Маркс против Маркса или Почему невозможен коммунизм

История и «Я»

или Почему невозможен коммунизм?

КАРЛ МАРКС. ПОРТРЕТ 70-х ГОДОВ XIX ВЕКА. ПЕРЕД НАМИ, БЕССПОРНО, ОДИН ИЗ САМЫХ ПРОТИВОРЕЧИВЫХ МЫСЛИТЕЛЕЙ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Время глобального экономического кризиса — это период, когда во всем мире существенно пересматриваются, казалось бы, нерушимые аксиомы социальных теорий и политических идеологий, когда интеллектуалы обращаются к переосмыслению глубинных основ бытия своих обществ. Конечно, лучше было бы постоянно проводить такое переосмысление, но поговорка о громе и мужике касается не только русских (возможно, даже русских в меньшей степени, чем американцев или японцев). В последний год такие процессы происходят по всему миру; затронули они и Украину, но не настолько мощно, как хотелось бы. Возможно, потому что в сплошном потоке «желтой» и «независимой» (она же крайне партийно-заангажированная) прессы осталось всего несколько площадок для настоящих, концептуальных дискуссий. Но вряд ли выведение страны из кризиса будет действительно успешным без того, чтобы выяснить некоторые принципиальные вопросы, связанные с основой ведущих экономических концепций последних двух столетий, с тем теоретическим фундаментом, на котором должны строиться стратегия и тактика правительств и политических сил.

И одним из таких фундаментальных краеугольных камней экономической (а, следовательно, и политической) теории и практики является понимание феномена собственности в марксизме. Читателям «Дня» не нужно объяснять, что речь идет не о словесной схоластике, а об идеях, во имя которых лилась кровь и гибли миллионы людей. Но что бросается в глаза: в ХХ веке не раз на поле боя сталкивали свои армии командиры, называвшие себя марксистами. И впервые это случилось в конце 1917 года, когда российские большевики бросили свои войска против украинских социалистов. Первая социалистическая война — вот чем было то побоище. Но далеко не последняя. В конце 1939 года, скажем, те же большевики пошли войной на Финляндию, которой руководили социал-демократы; а в феврале-марте 1979 года снова сошлись две армии под красными флагами и с красными звездами на фуражках — речь идет о вьетнамско-китайской войне...

И не просто чьи-то амбиции вели миллионы людей в бой — но и принципиально разное понимание тех или иных основополагающих идей определенной теории. Той теории, которая, к сожалению, у нас осталась осмысленной и творчески пройденной лишь единицами известных мыслителей — от Ивана Франко до Николая Руденко. А потому друг за другом появляются в интернете или в маргинальных газетках квазитеоретические опусы, авторы которых либо воспевают чуть ли не тотальное огосударствление всей экономики, либо призывают оставить, наконец, все на волю «невидимой руки рынка» и «священной частной собственности». Только вот беда: реальная экономика мстит апологетам простых решений. Так было сто лет назад, так есть и сейчас.

УТОПИЯ, ЗАВЛАДЕВШАЯ МАССАМИ

Выступая в конце октября на конференции «1989 — 2009: Украина на стыке эпох — отход от коммунизма и сложный путь к демократии», академик Иван Дзюба отметил: «Нельзя не задумываться над тем, почему идея или спектр идей, которые с некоторой долей условности называем коммунистическими или сродными с ними, на протяжении всей истории человечества возникают у разных народов в разных формах. Очевидно, они рождались в поисках ответа на глубокие общественные потребности. Но ни одна из этих идей не была адекватно реализована, что, в свою очередь, может свидетельствовать не в пользу их состоятельности. Обратите внимание: даже когда такая идея становилась государственным императивом, строительство коммунизма рассматривалось как незаконченный процесс, результат которого осторожно относился к будущему, которое так и не наступило, и неизвестно, могло ли наступить вообще... Когда мы сегодня говорим о наследии той эпохи, стоит иметь в виду не только окончательный «осадок», но и эволюцию идей, структур, лозунгов, внутреннюю и внешнюю обусловленность этой эволюции. Иначе мы будем упрощать проблему преодоления наследия тоталитаризма».

