Ценности и цели

«Ценности и цели» в функционировании и эволюции сложных социальных систем 
(Политологический анализ)

Н.В. Асонов, доктор политических наук, кандидат исторических наук 

Дьяволу служить или пророку –
Каждый выбирает по себе.
Олег Газманов

Актуальность данной темы исследования диктуется в первую очередь парадигмами исторического развития, выработанными человечеством в процессе его социальной жизни. Их противостояние определяет завтрашний день всей мировой цивилизации, а значит и тот набор ключевых ценностей и целей, которые будут оказывать решающее влияние на ее функционирование и эволюцию как сложной социальной системы. 

Здесь сразу следует оговориться, указав, что политологическое понимание парадигм несколько отличается от того, как их толкуют представители других ученых сообществ. С точки зрения политической науки, парадигмы главным образом представляют собой основополагающие теоретические положения (или модели, ставящие те или иные проблемы), принятые как образцы для решения практических задач различными социально-политическими силами, стремящимися к сохранению или изменению общественного порядка в пользу того, который они считают наиболее удачным.

На вектор развития таких парадигм, их количественную и качественную сторону (как и на их успешность) всегда влияла постоянно изменяющаяся ценностная и целевая (телеологическая) составляющая. Ее участившиеся сбои в новейший период истории привели мировое сообщество к глобальному кризису. Он охватил все сферы общественной жизни, породив так называемые «глобальные проблемы современности». Данные проблемы следует трактовать как результат ошибочного предпочтения политической властью западных стран одних парадигм с их ценностно-целевым набором — другим.

Это следствие не только идеологических промахов политико-экономической элиты Запада, реализующей доктрину глобализации. Здесь кроются просчеты в научно-теоретических конструкциях, положенных в основу своекорыстных идеологических схем. Именно эти схемы, идущие от лица индустриально развитых стран, позволили приступить к аккумуляции материальных благ планеты в руках новых хозяев. Так, если в 60-е гг. ХХ в. эти страны были богаче развивающихся государств в 30 раз, то к началу XXI в. — уже в 150 раз. На их долю (а это приблизительно 15% населения планеты) приходится 56% всех видов потребления.

Защищая интерес к мировому лидерству передовых держав романо-германской культуры во главе с США, их политическая идеология и наука объявили данные государства «ядром» общечеловеческой цивилизации, странами, идущими путем «оригинальной» (спонтанной) модернизации. Естественно, что все остальные страны, представляющие не только иные цивилизации, но даже окраину романо-германского мира, были отнесены к «периферийной» зоне «догоняющей» модернизации. Виной тому стало неверное, с точки зрения аналитиков «ядра», понимание другими цивилизациями ценностей и целей, противоречащих «универсальным» идеалам либеральной модели общества.

Действительно, к ХХ в. ни одна из цивилизаций (кроме романо-германской) не усмотрела пользы в создании такой социальной системы. Ценностными элементами, которой стали бы светскость, дух индивидуализма и карьеризма, конкурентная борьба, сопряженная с избыточными правами и свободами граждан, избыточным законодательством, дорогостоящей межпартийной борьбой, принципом формального, а не реального разделения светских властей, урбанизацией, рыночной экономикой и т. д., нацеливающих человека в первую очередь не быть, а жить лучше.

Внедрение всех этих элементов в практику социально-политической жизни западных стран заставляло многих мыслителей усомниться в том, что гуманистические ценности и цели, выводящие на построение правового государства и гражданского общества, прописанные в целом ряде государственных и международных документов, носят исключительно открытый, искренний характер. Весьма основательная и конструктивная критика, развернувшаяся со второй половины XIX в. против подобного набора ценностей и целей как истинных, была «потоплена» успехами либерализма, добившегося для себя небывало широкого признания через кровь Первой мировой войны. В результате либеральная система ценностей и целей сумела подчинить себе не только монархическую оппозицию романо-германской цивилизации (представленную в первую очередь Германией и Австро-Венгрией), но и страны, входящие в рамки славяно-православной, арабо-мусульманской и даже дальневосточной цивилизаций.

Вместе с тем резко возросшее давление «ядра» на «периферию», путем уже не столько военного, сколько экономического и идеологического воздействия на ее политическую власть, привело к количественному росту социально-политических парадигм в государствах «догоняющей» модернизации. Наслаивание западных парадигм на национальные стандарты создало дестабилизирующую обстановку, провоцирующую гражданские войны, распад и последующее тотальное подчинение (политическое, идеологическое, экономическое, юридическое, культурно-образовательное) «периферии» «ядру». Политическая цель такого подчинения — объединение всех государств под властью мирового правительства, имеющего свои виды на модернизацию в масштабах всей планеты уже согласно собственным целям и ценностям.

Для России этот вопрос тем более важен, поскольку именно ей западной политической теорией с 1904 г. официально отведен статус не только «периферийной» державы, но и «осевого региона» («сердца мира»), отличающегося от романо-германской (у Маккиндера — романо-тевтонской) цивилизации «в источнике своих идеалов» и продолжающего «древнее противостояние греков и римлян».

