Системные оппозиционеры вызывают сегодня в российском обществе наиболее ожесточенные споры, поскольку к ним применим принцип «свой среди чужих, чужой среди своих».
В результате «свои», то есть несистемные оппозиционеры, бранят «системщиков» за то, что те продались Кремлю, а «чужие», сиречь единороссы — за оппозиционные взгляды. И в этом смысле Геннадию Гудкову, пожалуй, достается больше всех. От «несистемщиков» — за гэбистское прошлое и 11 лет в политике при очевидно умеренных позициях, от коллег-думцев — за неожиданно резкий зигзаг в сторону Болотной. РБК daily приводит выдержки из интервью Геннадия Гудкова «Новой газете», в котором политик рассказывает о причинах как своей умеренности, так и своей оппозиционности.
О «покушении» на Путина
Любой диктатор, любой авторитарный руководитель — это явление, это уже не человек, и, естественно, он обставляет себя такой атрибутикой, такими барьерами, таким количеством свиты, челяди, что все должны падать ниц и не поднимать глаз, когда проезжает кортеж с солнцеподобным императором. Люди понимают, что страна уже имеет не руководителя, а вождя, и начинают играть по этим правилам, они образуют внутренний лояльный и преданный круг вождю, который периодически пугает вождя всякими заговорами.
Это (покушение на Путина в Одессе. — РБК daily) называется пиар-покушение, ну я так немножко представляю из теории, что такое покушение на главу государства, какие должны быть задействованы силы, средства, глубина проникновения. И какие-то два хохла в перерыве между салом, гренками и варениками что-то там замышляют, ну это как-то даже не смешно, это просто убого. Серьезный заговор — это создаются группы, изучаются графики, маршруты, постараются проникнуть, завербовать кого-то в окружении, сторонники там какие-то находятся. Это серьезнейшее финансирование, это годы напряженного труда, многие месяцы точно.
О десакрализации образа вождя
Чем образованнее население, тем меньше оно голосовало за Путина. Путин воспринимает себя как… монарх, и причина этого — наша система власти, наша Конституция, которая из любого делает вождя. Ельцин был слаб по сравнению с Путиным, он не был системным аппаратным работником, у него все-таки были эти разгильдяйство, раздолбайство, неорганизованность, очень много эмоций.
Путин другой, он более волевой, более системный, более организованный, и ему удалось эту систему Конституции, которая была заложена в 1993 году, довести до ума. Он понял: Конституция России дает неограниченные возможности первому лицу и, воспользовавшись этой Конституцией, ты становишься абсолютным монархом, даже больше. Вождь, почти бог, — да.
Особенностью любого авторитарного и тоталитарного режима является вознесение вождя на недосягаемую высоту. Допустим, Северная Корея, народ там плачет. Народ рыдал, когда душегуб и людоед Сталин скончался, народ рыдал совершенно искренне. Народ оплакивает своих палачей. В любом авторитарном режиме вытаптывается политическая поляна, остается некий вождь, который находится на каком-то неприступном пьедестале, а вокруг все остальные. И задача вот этих авторитарных режимов — никого не подпускать к олимпу.
О режиме
У нас авторитарный, скатывающийся, к сожалению, к тоталитарному, потому что последние законы, которые принимаются, говорят, что мы на пути к тоталитарному государству, и это может перерасти в диктатуру, потому что методы удержания власти исчерпаны и существует только один, проверенный веками, — это когда начинают стрелять в людей: в воронках, к стене. Это работает, конечно, это универсальный метод, потому что страх парализует людей, но, к счастью, до этого не дошло, и есть шанс, что и не дойдет.
Но шанс не в нашем народе, не в нашей стране. Сейчас мешает Интернет, открытое государство, мешает международное окружение и мешает зависимость нашей реальной политической элиты от Запада. Вся элита, окружающая нашего вождя, — она вся в Европе: деньгами, семьями, детьми, капиталами, и вообще здесь она себя давно не мыслит, если ей перекроют кислород — не знаю, чем это кончится, может, дворцовым переворотом, еще пара «списков Магнитского» — и в Кремле будет бунт.
Сейчас у нас очень шаткая стабильность, которая может в любой момент закончиться развалом государства. Посмотрите на центробежные силы на Кавказе, посмотрите, как сегодня себя чувствуют регионы, они себя чувствуют униженными, у них чувство, так, мягко говоря, нелюбви к центру, к Москве. Это предтеча развала федеративного государства, ведь мы так же потеряли СССР, потому что мы не смогли дать вменяемую внутреннюю политику. В 1991 году однородность общества спасла, внутренних причин для гражданской войны не было. А сейчас есть, в полный рост — социальные, классовые, расовые, религиозные, национальные — любые, сейчас все есть.
