Тема

Жажда творчества обуяла Серафима. Она  заполнила собой всё! Всё его размеренное и привычное бытие. Провожая и встречая новый день,  он мучительно думал только одно: «С чего начать? Рисовать, лепить или написать эпохальный роман»?

Мольберт, глыба мрамора и  мешок глины лежали у стены, ожидая руки мастера.

А мастер не знал, чего коснуться в первую очередь. И мял в руках кусок белого пластилина. И мучился, прислушиваясь к своим мыслям, и пытался поймать именно ту, которая  предшествует процессу созидания.

«Я знаю все мысли творцов, –  рассуждал Серафим, –   знаю именно те мысли, с которыми человек подходит к куску мрамора, и - решительно отсекает лишнее. Или берёт кисть, и - творит только суть, подобно Богу».

Верховный знал. Но, у Верховного – не получалось. 

«Пожалуй, я лучше начну с романа. Вернее, с притчи.  А может… пьеску?» –  перебирал варианты, начинающий - теперь уже - писатель.

Вздохнув, он  решительно  вырвал  несколько перьев из своего веерного крыла. При этом «ойкнул» и улыбнулся, стирая ладонью гусиную кожу, с оголённых, до плеч, рук.  Придирчиво осмотрев новый творческий инструмент, он выложил перья на зелёное сукно письменного стола, достал острый нож и ловко отсёк ненужное, под нужным наклоном.

Как всё просто! Серафим положил локти на стол и обмакнул перо в красную тушь. Склонившись над желтоватым, тиснёным листом бумаги, Верховный вывел затейливые буквы, с виньетками: «Глава первая».

Перечитав начало своей истории, Ангел остался доволен. Он поправил нимб, выпрямил спину, огляделся и вновь склонился над столом. Первое, самое важное предложение, ещё не было написано. Слова не рождались, а тушь - уже капала кляксами, на первую страницу, будущего шедевра.

«Что же написать, –  проговаривал он сам себе, –  ведь даже самый последний блоггер-графоман теперь собирает единомышленников, которые растаскивают его незамысловатый текст на цитаты».

Он подпёр щёку кулаком и устремил взгляд в звёздную глубь Вселенной. «Как люди находят темы для романов? – думал он,  –  где они их берут, если уже всё сказано, задолго до их рождения. Тема, где же взять тему, Господи?»

Жуткий грохот и вспышки молний, отвлекли Серафима от написания «нетленки». Он подошёл к перилам балкона и свесился вниз. Огни салюта и свет огромных костров подтвердили его опасения: Бездна гуляет, а Демон чудит… или грустит…или всё вместе, как принято у запойных алкоголиков, за два дня, до врача и капельницы.

– Чернокрылы-ы-й, а тише можно? – прокричал Верховный, перекрывая своим голосом адский шум.

Никто не ответил.

Из бездны раздались звуки тысяч медных тарелок, усилившие вселенский грохот и  добавившие этому грохоту ещё и дребезжание железа.

Серафим, бормоча приличные ругательства, достал из кармана «беруши». Отключившись от звуков,  он вернулся к столу, и опять взялся за перо. Рука застыла над бумагой и дрогнула. В «Первую главу» добавилась ещё одна клякса.

Писатель скомкал испорченный лист и швырнул его за перила балкона. Сел удобнее, и попытался сосредоточиться. Немного подумав, он взял хрустальный кувшин и отхлебнул свежего квасу. Потом вздохнул,  достал новый лист и написал заглавие повторно, добавив пару виньеток: «Глава первая»…

Некоторое время, начинающий писатель сидел неподвижно.  Затем встал, прошёлся и опять сел, досадливо почесывая острым пером за ухом. Потянувшись вверх, скреплёнными  в замок руками, он прошептал: «Господи, ну пошли мне вдохновение!»

В эту же минуту, прямо на стол Верховного, сбитой птицей, упало тело.

Это был  Демон. Беззвучное вторжение озадачило Серафима. Он встал и потряс Чернокрылого за плечо. Ответной реакции не последовало. Над поверженным, а вернее – пьяным  Демоном, нервно кружил кот Васька, похожий на рыжего мотылька, который никак не мог совладать с тягой к адскому огню.

Серафим вынул пробки из ушей. Попеременно поднимая руки и крылья нежданного гостя, он понял, что гость - в полной «отключке».

Чёрное оперение Демона было сплошь усеяно цветными картинками, на которых упитанные красотки сидели на облаках, плели венки, водили хороводы,  а некоторые и предавались  любовным утехам, с кентаврами и фавнами.

– Вот это да-а-а! - восторженно протянул Серафим, разглядывая бесовскую пастораль, - это кто же тебя так оттюнинговал?

На его удивлённый возглас ответил Васька: «Художники прибыли, все от пьянства сгинули, а таланту мрр… были несомненного! С ними и напился.  Они и тату обещали наколоть, и модную линию крыльям придать.  Всё твердили, мрр…что в классической форме - маловато протеста. Но, до этого не дошло.  Полегли все! От смешения разных напитков…»

 –  Что же они пили-то?

–  воскликнул Верховный.

 –  Всё! – коротко ответил Васька.