Поэтому место России как субъекта и объекта международной жизни, особенно начиная со времени крушения СССР, рассматривается странами «ядра» исключительно в корыстной плоскости, отводя ей в рамках «догоняющей» модернизации роль поверженного врага, которому нельзя дать подняться с колен. Территория и богатейшие природные ресурсы России должны сыграть ключевую роль в утверждении гегемонистских планов тех, кто на Западе рвется к мировому господству. Опираясь на это стратегическое положение как ключевой аспект своей политической деятельности, Запад заинтересован с помощью «бесшумного оружия» сориентировать на себя господствующую политическую силу России и направить ее на подавление любых традиционных ценностей и целей, которые расходятся с его ценностно-целевым набором и которые способны предложить нашей стране иную парадигму социально-политического развития.

Негласный отказ действующей российской власти от четкой «национальной идеи», отсутствие социальной и политической доктрин, в которых должны быть прописаны принципы преемственности между «старой» и «новой» Россией, указывающие по пунктам, что именно мы обязаны взять из предыдущего социально-политического опыта, а что (и почему) оставить, доказывает то, насколько сегодня силен диктат Запада в данном вопросе.

Об этом убедительно свидетельствует целый ряд новейших стратегических программ «инновационного развития страны», ориентирующих российских граждан на новый набор ценностей и целей, «привязанных» к «внешним якорям». Не случайно содержательная сторона таких программ упорно обходит молчанием ключевую особенность России как центра славяно-православной цивилизации, представляющего собой «осевой регион» мира. Это молчание, видимо, в первую очередь надо увязывать с заявлением первого лица нашего государства, признавшего, что «в действительности выбора у нас никакого нет».

В итоге по своей исторической и этнокультурной безликости все программы, предлагаемые сегодня российскими политическими силами, ориентированными на сближение с Западом, могут быть легко применимы к любому другому государству, которое пожелает взять их на вооружение, отказавшись от своего «цивилизационного лица». Это свидетельствует о том, что не только партия власти, но и целый ряд оппозиционных сил, занимающих свои места в Государственной Думе или претендующих на них, встали на строну западного пути развития социальных систем. Тем самым они по сути дела поставили крест на поиске альтернативной формы развития России.

Единственное исключение, как ни странно, здесь составляет КПРФ, решившая модернизировать прежнюю коммунистическую программу с учетом некоторых традиционных для российской государственности ценностей и целей. Во-первых, это теория «основополагающих ценностей», в качестве которых выступают «общинность, коллективизм, патриотизм, тесная взаимосвязь личности, общества и государства». Во-вторых, это концепция Г.А. Зюганова о «трех главных началах имперской власти», включающая в себя помимо прочих аспектов «византийское духовно-нравственное, христианское единство» и «народное единство Московской Руси — России… в категориях общенациональных интересов, рассматривающих народ как соборную силу».

Из текста указанных сочинений видно, что главная цель этой партии, ориентированная на построение бесклассового коммунистического общества, является как бы логическим продолжением развития российской социальной системы с характерными для нее ценностями и целями, покоящимися на принципе соборности, а не парламентаризма. И это не случайно. Г.А. Зюганов обратил внимание на то, что Русская православная церковь, отвергая парламентаризм, именно соборность признает в качестве одного из важнейших символов веры, т. е. одной из ключевых социально-политических ценностей славяно-православной цивилизации, которой восточному христианину никак нельзя поступиться.

Обращение КПРФ к подобному набору концептов, направленных на возрождение исторической связи современной и старой России, делает ее программные положения для рядовых (и даже православных) граждан нашей страны более понятными и близкими, чем доктрины и стратегические проекты либеральных политических сил, в которых была сознательно «забыта» ценностно-целевая специфика России как центра славяно-православной цивилизации.

Об этом весьма убедительно свидетельствуют итоги последних президентских выборов, состоявшихся 4 марта 2012 г. К примеру, согласно данным Центризбиркома за 6 марта текущего года, за В.В. Путина, с именем которого общество связывает реализацию ценностей и целей, выдвигаемых главной политической партией страны, проголосовало 99,76% жителей Чечни. Зато «Третий Рим», имеющий статус не только столицы нашего государства, но и духовно-административного центра православной России, отдал за него меньше всех — 46,95% голосов.
Тут следует особо отметить, что практически по всем субъектам Российской Федерации, представляющим со времен крещения Руси древние культурно-исторические центры страны, связанные с православной системой ценностей и целей, голосование в пользу В.В. Путина было самым низким и колебалось от 52,78% в Костроме до 59,74% в Рязани. Наряду с этим, все субъекты Федерации, исторически и культурно относящиеся к арабо-мусульманской цивилизации, дали самый высокий процент голосов в пользу указанного кандидата.
Между тем ценности и цели программных документов «Единой России» в корне противоречат ценностям и целям исламского мира, стоящего гораздо ближе в этом вопросе к славяно-православной цивилизации, нежели к Западу или немусульманскому Востоку.