И действительно: очень просто отвергнуть идеи Маркса периода «Коммунистического манифеста...» и даже объяснить, почему именно эти идеи завладели массами (как деклассированных рабочих, так и люмпенизированной интеллигенции кризисных времен, которых в ХХ веке случалось немало), но из этого всего непонятно, откуда берет свои начала социал-демократическая идеология, ставшая одной из основных в цивилизованном мире. А тем временем Карл Маркс на протяжении своей жизни многое переосмысливал и формулировал по-новому, что, в конце концов, вылилось в вывод автора «Капитала» о невозможности построения «царства свободы» в условиях индустриального общества. Но этот вывод до сих пор игнорируют политики и политиканы леворадикальных взглядов; и именно поэтому, в частности, стоит ознакомиться, как говорится, с «аутентичным Марксом». У меня лично это знакомство произошло на старших курсах философского факультета, следствием чего стали некоторые не слишком приятные (однако полезные для профессиональной работы) разногласия с тогдашним режимом. Ведь действительно: выясняется, что Маркс и Ленин — это две большие разницы, а потом, в придачу — что советский марксизм-ленинизм мало совместим не только со зрелым Марксом, но и с Лениным последнего периода его жизни...

С того времени прошло несколько десятилетий, и панорама мировой философской и экономической мысли в настоящий момент видится несравненно шире, чем тогда. Но без Маркса и его продолжателей и критиков она будет явно неполной. И выход на новые, постмарксистские интеллектуальные пространства вряд ли станет успешным без учета идей одного из самых противоречивых за всю историю интеллектуалов, к которому обращались и убежденный гуманист Эрих Фромм, и высокомерный человеконенавистник Адольф Гитлер, и скептичный рационалист Луи Альтюссер, и принципиальный противник общечеловеческой морали Владимир Ленин.

Итак, Карл Маркс в «Парижских рукописях» (как они называются на Западе) или «Экономическо-философских рукописях 1844 года» — название, укоренившееся в советской философской традиции, — и других произведениях, написанных в молодые годы, опираясь на гегелевскую идею исторической необходимости, разворачивает теорию всемирного справедливого общества, основанного на духовной свободе, материальном благополучии, высокой культуре. Но на пути к такому царству свободы (или же коммунизму — эти понятия употребляются тогда как синонимы) лежит капиталистическая система, на то время уже доминирующая в ряде стран Западной Европы. Главным фактором, который не дает организовать счастливое общество, является господствующая частная собственность, прежде всего — на средства производства, когда основная масса создателей материальных и духовных благ оказывается отчужденной от распределения и пользования этими благами, когда эти блага противостоят своим создателям и служат их порабощению.

Иными словами, по Марксу, такая собственность порождает феномен отчуждения человека от собственных сущностных сил, воплощенных в продуктах труда, более того — от самого труда. Следовательно, нужно путем насильственной кровавой революции победить частную собственность, «экспроприировать экспроприаторов», таким образом, перейдя к царству свободы, где в полной мере раскроется творческая человеческая сущность. По Марксу, коммунизм в своем развитом виде — это завершенный, идеальный гуманизм. Впрочем, возможен и грубый, вульгарный, антигуманный коммунизм, возникающий на первых этапах продвижения к царству свободы. Его не следует бояться, нужно только быстро преодолевать эту стадию, чтобы даже воспоминания о частной собственности и отчуждении человека от труда и от своей природы стерлись из общественной памяти.

Вот такой парадокс «аутентичного марксизма»: счастливое будущее, полный расцвет духовной и материальной жизни людей — и в то же время неминуемо кровавый путь к этому, причем именно во время кровавой революции, по Марксу, общество должно обновиться и очиститься. А носителем этих перемен, единственным «правильным» общественным классом является промышленный пролетариат — наиболее необразованная и притесняемая часть социума, которая, по хитрой марксовской (диалектической!) логике, выступает наследником всей классической культуры человечества, его искусства, философии и технологии. Другие же классы должны исчезнуть (каким образом, Маркс не уточняет) в вихре революции.

Фактически речь шла об иноформе «крестового похода», только в атеистическом обрамлении. Что же касается природы человека, то, хоть и говорится о ее историческом характере, она берется как целостная, априори совершенная данность, которую социальные условия могут сделать отчужденной, и тогда человеческое счастье и свобода заключаются в обретении («отыскании») этой сущности, этой природы.

