Русская идея – реальность или фикция, фикция или рельность?

Уже вижу улыбки на лицах наиболее образованных читателей – «Ах, русская народная идея? Русского народного народа? Как же, как же – наслышаны... Кошку – в комнате, где ее нет. Ну-ну, успехов вам...». У воспитанных на менее изысканный вкус те же сомнения оформятся иначе: «Какая на хрен идея!? Живем в дерьме по брови, а он про какие-то идеи!» (это я пытаюсь избежать ненормативной лексики). И все же я хочу поговорить о ней – реальна она или придумана, а если реальна, то что это такое и как до нее добраться.

Скептиков, склонных к кросс-культурному анализу, которые встретят эту тему сомнениями, вроде «А почему русская – у других народов что ли нет их, идей этих?», спешу успокоить: «Не волнуйтесь, ничего страшного, у других народов тоже есть, у всех есть, но только по некоторым причинам, о которых Вы, возможно, сможете догадаться, меня занимает больше идея русского народа».

И еще одно вводное замечание (чувствую, мое предисловие затягивается). Сам поиск национальной идеи в наше время превращается в национальную идею. Но обычно энтузиасты считают, что идею эту надо придумать. Вот они и стараются придумать что-то духоподъемное и зажигательное, чтобы всех захватило и повело за собой, в общем, не ищут в темной комнате непонятную кошку, а стараются ее в эту комнату подбросить. Подход вполне естественный, но я его не разделяю: речь должна идти о том, чтобы именно найти то, что уже есть в темной комнате нашего бессознательного. Ну, а теперь к делу.

Что именно предполагается искать? Искать предлагается некий «инвариант», некую «постоянную величину», которая присутствует во всей русской истории, всем русском искусстве – от его примитивных форм до форм самых изысканных и вычурных. Задача эта вполне эмпирическая, культурологическая задача, и никакой мистики в ней нет. Ее же можно перевести с языка культурологии и истории культуры на язык психологии: необходимо найти в психике (и, возможно, в ее бессознательной части) русских людей, то есть людей русской культуры, такие образования, которые у всех русских есть, а у людей иных народов нет. И опять задача эта оказывается не мистической, а вполне эмпирической задачей кросс-культурной психологии (хотя и из мало разработанных ее разделов).

Существуют ли такие «инварианты»? Интуитивно кажется, что да, существуют. Но вполне оправдан и скепсис сомневающихся, считающих национальную идею фикцией, скажем, считающих всех людей одинаковыми – у нас часто недостаток эмпирического знания компенсируется верой в самыми разные теории, и нет ничего странного, что и такие психологические теории имеют своих приверженцев. Самый простой способ разубедить скептиков (конечно, тех немногих из них, которых разубедить сможет хоть что-то) – это предъявить «кошку», просто назвать эту самую искомую идею.

Что я сейчас и сделаю.

Идея наша – это МЕЧТА О СЧАСТЛИВОМ ОБЩЕСТВЕ. Все три слова – «мечта», «счастье», «общество» – здесь значимы.

«Мечта» подчеркивает осознание, что реальная наша жизнь совсем иная, и в то же время задает направление движения. До самого последнего времени, до 20-го века это движение не имело характера созидательной внешней деятельности, оставаясь лишь хотением, манящей звездой. Но работа не всегда имеет внешние формы, и без внутреннейт работы внешняя часто невозможна .

Слово «счастье» наполнялось разными значениями – «хорошее, правильное», «божеское, праведное», «справедливое». И выражает оно себя в русском искусстве в самых разных формах – в радости хороводов, гуляний и народных промыслов, в сказках попроще – о молочных реках в кисельных берегах, и посложнее – о граде Китеже, в Богоискательстве и Боговзыскании от фресок Феофана и устремленности в небо множества церквей-свеч до романов Достоевского и Булгакова, в жажде любви, проходящей через всю литературу последних веков. В своеобразном культе весны – «Как весной до слез счастья хочется!..». Выражалось оно в последние века и в более земном виде – как идея русского коммунизма (отличающаяся во многом от своего родителя – марксового коммунизма).

Конечно, само по себе стремление к счастью не является отличительной чертой русской психологии – оно едва ли не универсально. Но добавление «счастливое общество» делает наше стремление к счастью во многом уникальным – нам нужно не просто счастье, а счастье со всеми. Слово «общество» находит в нашей культуре самые разные выражения. Русское православие в отличие от других православий общественно. Именно в России впервые в истории христианства прозвучало громко «Где двое или трое соберутся во имя Моё, там Я среди них» (Мф. 18:20). Это началось еще с Феодосия Печерского – стремление не просто спастись, а спастись вместе. Богословие Иосифа Волоцкого (к сожалению, не им он сохранился в памяти потомков) и «Троица» Рублева. Многокупольность церквей, в которой множество свеч как бы сливаются в общий костер. Важность соборности. Крестьянская община. Позднее - и коммунизм...

Вот такая идея... Она определила и особый характер психической конституции, который делает нашу жизнь такой черно-белой: светлое в ней всегда тесно соединено с темным. Но это уже тема отдельного разговора.