Не знаю даже, с чего начать. Наверное, так. Я не жадный, это важно для понимания дальнейшего. Бездна разнообразных пороков свойственна мне, но я не жадный. Спросите у друзей, не дадут соврать.
И вот тем не менее, с упорством, достойным, вероятно, лучшего применения, который месяц я сужусь с Российской Федерацией ради того, чтобы не платить штраф в тысячу рублей. Восьмого мая, когда закона, разрешающего силовикам охотиться на прохожих, еще не было, но охота зато как раз была в разгаре, я шел по улице Никитская. На пересечении Никитской с бульварами охотники меня поймали и после полуторачасового катания по Москве доставили в окраинное ОВД. Там – еще через пять часов – мне сообщили, что я участвовал в незаконном митинге, выдали копию протокола и отпустили. А потом судили и присудили штраф в тысячу рублей.
Мне не жалко этой тысячи. Честно. Но я не ощущаю себя виноватым. Я не участвовал ни в каких массовых мероприятиях в тот вечер. Я шел по улице в компании одного (одного!) приятеля, обдумывая на ходу, где бы мне в честь наступающего праздника принять порцию союзнического виски. В общем, сужусь вот теперь. И как раз вчера, не с первой, замечу, попытки, суд таки рассмотрел мою апелляцию.
И знакомство даже в этой моей – абсолютно безвредной и безопасной – ситуации с работой судебной системы отечества как-то удивило, что ли.
Заседание было назначено на одиннадцать утра, а началось часов около семи вечера. Но это нормально. Это, как я уже успел выяснить, в российских судах принято. Восемь часов просидев в коридоре на неудобном стуле – и это, впрочем, не пытка, чего уж там, - я дождался своей очереди и вошел в зал.
Тут еще объяснение нужно. Меня, вообще, судят-то редко. Вернее, впервые. Я почему-то законопослушный. Я суд в кино только видел: зал, зрители, судьи, торжественность, благородство. А тут – обычная комната, в центре стол, на нем ворох бумаг, за столом – симпатичная девочка-секретарь, и на отдельном возвышении судья в мантии. И парта какая-то школьная. Ни здравствуйте, ни до свидания, ни даже встать, суд идет.
Ну, я и спрашиваю:
- Извините, мне садиться?
И тут происходит нечто, чего я даже в кино не видел:
- Да уж не ложиться, - отвечает мне довольно зло федеральный судья, суровая дама в мантии. Отдельная ветвь власти. Некоторые даже почему-то думают, что главная.
В общем, я растерялся.
Дальше скучное.
Я попытался объяснить, что в мировом суде меня толком и слушать не стали, свидетелей моих вообще отказались вызывать, не мотивируя решения, показания записали неправильно, сообщив, что это «несущественно», ну и т.п.
И, чтобы обстановку как-то разрядить, сообщаю также, что, если верить протоколу, между задержанием и составлением бумаги – уже в ОВД, прошло три минуты. А там по прямой – километров тридцать.
- Оперативненько работают, молодцы, - похвалил судья полицейских.
- Автобус при этом должен был ехать со скоростью 600 километров в час, - добавил я просто так уже, спора ради.
- Почему вы считаете, что это невозможно? – спросила меня третья ветвь демократической нашей власти.
И то, действительно. Такое думать про отечественный автопром, при том, что в Уголовный кодекс вернулась, похорошев, статья о клевете.
- Кроме того, - сказал я, - в предыдущем постановлении написано, что я должен был лично выяснить, законно ли массовое мероприятие, в котором я участвовал. Я, повторюсь, просто шел по улице, но сама постановка вопроса мне кажется странной. Такого требования даже в новом законе о митингах нет.
- Там не может быть такого написано.
Я зачитал:
- «В ходе судебного заседания личность организатора рассматриваемого публичного мероприятия установить не представилось возможным, вместе с тем, Давыдов И.Ф., участвуя в митинге, шествии, пикетировании обязан был выяснить законность его проведения. Принимая участие в митинге без подачи уведомления, и не проверив значимые для публичного мероприятия обстоятельства (наличие предусмотренного Законом уведомления), Давыдов И.Ф. тем самым совершил противоправные действия». Вот, написано.
- Ну, и ладно, - сказала судья.
Ну и ладно. Потом, разумеется, мою апелляцию отклонили, но я не ленивый, я еще одну напишу.
И вот тут можно было бы с пафосом. О суде, как специальном месте, где гражданам РФ наглядно и довольно профессионально демонстрируют их бесправие и бессилие. О подрыве основ. Или, допустим, устоев. И так далее. Но незачем.
Мне ведь, наоборот, радостно от того, что судьи наши так верят в успехи отечественного автопрома. Это дает надежду.
Это дает надежду на то, что скоро здесь будет другая власть. Работайте, судьи. Спасибо вам.
Комментарии
Только другую власть не пустят на порог...
До сих пор сужусь, но закон так никто и не исполняет
судейским столом, между двух связок судебных дел, с шлейфом гладкого
коричневого одеяния под ногами, с багровым бугристым лицом, утонувшим в
белом барашковом воротнике, два клочка которого, казалось, заменяли ему
брови; вообразите моргающие глаза, величественно свисающие толстые щеки,
которые как бы встречались под подбородком, -- и перед вами Флориан
Барбедьен, младший судья Шатле.