При этом Маркс не говорит об «уничтожении частной собственности». Такой тезис якобы из «Манифеста Коммунистической партии», который приводит профессор Кульчицкий, — следствие очень специфического русского перевода. В английском тексте, «вылизанном» самими авторами «Манифеста...», употреблено слово abolition, от латинского abolitio — «отмена». Собственно, в «Парижских рукописях» Маркс расшифровывает свое виденье вопроса, специально ведя речь о «позитивной отмене частной собственности», с определенными этапами и в определенных формах (скажем, «всеобщая частная собственность»).

Но...

Философское понимание проблемы воспитанника гегелевской диалектической школы в том же «Манифесте...» оказывается почти полностью вытесненным на задний план нетерпением молодого революционера. Вот и были сформулированы как первоочередные меры на пути преодоления и отмены частной собственности те действия, которые воплотили в свое время в СССР — с соответствующими последствиями.

ТОТАЛИТАРНО-ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ И НАУЧНЫЕ ИЗМЕРЕНИЯ МАРКСИЗМА

Возьмем в руки текст «Манифеста...» и вчитаемся: «Экспроприация земельной собственности и обращение земельной ренты на покрытие государственных расходов». Это было сделано Сталиным во время коллективизации, когда у крестьян окончательно отобрали землю, а вместе с землей и все доходы, кроме «галочек»-трудодней.

«Централизация кредита в руках государства через национальный банк с государственным капиталом и с исключительной монополией». Именно это и было сделано в СССР, а следовательно, свободная хозяйственная деятельность без финансового обеспечения стала априори невозможной даже без насильственной коллективизации.

«Централизация всего транспорта в руках государства» — Сталин было попробовал реализовать эту идею во времена коллективизации, как следствие — кони, верблюды и ишаки (тягловая сила гужевого транспорта) передохли от голода в колхозах и совхозах. Пришлось идти на уступки «частному сектору» и оставить в нем не только часть «четвероногих транспортников», но и легковые авто...

«Увеличение числа государственных фабрик...» — их в СССР действительно настроили множество, а чью мебель все мечтали купить? Финскую! А обувь? Немецкую, чешскую, венгерскую и опять же финскую (к французской или итальянской была допущена только номенклатура) — и так далее.

«Одинаковая обязательность труда для всех, введение промышленных армий, особенно для земледелия».

Ленин с Троцким попытались ввести в 1920 году трудовые армии, но выяснилось, что они эффективны только на очень простых работах и ненадолго. Поэтому в 1921 году трудармии были распущены. Сталин их воссоздал в промышленной системе ГУЛАГа, на Дальнем Востоке в 30-х годах целый стрелковый корпус занимался сельским трудом, а во всех совхозах государства был установлен военизированный порядок.

Но Маркс все же не был «чистым» политиком; ученый в нем нередко побеждал в соревновании с политическим идеологом. Так произошло во время работы над «Капиталом». Обычно принимают во внимание только первый том этого труда; и при этом умудряются упустить вывод — что следствием экономических и политических процессов станет общество «ассоциированных производителей», которое поставит под контроль производительные силы и освободит их развитие от оков, созданных господством частной собственности; но на месте этой собственности появится не государственная, как в «Манифесте...», а индивидуальная (individual property), которая сохранит достижения капиталистической эры и станет основой общественной, социально значимой собственности (social property).

В первом томе «Капитала» в силу логики материала нашли отображение далеко не все итоги тогдашних футурологических (используя современный термин) размышлений Маркса, зафиксированных в его подготовительных рукописях (Grundrisse). К предмету нашего разговора непосредственное отношение имеют, скажем, выводы относительно научного характера экономики, когда «процесс производства выступает не как подчиненный непосредственному мастерству рабочего, а как технологическое применение науки», когда труд рабочего становится не ключевым узлом, а «всего лишь моментом процесса производства». Появляются понятия «всеобщего общественного знания», «всеобщего интеллекта», согласно которым должен быть перестроен процесс социальной жизни, «общественных производительных сил в форме знания» и тому подобное — можно было бы приводить и приводить цитаты о том, что радикально меняется сама суть производства («системы машин», «автоматизированного процесса»), которое теперь будет определяться уровнем науки и техники, а не физическим трудом. Казалось бы, сказав «а», нужно сказать и «б»: главными действующими лицами процесса производства становятся инженеры, менеджеры, научные работники и технологи, а самой ценной собственностью — научные знания. Но Маркс, похоже, пугается собственных выводов и отделывается тезисами о «всеобщем труде», который становится на место физического, и о свободном времени как времени для «полного развития индивида», а само это развитие, по его словам, превращается в «самую большую производительную силу». Если перевести это на нормальный язык, то оно и будет означать, что не пролетарий, а интеллектуал стал двигателем прогресса, и все будет решать собственность не на станки и железные дороги, а на знания и на головы, в которых находятся эти знания. Ведь какой еще может быть «всеобщий труд», кроме интеллектуального? Ни вспашка поля трактором, ни управление самолетом, ни работа за модерным станком...

