Можно ли отделить Русскую Церковь от России

Лев Вершинин

Писатель, историк, политолог. Родился в Одессе в 1957 году.

Недавнее выступление Патриарха, ответившего на волнующий многих вопрос о сращивании (или не сращивании) РПЦ с государством, не могло не прозвучать. Слишком остро встала тема, и молчать было невозможно. На мой взгляд, сказано здорово и сказано к месту. Хотя, конечно, кое-какие нюансы упрятаны в тень -- и вполне понятно, почему.

Впрочем, начну с начала.

Я не атеист. Атеистом можно быть либо как Стивен Хокинг, имея собственную непротиворечивую картину Мироздания -- но этой роскоши мне не дано, -- либо на уровне аудитории журнала «Безбожник», представляющей Творца дедушкой на облачке, которого нет, потому что если его обругать, он не ударит молнией, -- а я всё-таки к данной страте общества не принадлежу.

Откровенно говоря, я бы охотно и радостно уверовал. Иногда это очень помогает. Но не могу. Просто, в силу рациональности мышления, не умею. Поэтому я -- агностик. То есть, сознавая, что существование Великого Инженера, по крайней мере, на данном этапе, равно недоказуемо и не опровергаемо экспериментальным путём, предпочитаю исходить из того, что соотношение 50:50 – это серьезно, а коль скоро так, то лучше всё-таки учитывать все вероятности.

Вместе с тем вера (в моём понимании) одно, а религия совсем иное. Вера – чувство, ощущение, некое внутреннее стремление. Религия – концепция. Своего рода методология, помогающая оформить и осмыслить веру. Прочитав очень много и священных текстов, и их толкований, я пришел к выводу, что ни одним из предлагаемых путей идти не могу.

Причина проста: если на сей счёт расходятся во мнениях мыслители такого уровня, как Тома Аквинский, Григорий Палама, Аль-Газзали и РАМБАМ, то выбрать в качестве наставника кого-то одного из них, тем самым приняв за основу, что остальные неправы, с моей стороны, было бы вопиющим хамством. Такой выбор легко сделать лишь в раннем детстве, когда всё решаешь не ты, а обстоятельства, а далее всё уже основано на той самой слепой вере, которая мне недоступна в силу рационализма.

И наконец, Церковь (у христиан) или некие её аналогии (у других конфессий) – это структура, организующая процесс. И в горнем смысле, поддерживая контакт с Высшим и помогая пастве включиться в процесс, и в сугубо земном понимании, создавая вполне земные условия для нормальной реализации этого процесса (обустройство молитвенных зданий, подготовка специалистов, книгоиздание и так далее). По сути, во внешнем своём выражении -- структура абсолютно земная, вросшая в общество как его неотъемлемая составная часть и чётко отражающая (в том числе и на личностном уровне, поскольку укомплектована людьми) все достоинства и недостатки этого общества на конкретном периоде его существования.

Ага. Всё верно. В кризисные моменты развития общества смешно пенять на то, что церковь как структура не свободна от недостатков, присущих всем секторам надстройки.

А чтобы отрицать, что не свободна, нужно быть очень неумным человеком. Поэтому даже на секунду не стану отрицать реальности фактов и фактиков, упорно изыскиваемых всеми и всяческими «борцами с клерикализмом». Ни мелких, вроде некоего количества пьяненьких попиков на престижных иномарках, ни чего-то покрупнее и посерьёзнее. Есть такие буквы в слове «жизнь», и никуда от этого не деться, пока жизнь и её правила не изменятся к лучшему.

Но.

Очень много лет назад, гостя у Виталия Пищенко, великого организатора фантастики, в Тирасполе, перёсекся я там с небольшого росточка худеньким мужичком (иначе и не определить) вполне шукшинского типа. Кудлатая бородёнка, странноватый региональный говорок, кургузый пиджачишко (чтоб не сказать «спинжачок»), кирзовые сапоги и плюс ко всему сатиновая толстовка, подпоясанная чуть ли не верёвочкой. Так вот, эта единственная подаренная мне судьбой встреча с Дмитрием Балашовым позволила мне понять и зарубить на носу очень многое. За двое суток почти непрерывного, под квашеную капусту разговора, мы беседовали обо всём, что меня, восторженно глядевшего на живого классика, -- но в первую очередь, конечно, о его будущих книгах (из которых, увы, остались ненаписанными три), о России о её судьбе, и о роли в её судьбе Русской Православной Церкви. Дмитрий Михайлович эти нюансы не то что понимал, но чувствовал всем своим существом.

И вот что я вынес из той беседы, зарубил на носу и запомнил навсегда.

Прежде всего -- это ни для кого не секрет -- Русская Православная Церковь не молитвенный дом, и не храмовый комплекс, и не обширный штат клириков от «рядовых» до «фельдмаршала». Это совокупность всех верующих, выбравших ту дорогу к Высшему, которая предложена и начертана православием, и поэтому критиковать её именно как Церковь нет смысла. Критиковать же «внешнее», то есть, надстроечный фактор -- всех этих пьяных попиков, наглых хулиганов, не по чину активных пропагандистов, разного рода земные грехи и провинности -- можно, конечно, но опять-таки, не забывая перед тем взглянуть в зеркало.

Но главное -- так уж получилось, отрицать невозможно, а отменить не в силах никто, -- что судьбы Русской Православной Церкви и России сплетены неразрывно. Именно Церковь сделала Россию такой, какова она есть, -- отдельным, эгрегориально не похожим на окружающие, миром со всеми достоинствами и недостатками. Все упадки России, как и все её взлеты (даже в как бы атеистическую эпоху СССР) есть упадки и взлёты РПЦ. В связи с чем грядущее торжество России, если таковому суждено быть, станет славой её Церкви; вполне же, увы, вероятная гибель – упадком её Церкви и откатом на обочину истории, в разряд ассирийской, коптской церквей и прочих раритетных казусов. А коль скоро так, Русская Православная Церковь как структура, больная или здоровая, при всех вариантах и всегда будет стоять за Россию. Чего не скажешь о многих других, требующих от клира того, чего сами и не думают соблюдать.

Вот из чего, на мой взгляд, взгляд земного человека, рационалиста и агностика, единственно следует исходить. А вычистить язвы времени Церковь, будьте уверены, не преминет. Как только общество, частью которого она является, всерьёз начнёт чистить свои язвы.