 – За-ши-бись! – воскликнул Серафим и, взяв в руки ведро со льдом, решительно вылил его на бесчувственное лицо Демона.

Чернокрылый очнулся, сел и уставился «сквозь» Верховного. Пару раз икнув «нежданный гость» вдруг  заголосил фривольную песенку, на французском наречии,  улыбаясь и закатывая глаза, словно истеричная барышня, однажды посетившая бордель и узнавшая о существовании иного мира.

 – Чернокрылый, как же тебя развезло-то, батюшки… –  качал головой Серафим, копируя интонации врача, обращающегося к  безнадёжно больному  пациенту,  – предупредил бы меня, что в загул идёшь. Я бы подготовился!

Сидя на письменном столе и бессмысленно глядя в пол, Демон положил ногу на ногу, и, обхватив руками колени, продолжал то петь, то икать, не выказывая хозяину ни приветствий, ни приличествующих почестей.

Верховный начинал злиться: и от беспардонного вмешательства в размеренный быт писателя, и от вида дрожащего Васьки. Серафим чувствовал себя виноватым: ведь это он обрёк кота на муки, подарив его Демону. Поймав Ваську, Ангел прижал его к груди, и стал гладить, успокаивая и одновременно пытаясь пробиться словом, в пьяное сознание Демона:

– Вась, Васенька…не переживай, я тебя… ему… больше не отдам!

Кот слегка прикусил Серафиму палец и, пользуясь его удивлением, выпорхнул из рук Верховного.

– Ещё чего! Это моя жизнь, мрр…я не хочу другой,  и  я люблю Чернокрылого!

– Какая жизнь…Вась…я же тебя придумал, ты подарок моей мысли! – нашёл Серафим веский довод.

В эту минуту, Демон мотнул головой, и, раскинув крылья, плашмя упал на всю длину добротного, письменного стола, подняв вокруг себя, облако мелких, чёрных перьев. Силы покинули его и он затих.

Серафим просунул руку под безжизненный зад пьяного Демона и вытянул первый лист своих откровений. Убедившись, что кроме двух клякс ничего не прибавилось, он расправил рукой бумагу и, выдвинув ящик,  положил начатое им, в стол.

– Чернокрылый… ты  что, опять? – Серафим достал записную книжку и стал искать позывные ангела-нарколога. – Я же тебе говорил: больше на меня не рассчитывай, сам справляйся! – он дотронулся до номера неотложки и прокричал: «Срочно! Как обычно! Капельницу, но ко мне! И, никому ни слова»!

Загулы Демона - не были сюрпризом для Верховного. Обычно, Демон гулял широко и громко, предаваясь всем тяжким, но - всегда на своей территории. Спустя какое-то время, гуляка обязательно прилетал к Серафиму, размахивая тяжёлыми, с похмелья, крыльями. Падший по призванию, чёрный Ангел – мучительно пил пиво и рвал зубами воблу.

Серафим мог бы плюнуть, и,  в очередной раз, уже не спасать Демона. Но, цвет крыльев и незапятнанная суть предназначения Шестикрылого - не позволяли бросить товарища в запое… или ещё где… Серафим страдал, но спасал. Или – спасал, страдая. Одним словом – не мог по-другому.

 Демон перевернулся на живот и свесил крылья со стола, как работяга развешивает на заборе, мокрую, от пота, спецовку. Тело устало от праздников. Тело хотело отдыха и будней. Красивая голова задела чернильницу, которая опрокинувшись, растекалась кровавой кляксой, на зелёном сукне и на его виске.

 «Символично! - подумал Верховный, - вот о чём я и буду писать! О пагубном влиянии! О том, что все должны бороться и помогать тем, кто не борется... Хотя, почему мы должны помогать, если они – не хотят бороться? Значит… что значит? …что-то вообще ничего не значит».

Васька взлетел на плечо Серафима, и уставился на Демона, бессвязно причитая: «Это чё, это чё…такое…»

Верховный снял Ваську с плеча и сунул в карман, со словами: «Спи, милый».

Подойдя к перилам, Серафим взял бинокль и стал наводить резкость, пытаясь разглядеть всё то адское безобразие, которое вознесло Демона к нему, и до сих пор доносилось грохотом из Бездны.

–  Господи, да что же такое творится, – бормотал Шестикрылый,– ведь обещал завязать, сколько мы с ним правильных слов сказали друг другу. Всё кивал да соглашался…

«Зависимость…мррр… это, – прозвучал приглушённый голос Васьки, из кармана, –  я давно мучаюсь с ним, хотя и люблю…»

Серафим извлёк рыжего кота и, держа за шкирку, посмотрел в зелёные глаза:

– Так ты же маленький… и всё понимаешь?

–  Я маленький, – ответил Васька, беспомощно размахивая лапами, и не находя опоры,–но, любовь понимают даже маленькие. Отпусти! Больно!

Серафим поставил Ваську себе на колени и котёнок, вцепившись когтями в нежную плоть Ангела, начал вылизываться.

 – Больно! Когти убери! – вскричал Серафим.

–  И тебе больно? А говорил, что нам и боль и любовь - недоступны, что мы все выдуманные! – радостно удивился Васька,  – Значит… мы все живые?!