Житейские невзгоды

Я хочу рассказать об одном очень интересном явлении, которое присуще не только поэзии, но и другим литературным родам, хотя это не столь очевидно: о ритме. Он лежит в основе существования всего живого – от космоса до инфузорий-туфелек. Поэтому неудивительно, что он проявляется и в искусстве, и в литературе. В художественной прозе ритм отражается в построении фраз, абзацев, чередовании тем и персонажей, диалогов и описания, то есть во всех элементах композиции. В сочетании с «нейтральной» лексикой, не расцвеченной особыми художественными фигурами, оптимально найденная ритмика имеет весьма сильный эффект. Это можно проследить на примере очень короткого, почти бессобытийного рассказа Антона Павловича Чехова «Житейские невзгоды» (1887 г.)


А.П. Чехов, 1887 г. (писателю 27 лет)


Сюжет весьма прост: мелкий чиновник Попов считает на счетах, сколько ему нужно заплатить за приобретенный в рассрочку выигрышный билет, его жена громко мучается от зубной боли, наверху кто-то разучивает рапсодию Листа, а за стеной студент-медик вслух готовится к экзамену. Обстановка до предела будничная и тем самым раздражающая; реплики персонажей как бы бегут по кругу, образуя кружащую голову карусель:

«– Хорошо-с, – продолжал считать Попов. – К 236 прибавить 14 руб. 81 коп., итого к этому месяцу остается 250 руб. 81 коп. Теперь, если я в марте уплачу 5 руб., то, значит, останется 245 руб. 81 коп. Хорошо-с. Теперь, считая за 1 месяц вперед 7% годовых и ¼% комиссионных…

– А-ах! – застонала жена. Да помоги же мне, Лев Иваныч! Умира-аю!

– Что же я, матушка, сделаю? Я не доктор... ¼% комиссионных, ⅕% куртажа, на каботаж 1 руб. 22 коп., за транзит 74 коп. ...»

«– Хрронический катар желудка, – зубрил студент, шагая из угла в угол, – наблюдается также у привычных пьяниц, обжор...

Попов встряхнул счеты, мотнул угоревший головой и стал считать снова. Через час он сидел все на том же месте, таращил глаза в залоговую квитанцию и бормотал:

– Значит, в апреле 1896 года останется 228 руб. 67 коп. Хорошо-с... В сентябре я взношу 5 руб., останется 223 руб. 67 коп. Ну-с, прибавляя за 1 месяц вперед 7% годовых, ¼% комиссионных...»

И опять мелькают в кружении неподвижные по отношению к карусели фигурки – персонажи рассказа неустанно и монотонно повторяют закрепленные за ними действия:

«Наверху музыка было утихла, но через минуту пианист заиграл снова и с таким ожесточением, что в матрасе под Софьей Саввишной задвигалась пружина. Попов ошалело поглядел на потолок и начал считать опять с августа 1896 года». 

И еще один виток «карусели» сюжета:

«– Хррронический катарр желудка наблюдается также у привычных пьяниц, обжоррр...

Софья Саввишна взвизгнула, швырнула подушку, застучала ногами... Боль ее, по-видимому, только что начинала разыгрываться...

Попов вытер холодный пот, опять сел за стол и, встряхнув счеты, сказал:

– Надо проверить... Очень возможно, что я немножко ошибся...

И он принялся опять за квитанцию и начал снова считать:

– Билет стоит по курсу 246 руб. ... Дал я задатку 10 руб., значит, осталось 236...

А в ушах у него стучало:

– Дыр... дыр... дыр...»

Как видим, здесь нейтральна не только лексика, но и построение фраз: в основном это простые предложения, не обремененные разнообразными знаками препинания, но отягощенные рядами однородных членов; одни и те же слова в лучшем случае меняются местами, но не дают действию развиваться; мышление персонажей как бы пробуксовывает, увязая в болоте бесполезного повторения. Монотонный ритм создает однообразный и крайне раздражающий фон. Неразрывность «замкнутого круга» подчеркивается всеми элементами повествования – постоянным чередованием «фигурок» действующих (вернее, бездействующих) лиц, повторением реплик и даже отдельных звуков («Хррронический катарр желудка наблюдается также у привычных пьяниц, обжоррр»), мельканием денежных сумм, становящихся абстрактными цифрами, все чаще возникающими паузами… Все это от витка к витку композиционной спирали усиливает ощущение раздражения и бессмысленности происходящего. Именно такой ритмический рисунок художественно оптимален при раскрытии автором сложившейся ситуации, так как он не просто помогает донести информацию, но эмоционально погружает читателя в обстановку полной духовной изоляции друг от друга людей, вынужденных сосуществовать на одном пространстве, ненужности и бесцельности происходящего и невозможности вырваться из заколдованного круга убийственно всесильных мелочей быта, прервать этот бег на месте. И именно такая психологическая атмосфера делает вполне оправданной и реалистичной развязку сюжета – результат этой безумной оргии бессмысленности для главного персонажа, чиновника Попова. Финал выражен одним предложением – простым, коротким, безличным, но не содержащим ни одного из «карусельных» слов:

«Наутро его свезли в больницу».

Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, так как только он смог разорвать порочный круг. При этом в рассказе не употреблено ни одного слова, ни одного лексического приема, который помогал бы выразить хоть какую-то эмоцию. Такой протокольный, бесстрастный слог делает бесконечное кружение все убыстряющей свой бег карусели особенно беспощадным, сводящим с ума.

Грустная история. Но, возможно, все же меньшее зло, чем однообразное, тупое, никчемное существование, подменяющее жизнь…

23.10.2012 г.