Подобная «забывчивость» сторонников построения правового государства и гражданского общества наряду с откровенной противоречивостью в соотношении декларативных и реальных ценностей и целей, выдвигаемых и патронируемых господствующей политической силой России, ведет к потере доверия общества к власти и провоцирует рост оппозиционных настроений — в первую очередь со стороны так называемой «титульной нации» и тех народов, которые наряду с ней входят в состав славяно-православной цивилизации, а это более 85% коренных жителей.

Данное обстоятельство мешает понять не только рядовым гражданам, но и профессиональным обществоведам то, какие именно ценности и цели, характерные для России как «осевого региона» и центра славяно-православной цивилизации, на самом деле считает своими господствующая политическая сила. Станет ли Россия снова «самым большим поленом в костре мировой революции», согревая вместо коммунистических либеральные идеи о благе для западных стран, или превратится в некий «Ноев ковчег», способный спасти все человечество от грозящего ему «всемирного потопа», порожденного «глобальными проблемами современности».

Поэтому сохраняющееся, сегодня в России «состояние системного кризиса», вызванного наложением на традиционные ценности и цели нетрадиционных ценностей и целей, ориентирующих нас на построение западной модели гражданского общества и правового государства, требует подумать над их соотношением между собой и заявить открыто о степени этого соотношения. Наряду с этим надо решать вопрос о том, насколько предлагаемые или отвергаемые властью ценности и цели могут в максимальной степени обеспечить нашей стране наиболее успешное функционирование и эволюцию как социальной системе с уникальной общественно-культурной средой, «обязанной искать свой путь обновления».

Теперь попробуем разобраться в том, что именно понимает политическая наука под «ценностями» и «целями». В первую очередь это понимание должно быть увязано с проблемой власти и подчинения, решающей вопрос о том, какие именно ключевые ценности и цели угодны власти, а какие нет. Как они используются в плане подчинения общества власти. Как и почему постоянно меняется набор ценностей и целей. Если уйти от эгоистического содержания политики, предлагающего рассматривать ценности и цели с точки зрения постоянной борьбы, ведущейся в социальных системах за удержание власти, захват власти и сотрудничество с властью, тогда мы не найдем адекватных научных определений данных понятий. Причем, «ценность» как научная категория выпала из круга интересов политологов, а предлагаемые трактовки «целей» в большей степени носят социологический оттенок, не беря во внимание мировоззренческую двойственность общественного бытия, влияющую на их биполярность.

Учитывая данное обстоятельство, а также то, что в настоящий момент среди обществоведов нет единого подхода к пониманию «ценностей» и «целей», уместно исходить из наиболее общей их трактовки, удобной для политологического использования. Согласно этой трактовке, социальные ценности представляют собой установленные в обществе образцы поведения социально-политической системы и ее элементов, регулирующие все звенья общественной жизни. По этой причине, социальные ценности способны определять нормативную составляющую общественной жизни, утверждая политические, морально-этические, религиозно-нравственные, правовые, экономические и иные правила, реализующиеся в повседневной практике.

Набор перечисленных правил создает сферу ценностных приоритетов, под которыми имеется в виду совокупность важнейших качеств внутренней структуры всей общественной системы, формируя ее как единый социальный организм. Тут не следует забывать, что принятые обществом ценностные приоритеты всегда носят противоречивый характер, поскольку направляют общественную деятельность не только по идеологическому руслу, предложенному властью, но и заставляют идти дорогой, вымощенной идеологическими представлениями оппозиции, способной занимать по отношению к власти непримиримую антагонистическую позицию. Такая двойственность, влияя на сознание людей и на их поведение (действие или бездействие), сказывается на векторе развития каждой социальной системы.

Не трудно заметить, что подобный политологический подход к общественному пониманию ценностных приоритетов удачно сочетается с общей теорией ценностей, социальный смысл которой еще в конце V в. до н. э. сформулировал Сократ, поставив вопрос: «Что есть благо?». Только «благо» может считаться ценностью.
К его достижению стремятся все социальные системы на протяжении уже многих тысяч лет. При этом много тысяч лет «благо» всегда трактуется по-разному, согласно условиям той или иной эпохи, диктующей свой идеологический алгоритм.

В данной связи, с учетом идеологической составляющей, «привязанной» к социальным ценностям, следует также говорить и о двойственной сущности целей, которые в нашем понимании во многом связаны с ценностными приоритетами. Как известно, со времен Аристотеля, толковавшего «цель» как «то, ради чего» существует что-либо, все общественные науки и научные школы при анализе социально-политической системы и процессов, протекающих в них, исходили именно из этого положения. И хотя их трактовки представителями власти и оппозиции всегда были весьма противоречивыми, научное понимание политологами и социологами того, что такое «цель», в главном всегда совпадало.
Прежде всего «цель» это один из важнейших элементов поведения и сознательной деятельности не только человека, но и всей социальной системы. Ее характерная черта — предвосхищение в мышлении результата деятельности и пути ее реализации с помощью определенного набора ресурсов, которые имеются на вооружении, как у власти, так и у оппозиции.