А в придачу в этих рукописях Маркс обрисовывает и исторические границы капитализма. Тот сойдет на нет, когда, во-первых, труд за пределами абсолютно необходимого для жизни станет «общей потребностью», во-вторых, когда «всеобщее трудолюбие... разовьется как всеобщее достояние нового поколения».

Не стоит и говорить, что ни один современный «марксист» не принимает во внимание эти идеи Маркса, тогда как те, кого в СССР называли «ревизионистами», глубоко осмыслили их.

ОТ МАРКСА ДО ПОСТМАРКСИСТОВ: ТРАНСФОРМАЦИЯ ИДЕЙ

Упомянутые тексты в переводе на русский язык были напечатаны только во времена Л.И. Брежнева, то есть на советский марксизм-ленинизм они не повлияли. А вот что повлияло — и только на Владимира Ульянова-Ленина в два последних года его жизни — так это третий том «Капитала», прочитанный вождем русской революции в немецком оригинале. Этот том был опубликован уже после смерти Маркса (как и второй, давно полностью готовый том). Маркс неслучайно не захотел публиковать второй том своего фундаментального труда, пока полностью не разберется с земельными проблемами и перспективами освобождения работающего человека из лап индустриальной Машины. Но... в последнее десятилетие жизни Карл Маркс обнаружил: в индустриальном обществе и соответствующем промышленном производстве, основанном на машинном труде, даже на совершенных автоматизированных системах машин, вожделенное им освобождение человека, его возвращение к себе невозможно. «Царство свободы начинается в действительности лишь там, где прекращается работа, диктуемая нуждой и внешней целесообразностью, следовательно, по природе вещей оно лежит по ту сторону материального производства». Адекватный индустриально-машинному, даже системно-автоматизированному производству способ организации производства — это капитализм. По самому Марксу, пока определенный способ производства не исчерпает возможности своего развития, он не уходит с арены истории. Коммунизм даже теоретически невозможен, пока существует индустриальное общество. Преодоление гнета частной собственности становится возможным, когда в основе производства появляется не машина, а сила природы, «прирученная» человеком, трансформированная им, когда наука и знания становятся основой общественного производства, а свободное время — мерилом богатства.

И еще одна «деталь» — та, на которую обратил внимание Ленин: об «отмене капитала как частной собственности в пределах самого капиталистического способа производства» — речь идет о кооперативных производствах и акционерной собственности рабочих. «Капиталистические акционерные предприятия, как и кооперативные фабрики, следует рассматривать как переходные формы от капиталистического способа производства к ассоциированному...» Эту же идею подхватил и Энгельс: «Капиталистическое производство, которое ведется акционерными обществами, это уже больше не частное производство, а производство в интересах многих объединившихся лиц». Ну, а кооперативы тем более не частные структуры, потому что здесь собираются вместе не только финансы, но и производительные возможности, живой труд субъектов производственного процесса. Это принципиально иное качество, чем просто сумма капиталов в каком-то тресте; собственно, эту идею и подхватил Ленин, проштудировав в 1922 году во время своей болезни третий том «Капитала»: мол, мы в корне пересматриваем свою точку зрения на социализм, последний является строем цивилизованных кооператоров.

Не будем здесь оценивать, насколько реалистичны и научны все эти идеи Маркса; заметим лишь, что они абсолютно несовместимы с установками «Манифеста...» на быструю пролетарскую революцию и вообще с движущей ролью пролетариев в истории. Неслучайно после смерти своего друга Энгельс, пытаясь выпутаться из этой ситуации, ввел понятие «пролетарии умственного труда» и начал делать ударение на том, что революция не нужна в странах с общим избирательным правом, поскольку это «страны, где народное представительство сосредоточивает в своих руках всю власть, где конституционным путем можно сделать все что угодно, если только имеешь за собой большинство народа». Однако ни он, ни Маркс не дезавуировали своих предыдущих трудов, в частности, «Манифеста Коммунистической партии», более того — переиздавали его с новыми предисловиями в подтверждение правильности основных положений этой программы радикальных, насильственных и... бессмысленных, исходя из новых марксовских же идей, революционных преобразований.