Инерция, пока держится все на некоем образе вождя, а вождь у нас Путин, и пока все это еще живо и когда это зависит от одного человека, — это очень опасная ситуация, страна не может в ручном режиме управляться долго. Если, не дай бог, что-то с Путиным случится, то пойдут процессы, которые сейчас даже трудно предсказать. Да, это очень опасно: что-то случается, все пошло вкривь и вкось, и замены ему в своем окружении нет, системы передачи власти не созданы, механизмы сдержек и противовесов не работают.
Все это понимают, и задача сейчас — создать некий объединенный комитет оппозиции. Такой орган нужно создавать, который в случае чего мог бы взять на себя ответственность. Потому что, конечно, резервных механизмов у власти нет: вот говорят, что они там придумают что-то вместо «Единой России». Не придумают! Они что-то придумают вместо вертикали власти. Не придумают! Потому что исчерпаны механизмы. Надо четко понимать, что стратегически власть будет слабеть.
О причинах умеренности
В чем у меня есть расхождение в оргкомитете с другими оппозиционерами: я считаю, что провести сегодня политические реформы без Путина невозможно. Надо наращивать протестное давление, надо наращивать до тех пор, пока Путин не скажет: давайте договоримся. Это массовые акции, уличные действия, действия в парламенте, я, например, выступаю за то, чтобы не возобновлять работу фракций «Справедливой России», КПРФ и ЛДПР в сентябре.
О вероятности революции в России
Времени мало остается для смены курса неконфронтационным путем. Месяца два-три, начиная с сентября. Это будет гораздо более радикально, я делаю все, чтобы это не произошло. Большевиков было всего 25 тыс. — перевернули весь мир.
Я там с некоторыми товарищами с той стороны говорю: ребят, ну хорошо, может быть, вы имеете какое-то моральное право разбираться с Гудковым, все-таки мы с вами люди одного поколения, мы вместе с вами прошли испытания, и мы вместе с вами будем уходить в прямом и переносном смысле с должностей и из жизни. Вы зачем с молодежью ссоритесь? Физиологически они все равно будут нас закапывать, вы же понимаете, что они могут сделать это с вами чуть раньше, так нельзя делать! Зачем вы настраиваете против себя молодежь?! Все революции были сделаны молодыми, везде была молодежь.
О путях выхода
И я считаю, что если бы Путин немножко огляделся по сторонам и подумал о будущем, то я бы на его месте пошел следующим путем. Во-первых, изменение выборного законодательства и перевыборы парламента уже по новым правилам. На втором этапе надо собирать Конституционное собрание или Учредительное собрание и менять Конституцию. Путин должен дать обязательство не идти больше ни на какой срок, в обмен на это общество ему должно дать гарантию неприкосновенности, и он может остаться до 2018 года президентом, но с условием, что за это время произойдут конституционные перемены.
Конституционная реформа ограничит власть президента, сделает страну либо президентско-парламентской республикой, либо парламентской республикой с сохранением роли президента как гаранта Конституции, стабильности, то есть международного лица государства. Вот такой вариант устроил бы подавляющее большинство протестного движения, он смог бы превратить это протестное движение в некий позитивный процесс, при этом Путин мог бы сам спокойно остаться до 2018 года и войти в историю реформатором…
Я специально сейчас это говорю через вас, чтобы, может быть, кто-то из умных прочитал; если никто из умных не прочитает, то у нас есть, к сожалению, печальный пример в истории. Вот царь Николай II, который в 1905 году ничего не понял, и, отказавшись передать власть тогда Учредительному собранию, он процарствовал еще 12 лет, но подписал приговор и самому себе, и своей семье. Примеров много и в истории других государств. Диктаторы не всегда хорошо заканчивают, в любом случае они оставляют о себе грустную и печальную память. Если сейчас пойдем путем репрессий, это означает, что потом никаких мирных переговоров, никаких компромиссов уже достичь будет невозможно.
Они, извините, «включают дурака». Я знаю их такую позицию, и не только Путина, они говорят: а кто такой Навальный, кто такой Удальцов, ну Гудков еще понятно, но он не лидер партии, кто такой Илья Яшин, вот вы институализируйтесь, вы получите статус, станьте мэрами, станьте лидерами партий… Но пока мы ими станем, уйдет время, и наши места займут другие люди, которые будут бомбистами и будут исповедовать путь партизанской войны. И выйдет миллион на улицы Москвы, и вот тогда они уже не будут согласовывать маршруты, куда им идти, с кем разговаривать.