В социальных системах цель выступает одновременно и как способ поляризации общества и политических сил, представляющих его противоположные интересы, и как интегративное начало, сближающее родственные по целям и ценностям силы. Здесь политическую науку интересует анализ деятельности этих противоположных сил, выполняющих целенаправленную работу, расходящуюся в оценке политической действительности и тех целей, которые поставлены властью перед социальной системой. Таким образом, цель как специфическое социальное явление всегда носит процессуальный характер в силу того, что постоянно ориентирует власть и оппозицию на всевозможные действия по преодолению сложившегося несовершенства.

С проблемой достижения тех или иных целей, сформулированных и поставленных согласно принятым ценностным категориям властью и оппозицией, связано понятие целесообразности. Целесообразность в данном случае выступает как соответствие явления или процесса определенному (завершенному) состоянию, идеальная модель которого представлена в качестве выбранной цели. На этом основании можно рассуждать о том, что возникающие принципиальные расхождения между властью и оппозицией, не позволяющие им найти компромисс, в значительной степени связаны именно с противоречивой трактовкой целесообразности (т. е. соотношения вреда и пользы) при выдвижении соответствующих ценностей и преследуемых целей.

Присутствие целесообразности при выработке ценностей и постановке целей заставляет политическую идеологию, с одной стороны, делить цели на положительные (идеал, к которому следует стремиться) и отрицательные (лжеидеалы). С другой стороны, та же идеология определяет наличие ценностей-целей или высших (абсолютных) ценностей и ценностей-средств (инструментальных ценностей). Причем, как уже было отмечено, и те, и другие могут носить декларативный или реальный характер. Так, например, официально высшей социальной ценностью-целью в настоящий момент продолжает считаться человек. При этом с развитием рыночных отношений и дальнейшим укреплением позиций транснационального монополистического капитализма стала «выдвигаться расистская концепция “золотого миллиарда”», реализуя которую «Запад реанимировал все прежние инстинкты дикого капитализма и колониализма».

Следовательно, характеризуя общественно-политическую сущность ценностей и целей, пребывающих в постоянном развитии и задающих курс функционированию и эволюции социальных систем, надо учитывать, что их двойственная природа не только вытекает из двойственной природы самого общественного бытия, но и постоянно влияет на него. Поскольку в данном случае социальные цели представляют собой обозначенные и обоснованные ориентиры общественной деятельности, исходящие из конкретных интересов и ценностей всех участников политической жизни, они являются исходным моментом и в социальном процессе.
Они же определяют этапы развития всей мировой цивилизации и ее структурных элементов в виде отдельных цивилизаций, государств, социальных институтов и групп, постоянно влияя на так называемые большие и малые «циклы и волны» модернизации, меняющие вектор и формы деятельности социальных систем.

Таким образом, переходя к следующей части теоретического анализа предложенной темы исследования, будем в своих рассуждениях исходить из того, что весь ценностно-целевой комплекс не только определяет уровень сложности той или иной социально-политической структуры общества, но и управляет ее функционированием и развитием. При этом ставший традиционным для российской науки западный подход к решению данной проблемы, различные аспекты которого довольно основательно изложены в трудах Т. Парсонса, А.Х. Маслоу и целого ряда других исследователей, нельзя считать вполне удовлетворительным. Дело в том, что эти авторы в своих научных выводах не до конца учли двойственную природу ценностей и целей, наполненную конкретным, но противоречивым социально-политическим смыслом.

Как известно, любая социальная система должна не только уметь адаптироваться, быть целеориентированной, сохранять внутреннюю устойчивость и обладать способностью к интеграции. Социальная система — это не только множество индивидов, в основе взаимодействия которых лежат общие обстоятельства. Это не только иерархия и совокупность норм и ценностей, определяющих характер и содержание поведения элементов данной системы. Социальная система также представляет собой соединение самых разных элементов (классов, сословий, групп, институтов), которые сами по себе уже являются более мелкими социальными системами разных уровней и видов, подчиняющимися тем же общественным законам. При этом ценностные установки и цели, как вид духовной культуры, у всех элементов больших и малых социальных систем могут не совпадать между собой, быть противоположными.
Такое несовпадение всегда генерирует конфликты между носителями разных ценностных приоритетов на самом разном уровне и самых разных типов. Как известно, постоянно пульсирующие конфликты способны любую социальную систему либо спасти, либо привести ее к дискредитации, распаду или гибели.
Поэтому, чтобы удержать такую социальную систему — скажем, на уровне государства — от распада, создается жесткая вертикаль политической власти. Она как стержень соединяет все структурные элементы социальной пирамиды в нужном ей порядке, не допуская их свободного перемещения (расползания) ни по вертикали, ни по горизонтали общественного бытия.

Реализуя эту великую цель самосохранения социальной системы, политическая власть выступает в первую очередь не в роли посредника, как считал Т. Парсонс, а в роли диктатора.

