ТАК КТО МЫ - РАБЫ ИЛИ ДЕТИ БОЖИИ?

На модерации Отложенный

Ну что, брат Алёша, - приглушённо спросил его отец Олипий, - опять ты дров наломал? Мне уже звонили о тебе. А вот нынче сам благочинный приехал – встревожен! Ты молодой священник, вроде бы грамотный, службу знаешь. А вот на тебя жалоба поступила, телегу на тебя накатали, что людей ты развращаешь…

- Как? – недоумённо поднял брови Алёша, - чем же, батюшка Олипий, я развращаю людей?

- А вот читай, - сказал со вздохом отец Олипий и протянул Алёше мелко исписанный лист бумаги. Алёша взял письмо и стал читать. И на душе его изобразилось такое удивление, что отец Олипий свободно вздохнул:

- Я тоже удивился. Всё здесь ложь, и я так и объяснил нашему благочинному.

- Да не, - ответствовал Алёша, - всё здесь правда. Но я не тому удивляюсь, что правда здесь описана, а то меня удивляет, что правда эта вызывает гнев и негодование со стороны начальства нашего…

- Как! – вскричал побледневший отец Олипий, - так, значит, правда то, что ты искажаешь службу, что ты отсебятину порешь, что ты отодвигаешь молитвы и каноны, что предписаны правилом, и начинаешь среди службы говорить народу то, что тебе на ум взбредёт? И мало того, что ты коверкаешь устав и перекраиваешь саму службу, ты ещё внушаешь народу, что они дети Божии? Ты сам-то понимаешь, что ты говоришь? Какие дети Божии? Где тебя этому учили? Сроду мы не говорим… мы говорим людям на любой службе и при исполнении любого обряда, что они суть рабы Божии – рабы, а не дети! А ты что вздумал, какая муха тебя укусила – народу этакую ересь проповедовать?

- Ну как же, - говорит Алёша, - я говорю что сердце моё чувствует.

- Какое такое ещё сердце? – гневно вскочил отец Олипий. – Алёша, ты мне как сын. Я полюбил тебя за чистоту твою и мне жаль тебя. Это тяжкий грех – отступать от закона. Это грех, тебя уволят, тебя отошлют в какой-нибудь медвежий угол комаров кормить. А у тебя талант, ты прирождённый священнослужитель. Алёшка, послушай меня, ну пусть тебе кажется, что так можно поступить со службой, пусть тебе кажется – но ты не поддавайся обману! Ведь это прелести вражии! Нас учили нести служение ровно, так, как в книгах написано – слово в слово, буква в букву, и ни на шаг. Нельзя переступать черту закона, нельзя ни в коем случае! И где ты взял, что люди – это дети Божии? Что за блажь тебе в голову взбрела?

- Да это не я сказал, - собравшись воедино ответил Алёша, - это Иоанн сказал, и другие Апостолы говорили.

- Где? Где ты это видел? – засуетился отец Олипий, - покажи, Алёша!

Алёша достал Новый Завет и открыл его.

- Вот, - тихо произнёс он, здесь сказано.

- Читай! – сурово приказал отец Олипий.

Смотрите, - начал читать Алёша, - какую любовь дал нам Отец, чтобы нам называться и быть детьми Божиими. Мир потому не знает нас, что не познал Его. Возлюбленные! Мы теперь дети Божии; но ещё не открылось, что будем…

- Стой! – закричал отец Олипий, - Алёшка! Это не нам сказано, не нам!

- А кому же? – крайне удивился Алёша.

- Это Апостолам Христос сказал. А мы тут причём? Понимаешь? Это не нам сказано!

- Да почему же не нам? – приложил руку к сердцу Алёша, - я сердцем чувствую, что именно нам.

- Да оставь ты, наконец, своё сердце, - раздражённо воскликнул отец Олипий, - причём тут твоё сердце? Ты дальше читай что написано.

- А дальше написано, что дети Божии не согрешают, а согрешают лишь дети дьявола.

- А теперь на жизнь посмотри, Алёшка, да внимательней посмотри. Найди мне хоть одного безгрешного! Ага? Вот только один Иисус Христос был безгрешен, и Он истинно есть Сын Божий, единственный Сын Божий, больше нет никого, все грешные, а, значит, все есть дети дьявола. Что скажешь на это?

- Не знаю я, как вы, батюшка Олипий, но я держусь за то, что чувствует сердце моё, напитанное Словом Божиим, - ответил Алёша. – да и ни к чему нам спорить, лишнее это.

- Правильно говоришь – уже спокойнее заговорил отец Олипий, - лишнего не будем ни говорить, ни делать. Посему службу справляй по закону как положено и ереси народу не неси. Во всех богослужебных книгах сказано, что мы рабы Божии. Да и вспомни, что говорил в своих посланиях Апостол Павел, обращаясь к Титу, Филимону, Филиппийцам. Он прямо называл себя и братьев своих рабами Божьими, даже узниками Иисуса Христа – рабами! И никаких сыновей! Брось, Алёшка эту ересь, а то греха с тобой не оберёшься.

