а что, смерть? Хуйня!

Ну, хули, ну, пьян, ну так что ж, лядь. Ну, люблю тебя, сама знаешь. Пьян, но, как ты про себя говоришь, отлично держу в руках. Мать тоже выпила и хорошо. Но - тебя, тебя, сска, нету рядом, нет-нет-нет, и во то и луево. Ты, поди ж, не понимаешь, каково оно, блять, без отмороза выслушивать твою ревность, когда ни сном, не хуем, как говорится, да и быть не могло. Ведь проще его оторвать к луям, чем мне - не с тобой. Епараскева матери остоебения, да-да-да! Заполностуёва столовертящих сил, верь мне! Распродокухулия черноозона мать, ты мне нужна одна, одна!
Понимэ? Ферштейн? Ю андестенд?
Ты, я, и - никого больше: ни на кривой козе, ни на прямой кобыле, - ни на залупино темячко ни-ни-ни. Блидии все просто нах, и нет никого прежде, и нету в будущем, одна ты. - Тополем на Плющихе, последним глазом у кошака, одним зонтом на двоих.

Нету другого мне, ебанывро, верь не верь, а так и есть.
Хули, молчу, ведь дальше слезы. А всё ж слезы надо, чтобы тебя целовать, чтобы от счастья плакать, чего отродяся не было, но, знаю, бля буду, знаю до скрежета зубовного, - такое есть. Это, будто бы, видеть, как ты во сне, дура моя, раскрывши рот, посапываешь, сама себе и Бог, и царь, и господин, но мое - щекоча отросшими волосами, целой копной, - мое плечо.
А вот хорошо бы тебе...
- Нет, не скажу. Живешь, девочка, ну и спокойно, живи. Терпи да жди, - самая бабья работа. Придет время, и узнаешь мое самое-рапросамое, про то, чтоб, лядь...
Нет, не скажу. Так просто живи моей, люби меня, В богатстве и бедности, в болезни и здравии, в радости и печали, отныне и навеки… пока смерть не разлучит нас. А что смерть, когда любишь?
Хуйня.
Целую.

Твой.

А.Уморин