Миллион может не захотеть слушать. Миллион людей просто может взять власть. 100 тыс. пойдут в правительство, 100 тыс. пойдут в парламент… В такой ситуации, когда миллион выйдет с решительными намерениями, — от меня уже ничего не будет зависеть.
Там 100 тыс., 150 тыс. мы как-то общими усилиями направляем, стараемся сделать, чтобы это было мирно, цивилизованно, чтобы вовремя начиналось, вовремя заканчивалось. 500—600 тыс., миллион — это уже никому не остановить, и там никто никого бояться не будет, это по закону больших чисел. Я этого боюсь на самом деле.
Я для себя еще не решил, но точно в стороне не останусь, но не знаю, на какой стороне. Не хотелось бы, поэтому я предлагаю после 15 сентября, после очередной акции протеста, не позднее, сесть за стол переговоров. Я — за то, чтобы Путин получил гарантии на условиях реальных демократических реформ.
О фонарных столбах
Мне сказал как-то один товарищ из Кремля: вот если начнется, знаешь, кто будет соседями по фонарному столбу, на котором будут висеть люди, — ну я, говорю, догадываюсь. Он говорит: на одном я буду висеть, на другом — ты будешь, потому что я в Кремле работаю, а ты — потому что депутат. И я об этом говорю, что будем вместе болтаться, поэтому давайте договариваться.
Я выходил на администрацию президента, встречался с высокопоставленными людьми и предлагал им варианты формирования «круглого стола», но пока эта идея не поддержана.
О том, кого слушает Путин
Трудно сказать, я думаю, что большее влияние на Путина оказывают Вячеслав Володин, Сергей Иванов — такое вот окружение. Я сейчас не интересуюсь, кто там в близком кругу Путина, раньше интересовался этим больше. Не вижу смысла, ну какая разница, кто там у них какие отстаивает взгляды; пусть они сами определятся, либо пусть они идут по пути, который ярко и блестяще отражают Железняк с Яровой, — мочить до конца, ничего не знаем, все божья роса.
О коллегах по парламенту
У нас такого еще не было. Я хорошо знаю комитет безопасности со второй Думы: такой политизации, такого накала политических противоречий в комитете по безопасности не было никогда, его все время сотрясают скандалы. Они (парламентарии. — РБК daily) понимают, что больше их не изберут, они не смогут победить в открытых честных выборах, поэтому люди, которые сидят при должностях, они внутри чувствуют свою нелегитимность, поэтому пытаются компенсировать это через начальственный тон.
Дума ничего не принимает, Дума декорирует и оформляет решения, давайте называть вещи своими именами, ЦК «Единой России» находится вовсе не в Госдуме. Какое решение ЦК принимает — такое решение и спускает Госдуме. Я убежден, что эта Дума не доработает до конца своих полномочий.
Это первая Дума, в которой чувства нелюбви и даже ненависти стали совершенно искренними и часто встречающимися. Это значит, что в обществе очень сильно идет поляризация сил: ни в одной Думе, а я работаю с третьей Думы, ну можно было поцапаться на пленарном заседании, поругаться на дискуссии на «круглом столе», но в курилке или в депутатском кафе все это уходило на второй план, таких непримиримых разногласий на человеческом уровне не было.
С некоторыми (депутатами-единороссами. — РБК daily) я уже предпочитаю не здороваться, есть с десяток депутатов, когда я стараюсь пройти мимо, и, по-моему, у них такие же чувства, поэтому мы по взаимной договоренности отворачиваемся. Это новые депутаты, есть пара старых депутатов, которые занимают такую противную, поганую позицию.
О президентских амбициях
Если начнут сажать, то года через два выйду и пойду в президенты. Конечно, я бы не отказался баллотироваться, я считаю, что на сегодня я очень хорошо понимаю, что нужно делать в стране для того, чтобы она не попадала в кризисы и катаклизмы и чтобы она была гарантирована от событий 1905-го, 17-го, 91-го годов.
На самом деле все очень просто: все, что с нами происходит, — это единоличная власть, которая сосредоточена в одних руках. Наша Конституция требует по большому счету немедленной переработки: если мы хотим сохранить Россию как страну, не допустить ее развала и распада — нужно немедленно ограничить власть президента.
Комментарии