Выйти замуж за памятник

Мне было тогда около 40. С мужем жили уже довольно давно. Лет 15, что ли… Хоть и небогато, как все в советское время, но гостей встречали, как положено. Муж, как мог, старался копейку заработать. Я в музее литературы не парилась. А потом даже редактором газеты была.
Двое детей у нас родилось. Как у всех, сопли, вопли, подзатыльники. Но меня всегда как-то не это привлекало в жизни. Я ведь поэтесса, стихи пишу, в облаках витаю. Не для пеленок же я в самом деле столько училась в университетах, из богом забытого нашего села сбежала в столицу. Так что заботы о детях тоже, в основном, на муже были и его родне. Хоть я и сидела в декретном, но мне было чем заняться и кроме детей.
Иван меня любил. Любушкой называл. На свой, значит, русский манер. И я его тоже, вроде, любила. Хотя…Кто его знает, была ли это любовь с моей стороны, если я все-таки с ним развелась. А впрочем, поначалу-то ох, как любили друг друга….
А тут как-то стала я на него смотреть другими глазами. Ну, как, например… так-то мы свою собачку любим, а в голод и съесть можем. Потому как свой желудок ближе, чем какая-то там живность. В общем, вспомнила я, аккурат, в конце 80-х, на подъеме, так сказать, зародившегося самосознания, что мы-то с мужем, оказывается, кровей-то разных. Он – русский, я – наоборот. И дети какие-то смешанные получились. Все норовят по-русски разговаривать с папашкой своим. Скандалы в доме начались, стихи все больше о гаде-муже рождались. Готовить и кормить их всех я перестала (а нечего!). Уборка как-то сама собой в доме прекратилась. Тем более, что у меня и времени свободного поубавилось. Как меня тогда митинги захватили, скажу я вам….И я всегда на трибуне, кулаками машу, стихи в упоении читаю, а люди слушают, кричат. И я захлебываюсь… Дети стали на меня странно посматривать. Они что, думали, что мама не в себе? Вот покажу я вам, - грозилась я про себя.
В общем, развелась я с благоверным своим. Детишки, естественно, с ним остались. Мне все равно готовить им и стирать некогда. Вот пусть они с ним и разговаривают. На русском, значит. Да и большие, поди уж. Скоро бриться начнут.

А у меня все как завертелось по новой. Митинги, шествия, стихи и дифирамбы. Там мы с ним и познакомились. Вернее, я-то его и раньше знала (в университетах, чай училась). Он, понятное дело, обо мне, грешной, и не слышал. Это как в кино – “Он же – памятник!” Потому, стало быть, и не слышал. Умер давно, памятник не прижизненный. Но какой величавый! И по сердцу мне пришелся. Эх, жаль я его спросить не могла, согласен ли он быть моим мужем….Но после спиритического сеанса, устроенного кем-то из друзей, я, вроде бы, явно услышала его тихое “да”.

В ЗАГС, конечно, мы его тащить не стали. Может, власти, и дали бы на это разрешение (я ведь все-таки поэтесса, а он, как-никак, государь)! Но дороговато это все обходилось – машина с краном, грузчики (он же памятник тяжелый!), а потом обратно на постамент. Я ведь его в кровать с собой не уложу. Где я такую кровать большую возьму? Да и дверь у меня маленькая – не пройдет. Проем расширять, так соседи, изверги русские (доберусь я до них! Умоются еще), гвалт устроят. Им ведь нашей со Штефаном любви не понять. Одно у них на уме – водку жрать.
Короче, я вся в белом. Он отмытый до блеска. Хотя на короне так голубиный помет и остался кое-где. Ну да ничего, нам не до помета было.
Священника православного пригласили. И вот при большом стечении народа (и все такие торжественные, нарядные, с лицами как при вручении орденов, с букетами цветов) началось таинство. Я держала свою руку на его руке. Он, понятное дело, вдаль смотрел. Государь же он, говорю. Чего ему на чернь-то смотреть? И на меня, рабу его….
Потом кольца нам предложили надеть друг другу. Со мной-то проблем не было. А вот со Штефаном…И кто только такие памятники делал? Нельзя было пальчик оттопырить, что ли? Одно слово, манкурты….
В общем, постучал священник по Штефану колечком, да и мне отдал. Я и носила оба… Ой, кстати, а где они сейчас? Двадцать лет, поди, носила. Снял, что ль кто в суматохе потом? Или это мужнины (Ивана, в смысле) проделки? Он-то, гад, на похороны мои так и не пришел. А ведь столько лет прожили, двое детей нажили. А детки были….Вроде, плакали. Жаль внучат не привели. Так и не свиделись.
Да….Я ведь в шестьдесят с хвостиком померла. Еще бы жить да жить. Стихи писать….Да, как-то….Стихи больше не писались. Заскучала я отчего-то. Так хотелось иногда после митингов и шествий просто голову мужу на плечо положить. Или поплакаться о своей нелегкой бабьей доле. А у памятника плечо высоко было. Даже табуретку не подставишь….А Иван….Да что Иван? Не простил.
Теперь вот сижу тут со всеми, жду, куда меня после смерти определят. В ад или рай. Соседка, (вот эта, видишь сбоку?), зубной врач, говорит, что вопросы всякие задавать будут. Сидит, что-то бормочет себе под нос. А я что? Пусть себе задают. Я-то завсегда оправдаюсь….
О..Зовут, кажется. Слышьте, Леониду позвали? Да я это, я. Я ведь имя-то свое, как за Штефана вышла, сменила. Не пристало мне, государевой жене, Любушкой какой-то там называться. Прям, как Фекла какая-то…Леонида оно красивее. Значительнее. С размахом. Ну, побежала я. Если в одно место попадем, еще поболта-а-ем.