- Да почему же греха? – улыбнулся Алёша, - это же радость, что мы дети Божии.

- Ну, опять! – сдвинул брови отец Олипий, - мало тебе Павла? Иаков тоже называет себя рабом. А ты что же, выше Павла и Иакова, выше Петра? Где твоя кротость, где смирение? Это же гордыня, Алёшка! Я тебе это честно, по-братски говорю, ты в прелесть впал. Но я пока не скажу об этом никому. А ты давай исправляйся, брат – не дело Бога хулить и людей искушать. И как это тебе на ум взбрело? Ты на людей-то посмотри – ну какие они дети Божии? Да это натуральные дети дьявола потому как порабощены греху. Всё! Разговор окончен, и чтобы больше он не возникал в нашей жизни! Ступай, да хорошенько всё обдумай, Алёша, а иначе худо будет, ох как худо! Ведь мы должны жить по закону и поступать так, как научают нас Святые Писания. А Святые Писания учат нас послушанию, малости и кротости. Всё!

Алёша вышел от батюшки Олипия растерянный. Нет, он не сомневался в правоте данных ему слов, которые он высказал народу, но он никак не ожидал сопротивления именно с этой стороны. То, что приносило его душе радость и дарило ей надежду, оказывалось в глазах других грехом и ересью. Как же так? Как жить дальше? Сердце так радуется святым словам Евангелия, что рекут о сыновстве Божием, Сам Иисус называл Апостолов друзьями сердца Своего. И теперь сердце Алёши днём и ночью тянется к этим словам и питается светом, что живёт в них. Алёша вошёл в свою малую келейку, достал Библию. Открыв Священное Писание, он прочитал там, где нашла его рука: «Итак закон был для нас детоводителем ко Христу, дабы нам оправдаться верою; по пришествии же веры, мы уже не под руководством детоводителя. Ибо все вы сыны Божии по вере во Христа Иисуса; все вы во Христа крестившиеся, во Христа облеклись». Алёша остановился: «Так все же люди, во Христа крестившиеся, суть дети Божии! Почему же батюшка Олипий протестует против этого? Да прочем если спросить любого священника, то любой скажет, что люди суть рабы Божии. Почему же в Священном Писании одно, а в сложившихся церковной практикой книгах – другое? Ведь действительно всюду рабы, рабы, рабы, при крещении рабы, при венчании рабы, при исповеди рабы, при покаянии рабы, и, конечно же, при отпевании и погребении тоже рабы! А сердце не принимает уже рабства и тянется к сыновству. Но ведь что сказал отец Олипий? Он сказал, что сама жизнь, живущая в них, в людях, суть грех и есть плод рабства.

Да, земная природа людей греховна, но значит ли это, что душа человеческая вечная рабыня, разве же нет в ней святого, разве нет Божьего? Ведь сколько есть свидетельств, когда человек помогал другому человеку, когда один жертвовал ради брата жизнью своей, когда из уст и из сердца души проливался такой свет, что не затёрся в веках!

Алёша вновь погрузился в чтение. Следующая глава, которую он начал читать, принесла ему радость и облегчение: «Ещё скажу, - читал он Послание Павла галатам, - наследник, доколе в детстве, ничем не отличается от раба, хотя и господин всего: он подчинён попечителям и домоправителям до срока, отцом назначенного. Так и мы, доколе были в детстве, были порабощены вещественным началам мира; но когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего (Единородного), Который родился от жены, подчинился закону, чтобы искупить подзаконных, дабы нам получить усыновление. А как вы – сыны, то Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: «Авва, Отче!» Посему ты уже не раб, но сын; а если сын, то и наследник Божий через Иисуса Христа».

Алёша поднял глаза и свободно вздохнул: «Хорошо-то как! И пусть внешне люди кажутся грязными, грешными, зато внутрь них всё равно есть златое семечко вечной жизни. Какая же в этом радость сокрыта и только нужно веру иметь в это, и верой жить и идти, и тогда это семечко в рост примется в свой срок, и проявится в душе её вечное и святое!»

В дверь постучали. Алёша охотно ответил: «Войдите ради Господа!» Дверь приоткрылась, и в ней показался батюшка Олипий. Он шумно вздохнул и негромко проговорил: «Рука как болит, переломал он мне её здорово. Ладно, что хоть бабка Антониха умелица у нас, а то бы заперли меня в больницу, и лежи там месяца два. Пойдём, Алёша, в сад, погуляем, немножко свежим воздухом подышим».

- Конечно! – откликнулся Алёша, и они вышли в сад.

