мне закупили свежие яблоки). Мой сын, разумеется, тут же это требование А.У.Е. выполнил и я полученные припасы получил и сдал на склад камеры.

Кстати, когда меня переводили в другую камеру, то из этой камеры вернули блок сигарет, пачку сахара и пару пачек чая (для «общака» в будущей «хате»). И научили, чтобы я там сказал, что по деньгам у меня нет задолженности перед обществом тюрьмы до середины сентября, и если потребуется, то смотрящий этой «хаты» это подтвердит.

Можете получать с воли разрешенные продукты, если есть деньги, то можете закупать для себя в буфете готовую, практически ресторанную еду – у нас в «хате» такие были (если денег на воле много, то вообще можно попасть на VIP условия в отдельную камеру со всеми удобствами и посещать тренажерный зал). Это ваши возможности, но А.У.Е. заботится о минимально приемлемом уровне жизни в тюрьме для всех «честных арестантов» вне зависимости от их материального положения.

Кто такой «честный арестант»? Точно не уверен, но ключевое слово в этом понятии – «честный». Никто не потребует от тебя, чтобы ты признался в преступлении – это твое дело, наоборот, будут, как могут, советами помогать тебе выкрутиться. Но с остальными арестантами ты должен вести себя честно: не идти в услужение к надзирателям (не «ссучиваться»), не врать о своей статье и тюремной истории, уважать А.У.Е.

О «смотрящем». Как я понял, его главная задача – обеспечить терпимую жизнь в камере, поэтому он реально необходим самим арестантам. «Следящий» следит, чтобы не возникали ссоры, чтобы соблюдалась справедливость, кстати, коллективом давит на тех, кто ведет себя не правильно, - в этом случае собирает всю камеру и ставит проблему на суд всех. Кстати, он же, вместе с другими, уже набравшимися тюремного опыта, учит, как вести себя, чтобы не попасть в тяжелое положение при дальнейшем отбывании срока уже в лагерях.

К примеру, одного узбека, уже готовившегося уходить на этап, наш «смотрящий» долго, громко и зло отчитывал за глупое хвастовство, предупреждая, что «на зоне» за неисполненное хвастливое обещание можно сильно поплатиться (худой и жилистый узбек хвастался, что может 60 раз подряд выжаться на турнике, проверили – не смог).

«Смотрящий» имеет некие привилегии (не дежурит), но, надо сказать, что он и занят больше всех (чем – узнаете). Ещё, что мне сообщили, задача «смотрящих» - обеспечить справедливость. Учили даже так - если вдруг в камере заведется дурак или «блатной», который будет «качать права», а «смотрящий» в камере мер не предпримет, то надо обращаться к «смотрящему» блока или всей Бутырки – они найдут способ, как обломать наглецу рога. (Правда, справедливости ради скажу, что перед уходом я стал свидетелем конфликта, который поколебал мою уверенность в справедливости «смотрящего» Бутырки. Оно и тут, как в жизни, - вроде строится в расчете на одно, а получается «как всегда»).

Но, в любом случае, как-то панически боятся жизни в тюрьме, на мой взгляд, не стоит. Страшно за тех, кого оставляешь на воле, а самому жить и в тюрьме можно. Тяжело, но можно. На самом деле с учётом специфичности условий, справедливости в камерах тюрьмы больше, чем на воле, а уж честности – в миллионы раз больше, чем вы её увидите в российском суде. Так мне показалось.

Повторю, из-за краткости пребывания, не могу утверждать, но я увидел именно это. Ю.И. МУХИН