Обладая инклюзивностью, т. е. способностью проникать во все сферы общественной жизни и влиять на них внутри социальной пирамиды, политическая власть, пользуясь диктаторскими полномочиями, определяет научно-идеологические приоритеты. На этом основании она лишает структурные элементы социальной системы любой возможности свободно распространять и защищать те ценности и цели, которые противоречат идеологическим установкам господствующей политической силы. Ею утверждается единый официально разрешенный набор целей и ценностей с четко очерченным, согласно их действию, кругом социальных статусов и ролей, закрепленных нормой права, прописанной самой же властью. Для успешной реализации принятых ценностей и целей господствующая политическая сила устанавливает монополию и на все виды ресурсов власти (утилитарные, идеологические, информационные, нормативно-правовые, силовые), направляя их на подавление оппозиционных сил, представляющих собой враждебные ей структурные элементы.

Исходя из этих рассуждений, можно сделать следующий вывод. Ценности и цели (при всем их видовом многообразии), согласно философскому закону единства и борьбы противоположностей, на котором держится вся двойственная природа бытия (в том числе политического), всегда во всех социальных системах тяготеют либо к полюсу крайней оппозиции, либо к полюсу власти.
И в этом случае власть, с точки зрения оппозиции, тоже представляет собой крайность негативного характера, но только добравшуюся до «политического Олимпа». Естественно, что ценности и цели власти и оппозиции в данном случае будут столь же непримиримы между собой, как «добро» и «зло», поскольку они несут в себе качественную оценочную характеристику, не терпящую компромисса с противоположной стороной как носителем наибольших бедствий для социальной системы.

Соответственно, каждая из этих ценностей и целей, действуя в интересах либо власти, либо оппозиции, имеет на вооружении свой комплект идеологического оружия, устремленного на подчинение как можно большего числа граждан, представляющих разные структурные элементы социальной системы. Цель этих действий — навязать обществу тот или иной ценностно-целевой набор как истинный, обеспечив тем самым одной из противоборствующих сторон необходимую ей легитимность и политический успех.

С помощью легитимности одна из противоборствующих сторон сможет либо захватить власть и стать новым стержнем для новой социальной пирамиды, либо сохранить уже сложившийся расклад структурных элементов. Подобное политическое использование ценностей и целей обеспечивает главное — конфликтологическое функционирование социальной системы, поскольку данное функционирование связано с захватом и удержанием политической власти, меняющей структуру социальных систем и определяющей их дальнейшую эволюцию.

Поскольку власть и оппозиция, оставаясь двумя противоположностями социального множества, добровольно сдавать своих позиций, не желают, их ценности и цели неизбежно выступают в роли источника насилия. В тех или иных формах оно направляется как против враждебной стороны, так и против нейтральных социальных элементов, не участвующих в конфликте власти и оппозиции, чтобы не допустить их переход на сторону непримиримого «врага». В этом случае насилие становится неизбежной и обязательной составляющей любой социальной системы, обеспечивая ей функционирование и эволюцию (материальную или духовную), подобно тому, как действия шофера, нажимающего на педали и вращающего руль, обеспечивают движение автомобиля по трассе.

Подобная особенность конфликтологического функционирования социальных систем позволяет говорить о том, что демократия как вид политической организации общества в принципе не способна существовать в своей практической (процессуальной) форме. «Если погрузиться в историю, то можно увидеть, что в чистом виде демократии нигде и никогда не существовало». В лучшем случае она могла себя как-то частично реализовывать в виде так называемой представительной демократии, но в сугубо определенные цивилизационными особенностями исторические сроки.

Прямой же вид демократии, способной гарантировать равные права для власти и оппозиции, до сих пор пребывает в виртуальной области ценностно-целевых установок, больше работая как идеологический прием на уровне политических технологий или как теоретическое пожелание. Из истории хорошо известна та бескомпромиссность, которой отличались в отношении своих политических противников греческие полисы, где, начиная с 510 г. до н. э., победило народовластие. То же самое касается средневековых политических объединений, формально относящихся к прямому типу демократии. По логике вещей, именно они должны быть самыми терпимыми к идеологическим врагам, однако этого так и не произошло.
С античности до наших дней, в зависимости от ситуации и нравственно-этических ценностей, противоборствующие социальные силы стараются использовать демократию либо как знамя борьбы, либо как морковку, которой надо привлечь ослика по имени Электорат.

Переход демократии из ценностно-целевой плоскости в процессуальную плоскость реальной политики неосуществим «в чистом виде» еще и потому, что демократия, как полагал Платон, имеет тенденцию эволюционировать в сторону охлократии (власти толпы), где законы государства как развитой социальной системы перестают работать. Неслучайно Аристотель считал данную форму правления отклонением от нормы, результатом деградации «политии» в сторону ложного стремления к уравнению всех граждан и социальных групп без учета их качественных различий.