Поэтому именно один из младших друзей Маркса и Энгельса Эдуард Бернштейн, которого в СССР неистово поливали словесной грязью, стал продолжателем демократических, а не тоталитарных интенций марксизма. Это утверждение стоит усилить: именно этот деятель немецкой социал-демократии больше всех обратил внимание на идеи, содержавшиеся в третьем томе «Капитала» и рукописях Маркса (с которыми он был знаком). Бернштейн видел социализм и как идеал общественного устройства, и как процесс непрерывного улучшения жизни наемного работника. Точкой отправления социализма Бернштейн считал кооперацию; классовую борьбу он не отрицал, но полагал, что демократические преобразования ведут к приобретению этой борьбой исключительно мирных форм. Взаимоотношения между капиталистами и рабочими должны решаться путем компромиссов, а национализации могли подлежать только крупные (стратегические, как модно говорить сегодня) частные предприятия при сохранении мелких и средних частных предприятий и распространении акций как средств совладения собственностью для самых широких групп населения. Похожие позиции заняли и британские фабианцы, влиятельные в тогдашнем рабочем движении, и ряд других представителей демократического социализма, включая и нескольких украинских социалистов.

С некоторым опозданием похожие позиции занял и другой младший сотрудник Маркса — Карл Каутский. Он считал, что с определенного этапа «организованный капитализм» теряет хаотический и хищнический характер, что со временем положение рабочих улучшается, поэтому потребность в отмене частной собственности исчезает, зато последняя должна быть поставлена под контроль наемных работников, профсоюзов путем установления «хозяйственной демократии». И необходимость революции минимизируется (если, конечно, к власти не придет тираническое правительство) — всего можно достичь эволюционным путем.

Иными словами, в конце концов европейская социал-демократия пришла к концепции смешанной экономики (в свое время о ней говорил и Ленин, но он ее рассматривал как тактический эпизод, а партии Социнтерна — как стратегическую цель и в то же время реальность настоящего). Для такой экономики характерны три основных формы собственности: частная, государственная и общественная, которые, в свою очередь, имеют целый ряд разновидностей (например, общественная — это собственность кооперативов, муниципалитетов, организаций, разных групп граждан). Частная собственность, в том числе и акционированная, охватывает абсолютное большинство мелких и средних предприятий, торговлю, а также часть крупной промышленности. А вот некоторые системообразующие, стратегические предприятия, с точки зрения социал-демократических теоретиков, могут находиться в государственной собственности. При этом все три формы собственности (соотношение между которыми меняется в соответствии с развитием экономики) пребывают в состоянии постоянной конкуренции, но одновременно должны руководствоваться национальными интересами, обеспечивая экономический рост при соблюдении социальной справедливости. Конечно, это цель, но не навязываемая сегодняшнему дню, а органично вырастающая из него.

Усвоенные уроки и сделанные выводы стали достоянием не только западных левоцентристов, но и всей политической и экономической элиты. Достаточно посмотреть, как сегодня в мире спокойно оперируют рычагами изменения форм собственности в кризисное время, как — не без проблем, конечно — достигается консенсус профсоюзов и работодателей, как государство выступает «дирижером» в решении социальных проблем. В Украине же, к сожалению, ни уроки Маркса (а его теории росли не на пустом месте, а как ответ на вызовы хищнического типа капитализма), ни уроки постмарксистской мысли (кое-кто у нас до сих пор считает частную собственность панацеей от всех бед!) не усвоены. Странно, честное слово... А вот о «царстве свободы» сегодня практически никто из серьезных теоретиков левой (не леворадикальной!) направленности не вспоминает. Потому что и практика воплощения утопий в ХХ веке, и труды «позднего» Маркса, и, главное, размышления философов экзистенционно-антропологического направления доказывают, что это слишком сложная, если вообще разрешимая проблема. Хотя развитие постиндустриального общества способно радикально изменить и человеческий образ жизни, и нормы экономического поведения, и стереотипные представления о собственности. Но это уже другая тема, хоть и непосредственно связанная с предыдущей.

Другие статьи этой полосы:

<hr size="1" width="100%"/>

<fieldset>

</fieldset>