Прибавьте к этому, что он был глух. Порок для судьи, впрочем,
несущественный. Это не мешало Флориану Барбедьену выносить определенные и
безапелляционные решения. Ведь судье достаточно только делать вид, будто он
слушает, а почтенный законник вполне удовлетворял этому условию
нелицеприятного суда, так как внимание его не нарушалось никаким посторонним
шумом.
Тем временем младший судья Флориан перелистывал поданное ему
протоколистом дело, возбужденное против Квазимодо; бегло просмотрев его, он
помолчал, как бы собираясь с мыслями.
Итак, прожевав дело Квазимодо, он откинул голову и полузакрыл глаза,
чтобы придать себе более величественный и более беспристрастный вид. Таким
образом, он оказался глухим и слепым одновременно. Вот условие, необходимое
для того, чтобы быть образцовым судьей! Приняв эту величественную позу, он
приступил к допросу:
-- Ваше имя?
Но здесь возник казус, не "предусмотренный законом": глухой допрашивал
глухого.
Никем не предупрежденный о том, что к нему обращаются с вопросом.
Квазимодо продолжал пристально глядеть на судью и молчал. Глухой судья,
никем не предупрежденный о глухоте обвиняемого, подумал, что тот ответил,
как обычно отвечают все обвиняемые, и продолжал вести допрос с присущей ему
дурацкой самоуверенностью.
-- Прекрасно. Ваш возраст?
Квазимодо и на этот вопрос не -- ответил. Судья, убежденный в том, что
получил ответ, продолжал:
-- Так. Ваше звание?
Допрашиваемый по-прежнему молчал. А между тем слушатели начали
перешептываться и переглядываться.
-- Довольно.
предполагая, что обвиняемый ответил и на третий вопрос. -- Вы обвиняетесь:
primo, в нарушении ночной тишины; secundo, в насильственных и
непристойных действиях по отношению к женщине легкого поведения, in
praejudicium meretricis; tertio, в бунте и неподчинении стрелкам,
состоящим на службе короля, нашего повелителя. Выскажитесь по всем этим
пунктам. Протоколист! Вы записали предыдущие ответы подсудимого?
При этом злополучном вопросе по всему залу, начиная со скамьи
протоколиста, раздался такой неистовый, такой безумный, такой заразительный,
такой дружный хохот, что даже и глухой судья и глухой подсудимый заметили
это. Квазимодо оглянулся, презрительно поводя своим горбом; между тем
Флориан Барбедьен, не менее удивленный, чем он, подумал, что смех слушателей
вызван каким-нибудь непочтительным ответом обвиняемого; презрительное
движение плеч Квазимодо утвердило его в этой мысли, и он накинулся на него:
-- Негодяй! Подобный ответ заслуживает виселицы! Знаете ли вы, с кем
говорите?
Этот выпад только увеличил приступ всеобщего веселья
величественное, многозначительное и призывающее к вниманию движение, что
глухой начал кое-что соображать.
-- Отвечай, висельник, -- строго обратился к нему прево, -- какое
преступление привело тебя сюда?
Бедняга, полагая, что прево спрашивает, как его имя, нарушил свое
обычное молчание и ответил гортанным и хриплым голосом:
-- Квазимодо.
Ответ до того мало соответствовал вопросу, что опять поднялся безумный
хохот, а мессир Робер, побагровев от злости, закричал:
-- Да ты что, и надо мной потешаешься, мерзавец ты этакий?
-- Звонарь Собора Парижской Богоматери, -- ответил Квазимодо, думая,
что ему надлежит объяснить судье род своих занятий.
-- Звонарь! -- продолжал судья, который, как мы упоминали выше,
проснулся в это утро в таком скверном расположении духа, что и без таких
странных ответов подсудимого готов был распалиться гневом. -- Звонарь! Вот я
тебе задам трезвону прутьями по спине! Слышишь, ты, негодяй?
то, кажется, в день святого Мартина мне исполнится двадцать лет.
Это было уже слишком; прево вышел из себя.
...
В несколько минут приговор был готов. Содержание его было несложно и
кратко.
...
В то время как Флориан Барбедьен перечитывал приговор суда, чтобы
скрепить его еще и своей подписью, протоколист, почувствовав сострадание к
осужденному и в надежде добиться некоторого смягчения наказания, наклонился
к самому уху судьи и, указывая на Квазимодо, проговорил.
-- Этот человек глух.
Он полагал, что общность физического недостатка расположит Флориана
Барбедьена в пользу осужденного. Но, как мы уже заметили, Флориан Барбедьен
не желал, чтобы замечали его глухоту, а кроме того, он был настолько туг на
ухо, что не услышал ни звука из того, что сказал ему протоколист; однако он
хотел показать, что слышит, и ответил:
-- Ах, вот как? Это меняет дело, этого я не знал. В таком случае,
прибавьте ему еще один час наказания у позорного столба.
И он подписал исправленный приговор.
Гюго "Собор Парижской Богоматери"
К сожалению, квалифкимиссии на это не обращают внимания, потому что сами из той же когорты.
Комментарий удален модератором