Уравнивая же всех граждан и все структурные элементы такой социальной системы, власть, в сущности, отказывается управлять обществом, т. е. перестает быть властью в традиционном смысле этого слова и прекращает осуществлять функцию насилия в отношении объектов управления. В итоге все участники социальной жизни превращаются в субъекты управления, стремясь реализовать по максимуму полагающиеся им права и свободы. Подобное уравнение в правах и свободах не только граждан, но и противоположных ценностей и целей, провоцирует войну «всех против всех».
Политическая цель такой войны, как формы функционирования дискредитирующей себя социальной системы, будет сводиться не к поддержанию демократии, а к установлению диктатуры одних ценностей и целей над другими путем подчинения проигравших победителям. Причем установление такого рода диктатуры будет спасением социальной системы от полного развала. В противном случае свободное функционирование противоположных ценностей и целей приведет такую социальную систему сначала к политической дискредитации, а затем к распаду и гибели.

Поэтому там, где эволюция социальной системы направлена в сторону реальной, а не декларативной демократии, у политической силы, сохранившей свое господство, по закону «цепной реакции» возникает желание встать на путь собственной абсолютизации и добиться строгого режима монополии на свои права и свободы, чтобы не допустить их легкого перехода в чужие руки. Это желание в данном случае начинает выступать в качестве главной политической цели, направленной на сохранение главной политической ценности — власти. Но, то же самое произойдет, если эволюция аналогичной социальной системы будет уходить от построения реальной демократии в противоположную сферу политической организации общества.

Таким образом, борьба между ценностями и целями, выдвигаемыми властью и оппозицией, доказывает, что никакой множественности в ситуации, когда каждая политическая цель и ценность равновелики и важны, нет. Все их многообразие тяготеет либо к полюсу власти, либо к его противоположности, представляющей крайнюю форму оппозиции, с которой власть никогда не сможет договориться по причине принципиальных идеологических расхождений.

Исходя из приведенных рассуждений, все многообразие ценностей и целей, включенных в политическую сферу общества и определяющих эволюцию и функции социальных систем в их органическом единстве, можно типологизировать согласно их дуалистической природе. Для этого надо выделить главное — то, что может их между собой сближать или разобщать. Это главное имеет значение корня слова, его неизменяемую часть, способную «обрастать», в зависимости от исторических условий, политической ситуации и нашего понимания, своими приставками, суффиксами и окончаниями. Скажем, «монархия» как основа-корень социальной системы-слова, может иметь следующие дополнения: «неограниченная», «конституционная», «соборная», «думская», «китайская», «современная». Точно так же к «демократии», как правило, добавляют такие понятия, как «парламентская», «вечевая», «советская», «либеральная», «китайская» или «суверенная». Например, мы можем вести речь об ограниченной российской монархии самодержавно-соборного типа или о средневековой новгородской демократии вечевого типа, понимая, что их принципиальное отличие заключается в противоположных формах правления, а не в прилагаемых к ним понятиях.

Если признать подобный подход верным, то все предложенные политической теорией ценности и цели можно свести к четырем главным взаимозависимым парам-противоположностям. Каждый участник такой пары, опираясь на принятые им идеологические стереотипы, рассматривал выбранный им вариант и как ценность, которую надо сохранить для блага людей, и как цель, которую надо реализовать ради тех же людей (всех или же отдельных представителей).

Первая пара связана с вопросами государственного устройства. Это выбор между монархией (в тех или иных ее проявлениях) и демократией (в той или иной форме ее выражения).

Вторая пара связана с антропологической проблемой, суть которой заключается в решении вопроса о том, добро или зло господствует в людях.

Третья пара связана с борьбой по поводу социальных приоритетов. Но возникает вопрос: материальные или духовные приоритеты должны доминировать в социальной системе и ее элементах?

Четвертая пара связана с идеологической борьбой в области политической прогностики. Она решает проблему дальнейшей эволюции социальных систем. Развиваются ли они от примитивных форм к совершенным или деградируют до тех пор, пока окончательно не уничтожат сами себя.

Поскольку все четыре пары тесно между собой переплетены, то и проблема, связанная с дальнейшим функционированием и эволюцией социальных систем, приобретает здесь чрезвычайно актуальное содержание, выходящее на наше определение того, какие именно ценности и цели следует считать истинными, а какие — ложными.

Если мы, к примеру, встаем на позиции либеральной или коммунистической идеологии, порожденной политической теорией романо-германской цивилизации, то неизбежно в своих рассуждениях начинаем исходить из приоритетов республиканской формы правления (в том или ином ее варианте). Мы признаем доминирование в людях добра, определяющего поступательное развитие социальных систем, ведущее нас к победе коммунизма или правового государства и гражданского общества. Попутно мы во главу угла ставим вопрос о распределении и использовании материальных благ, поскольку без них мы не можем «творить, выдумывать, пробовать».