- Ты не думай, Алёша, - начал отец Олипий, поглаживая больную руку, - что я изверг какой. Я ведь знаю Священные Писания, читал, и про сыновство читал. Не думай, и приходит мне на ум иной раз глупая фантазия, что явится сейчас вот на этом самом месте Христос, и спросит Он меня: «Ну что, Олипий, ждал ли ты Меня?» И что я Ему отвечу? Эх, Алёшка, теряюсь я при этой фантазии, потому что стыдно мне будет Господу в глаза посмотреть – не жду я Его, даже, напротив, не хочу я Его пришествия! – отец Олипий помолчал, прислушиваясь к дальним шумам, а потом продолжил:

- Как бы ждал я его, Алёша, то не жил бы так как живу. Вот давеча я сказал тебе, что люди – дети дьявола. А ведь что ты думаешь – разве о людях я сказал? Нет, Алёша, о себе самом я это вынес. Ты, наверное, дивуешься, что я одинок? Ведь священнику положено иметь жену. А я по бумагам имею жену, но мы с ней по сговору поженились. Понимаешь, мне в молодости приход вот этот дали, а он хороший, и через неделю надо было вступать мне в свои права, вот я и нашёл девушку и сговорил её замуж на определённых условиях – она остаётся свободной, и я ещё буду пожизненно платить ей кругленькую сумму и считаться женатым. И где она сейчас, как живёт, я и знать не знаю. А по документам у меня всё чисто, начальство моё сквозь пальцы на это смотрит, да и зачем ему скандалы – ведь у них у всех рыльце в пушку. Вот мы про народ говорили, что грешен он. А ведь мы, священнослужители, не лучше простых людей. Да, брат Алёша, и скажу тебе по секрету – мы погрешнее будем. Вон отец Фёдор приезжал, благочинный-то наш, так у него три жены, ей-богу не вру, и на стороне ещё кое-кто имеется. Отец Вениамин коммерцией занимается. Батюшка Иоанн, так тот вообще подворовывает, причём сам у себя. Отец Прокопий на службе состоит у властей, слежку ведёт повсюду. Да и про тебя мне говорили, что ты хват, на учёбе самый примерный был, самый послушный. А послушных да покладистых у нас боятся – что у них на уме? С запашком человек должен быть, с запашком, чтобы было в случае чего за что зацепиться. А ты, как мне сказали, слишком уж безгрешен! И поручено мне найти у тебя слабые места. Думаешь, почему тебя благословили на священство ежели ты не женат? А для пробы. И вот нашлись у тебя эти самые слабые места – службу ты коверкаешь, своё вносишь, да ещё людей сынами Божьими окрестил. А это, брат Алёша, знаешь, чем пахнет? – отец Олипий замолчал, тяжело вздыхая. Он плюнул пару раз в сторону и, повернувшись лицом к Алёше, сказал:

- Люб ты мне, Алёшка, и жалко мне тебя. Чистый ты и неопытный. Сомнут тебя, в грязь втопчут. Беги-ка ты из нашей системы, пока не убили тебя! Из тебя хороший учитель получится и вообще просто человек. А у нас тебя либо просто убьют, либо ты сам сломаешься. Как друг тебе это говорю. Но ты никому-никому про мои слова, слышишь? Ежели все наши соберутся, то ведь я, подлец, сам первый в тебя камень брошу, знай это, потому как я до мозга костей мёртвый уже, и мне моя шкура дороже, хоть и полюбил я тебя, Алёшка!

Алёша молчал, переваривая все те слова, что услышал он из уст отца Олипия. Батюшка Олипий ещё молчал и потом добавил:

- Есть у нас, Алёша, хорошие священники, есть. Но со временем они в общее ложе укладываются, и нет ни у кого сил противостоять этой системе. Понимаешь, это не я изобрёл, и ни кто другой одиночный, но это уклад такой сложился, дух такой, понимаешь? И Богу, вроде бы служим, и к любви призываем, и к милосердию людей тянем, а сами в такой грязи, в таком грехе, что самих спасать надо! Причём, Алёшенька, спасаться из священников никто не хочет, потому что души свои уже дьяволу продали – за место хорошее, за доходы, за своеобразное элитное братство во грехе, за самовозвеличивание, за власть. Как сладко, когда тебе в глаза заглядывают и отпущение грехов просят, и ты в это время – сам бог, Алёшка! Знаешь внутри себя, что ты червь, а мнишь себя Богом! Сладко это, браток, как яд. И знаешь, что яд, а всё равно пьёшь. И чем выше священнослужитель, тем яростнее глаза у него горят, тем сильнее тяга к власти. Эх, Алёшка! Какая сладкая эта власть над людьми! В миру что, в миру насильно люди подчиняются властям и ненавидят их зачастую. А у нас иначе – тебя так возвысят, так поднимут, так ручки тебе нацелуют, что тебе уже мало уважения их, тебе поклонения хочется, преклонения, почитания бесконечного, чтобы не только ручку целовали, но и ноги лизали. Подло это, подло, но уйти никак не возможно – дух у нас такой царствует, понимаешь, и рабство нам здесь очень удобно. А ты что вздумал – против рабства идти! Да ты понимаешь, что ты против системы восстал? Да тебя в один миг изничтожат! Ты, маленький и крошечный, заговорил о сыновстве. А если люди тебя услышат? Это что же, они сыны Божии – это же конец всему! Нет, Алёшка, берегись, я тебя предупредил, так что я умываю руки.

(отрывок из рассказа Фёдора Достоевского и Ивана Шмелёва "Не забывай" - принято пророком в 2004 году)