Если же в основе научного анализа лежит прямо противоположный набор мировоззренческих стереотипов, покоящихся, скажем, на фундаменте славяно-православной или арабо-мусульманской цивилизации, тогда кардинально меняются наше понимание и оценка функционирования и эволюции социальных систем. Для нас становится очевидным, что коммунистическая или либеральная демократия является ложной ценностью, поскольку порождена секулярным сознанием добровольно оторвавшегося от Бога общества, для которого самомнение стало выше мнения отцов Церкви, учивших, что монархия дана нам от Бога. Мы знаем, что демократия как господствующая форма политического устройства вообще «не ищет Божественной санкции власти». Она исполняет роль своеобразного оружия в руках Сатаны, с помощью которого он уничтожает монархию, спасающую души, и утверждает ту, которая губит людей. Это происходит именно потому, что в людях господствует зло. Его распространение в итоге привело к тому, что история рода человеческого почти подошла к своему логическому концу, и вместо правового государства и коммунизма нас ждет ужас царства Антихриста. Поскольку движения в этом направлении все равно избежать нельзя, всем людям доброй воли остается единственное средство — спасать свою душу, ставя духовно-нравственные приоритеты выше материальных благ.

В силу того, что представленные ценностно-целевые противоположности разнятся по географии своего распространения, будет уместным посмотреть на них с точки зрения геополитического подхода. Тут приходится признать, что в современных условиях, когда глобализация затронула все регионы Земли, ни о каком эндемическом поле сплошного господства того или иного ценностно-целевого набора в рамках конкретной социальной системы говорить не приходится. Сегодня мы имеем дело с перекрестным полем, в пределах которого на старые (традиционные) ценности и цели, некогда принятые той или иной социальной системой, наслоились новые.

Поэтому, хотя Россия и является более пятисот лет центром славяно-православной цивилизации, набор новых для нее ценностей и целей вписывает ее как «догоняющую» страну в рамки романо-германской цивилизации, ломающей прежние стереотипы.
А резко возросший приток в столицу переселенцев с Востока вообще позволяет говорить о Московском регионе еще и как о новой провинции арабо-мусульманского мира. Продолжающееся активное внедрение китайского элемента на территорию Сибири констатирует факт распространения на эти земли ценностей и целей дальневосточной цивилизации, ведущей к очередному сужению славяно-православной цивилизации.

Тем не менее, имеющиеся на сегодня ареалы распространения ключевых ценностей и целей позволяют определить типологию социальных систем, выделив мега-, макро-, мезо-, микро- и эго-уровни.
На мега-уровне действуют те социально-политические институты, которые сложились в последние 90 лет. Это Всемирный банк, Всемирный валютный фонд, Совет по международным отношениям, Бильдербергский клуб, Трехсторонняя комиссия, НАТО и др. Они связывают свои основные цели и ценности с идеологией мондиализма, сложившейся на базе эволюционирующего либерализма.
Подавляющая часть государств планеты (включая Россию) охвачены этой идеологий и представляют собой сплошное геополитическое поле.

На макро-уровне ценности и цели, как правило, связаны с теми социальными системами регионального масштаба, которые, согласно С. Хантингтону, представляют собой восемь цивилизаций, сохранившихся до наших дней и ведущих за свое выживание упорную борьбу с ценностями и целями мега-уровня.

На мезо-уровне специфика ценностей и целей отражает особенности национальных государств, входящих в ту или иную цивилизацию.

На микро-уровне ценности и цели отражают специфику структурных элементов этих государств, относящихся к местным регионам, социальным и политическим институтам, классам, группам, сословиям.

На эго-уровне в зависимости от степени социализации систему ценностей и целей выбирает сам человек или отдельно взятая семья.

Таким образом, мега- и макро-уровни вполне могут быть отнесены к категории сложных социальных систем, поскольку включают в себя значительную часть государств, сохраняющих присущее им своеобразие. Остальные же уровни можно считать обычными социальными системами, не указывая на их сложность или простоту.
Исключение здесь может составлять только эго-уровень, которому соответствует, помимо отдельно взятой личности, еще и семья. Причем семья здесь рассматривается не как социальный институт, а как простейшая социальная система.

Доминирование тех или иных ценностей и целей в ходе функционирования и эволюции сложных социальных систем в различные периоды истории было различным. Это позволяет выделить ряд этапов в их развитии.

Первый этап, который длился с древнейших времен приблизительно до середины I тыс. до н. э., можно определить как религиозно-мифологический, поскольку на этом отрезке времени в силу неразвитости духовной культуры основной набор ценностей и целей ранних социальных систем отражал языческие первобытные устремления наших предков. Главная функция авторитарной формы правления состояла в том, чтобы помочь своим гражданам не быть, а жить лучше. Поэтому материальные блага, как и плотские, доминировали во всех частях света. О том, что в людях господствует зло, речь также в основном не шла. Благодаря этому не сложилось учение о неизбежной деградации социальных систем и их конечном уничтожении. Исключение здесь составляют, пожалуй, только Египет (главным образом времен фараона Аменхотепа IV) и царство Израиль.

Второй этап, начавшийся на рубеже VI–IV вв. до н. э. и продолжавшийся до 318 г., следует охарактеризовать как религиозно-философский. Именно на этом этапе в Индии, Персии, Китае и Греции были созданы религиозно-философские учения, пересмотревшие прежний набор ценностей и целей. Продолжая рассматривать монархию в качестве важной политической ценности, представители религиозно-философского этапа пришли к выводу, что в людях доминирует зло, которое можно исправить, отдав приоритет духовным ценностям, принеся им в жертву материальное благополучие людей. Но, как и в предыдущий период, здесь речь не шла о том, что история рода человеческого подходит к концу, и действия по спасению души должны занимать решающее место в жизни человека, общества и власти.

Все эти особенности начинают активно утверждаться в общественном сознании только в период распространения христианства, особенно после того, когда в 318 г. оно стало государственной религией Римской империи, что позволяет начать отсчет третьего этапа именно с этой даты.

Третий этап, длившийся с 318 г. по 1517 г., охватил почти всю эпоху средневековья, сделав христианские, а с VII в. еще и исламские ценности и цели важнейшими для социально-политической жизни огромного региона планеты. На этих ценностях и целях как на новом фундаменте поднялось сразу несколько цивилизаций, имеющих на тот момент целый ряд общих черт: романо-германская, славяно-православная и арабо-мусульманская. Это позволяет характеризовать данный этап как религиозно-фундаменталистский. С точки зрения новых мировых религий в течение IV–IХ вв. были пересмотрены прежние положения о монархии как наиболее удачной форме правления. Правильной стала считаться только такая авторитарная форма правления, которая главной своей целью ставила спасение душ. Причем, если арабо-мусульманский, а с VIII в. — романо-германский мир утвердил принципы абсолютизма, позволившего сначала арабским халифам, а затем папам римским совмещать всю полноту высшей светской и духовной власти в одних руках, то славяно-православная цивилизация стойко держалась принципа соборной монархии.

На этом фоне стремление социальных систем и их структурных элементов к материальному достатку уступило место духовно-нравственным ценностям, помогающим человеку «обжиться». Признание того факта, что в людях господствует зло, вело не только к оправданию монархии, способной строгими мерами подавить в гражданах негативные устремления, но и заставляло верить в то, что временной промежуток между первым и вторым пришествием Иисуса Христа есть последний период в истории постепенной деградации человечества, за которым последуют Страшный суд и полное уничтожение земной цивилизации.

Четвертый этап как отрицание системы ценностей и целей предыдущего периода начинается с 1517 г., т. е. тогда, когда Мартин Лютер вывесил свои знаменитые 95 тезисов, открывших ворота протестантизму, а вслед за ним — утопическим и либерально-демократическим социальным программам, окончательно изменившим весь облик романо-германской цивилизации. В силу того, что восстание против папства быстро переросло в восстание против церкви, сделав основой новых учений сначала еретические, а затем развившиеся на их основе кабинетные представления мыслителей о благе и о том, что надо делать в данном направлении, уместно именовать указанный этап научно-теоретическим.
Хотя монархия везде (за исключением США) сохранила свою социально-политическую ценность, благодаря эпохе Просвещения в обществе снова утвердилось мнение о господстве добра в людях, утверждая идею прогрессивного поступательного развития человечества.
Одновременно в мир вернулась роскошь как символ победы материальных ценностей и устремлений над духовными.

Пятый этап, начавшийся во второй трети XIX в., длится по настоящее время. Его характерной особенностью является то, что в эти годы социология и политология, став самостоятельными фундаментально-прикладными науками об обществе, были активно включены в борьбу власти и оппозиции за коренное переустройство мира на принципиально новых основах организации социальных систем с особым комплексом ценностей и целей.
И пока этот этап длится, у России почти нет шансов возродить себя как суверенное государство, способное развиться в качестве самобытной социальной системы, опирающейся на гармоничное сочетание ценностей и целей мега- и макро-уровней.

Причина тому, во-первых, заключается в незаинтересованности в этом политической системы мега-уровня, почти пришедшей к мировому господству, а также соседних цивилизаций, имеющих свои виды на Россию как на территорию (новый филиал) продвижения собственных интересов и целей.
Во-вторых, торжество прямо противоположных славяно-православной цивилизации ценностей и целей.
К ним относятся:
признание либеральной демократии высшей политической ценностью;
признание доброго гуманистического начала в людях доминирующим явлением;
приоритет материальных начал в обществе (финансовой выгоды над духовно-нравственной);
вера в поступательное развитие человечества, позволяющая говорить о грядущем торжестве идеалов правового государства и гражданского общества как о перспективной долгосрочной политической цели, взятой на вооружение идеологией власти.

Таким образом, конфликт политических ценностей и целей мега-уровня с ценностями и целями иных социальных систем на уровне цивилизаций, государств и их структурных элементов составляет содержание современной эпохи, объясняя главную причину ее кризисного состояния, грозящего мировой катастрофой.
И никакой «центризм как идейно-политическое движение, стремящееся сгладить эти противоречия», здесь не поможет, поскольку бой сторонники мондиализма объявили всем мировым цивилизациям.
Согласно их идеологии, это борьба межу «демократией XXI века и мракобесием Темного XI века». Следовательно, это борьба на уничтожение.