Семью придумали самые слабые

Прабабушки человека оказались перед дилеммой: с кем связать судьбу — с альфа-самцом или с непримечательной, но заботливой особью? Выбор в пользу последней привел к возникновению традиционной семьи и, в конечном счете, к торжеству человеческого вида.

У ближайших родственников человека — шимпанзе и горилл — привилегия оставлять потомство закреплена за альфа-самцами, но даже они не образуют со своими самками стабильных пар. Как так получилось, что у людей в конце концов безоговорочно победила семья? Почему моногамные пары встречается несравнимо чаще, чем гарем или коммуна в духе хиппи, где детей заводят и воспитывают сообща? Профессор Сергей Гаврилец из Национального института синтеза математики и биологии при университете Теннесси считает, что фиаско полигамии у древних гоминид определили самцы низкого ранга, которые стали предлагать самкам еду за секс. Свои доводы в пользу этой гипотезы он излагает в статье Human origins and the transition from promiscuity to pair-bonding, которую опубликовал журнал Proceedings of the National Academy of Sciences.

Гаврилец построил численную модель, которую опробовал на 4000 виртуальных поколений приматов — отсчитывая от первого самца, который решил пустить в ход новую стратегию соблазнения. Эволюция ставит каждую самку перед дилеммой. Альфы — носители лучших генов, которые помогут взрослым детям, если те пойдут в отца, прокормиться, победить соперников и завести свое потомство. Но пока дети беспомощны, они нуждаются в родительской поддержке, и тут альфы мало что могут предложить. Если даже альфа-самец добывает пищу вдвое лучше, чем гамма, но завел потомство от десяти самок, то прокормить всех просто не сумеет.

Чем дольше длится взросление, тем важней кормилец. А у людей, по меркам животного мира, взросление особенно долгое. Прямохождение на пару с крупным мозгом в процессе эволюции сыграли с человечеством злую шутку. Тазовые кости, на которые у двуногих ложится особенно большая нагрузка, мешают рожать большеголовых детей, поэтому младенцы появляются на свет довольно незрелыми, и им родительская помощь нужна как никому другому.

Предлагая эту помощь, самцы низкого ранга заинтересованы в одном: чтобы самка, которую они кормят, не завела детей от альфы.

Гарантия моногамии — женская верность. Она и становится критерием отбора: вырастить потомство могут только те самки, которые не изменяют. Заботливые отцы из поколения в поколение выбраковывают изменниц, пока верность не закрепляется как поведенческий признак. Мужская ревность в ее самых разрушительных формах — эхо этого процесса. Даже если за измену не убивали, а просто бросали, то шансы выжить у самки с детьми стремились к нулю. Гаврилец называет такой отбор «самоодомашниванием вида»: самцы выступают в роли селекционеров, которые превращают дикое и независимое животное в постоянного спутника.

В такой схеме нет и намека на равноправие полов. У моногамного поведения самца и самки разные мотивы. Примат-самец, если он бета или гамма, не изменяет только потому, что, несмотря на плохие гены, с большим трудом добился внимания одной самки и на большее рассчитывать не может. От измены его удерживает только дефицит предложения, и альфы по-прежнему ничем не связаны. Зато верность самки — инстинкт, который выработался и закрепился в популяции в процессе отбора. Альфы не теряют для нее привлекательности, однако, например, союз с бетой накладывает обязательство не изменять.

Правда, та же самая модель дает понять, почему попытки объяснить сложные социальные взаимодействия у людей в терминах альф и гамм не несут особого смысла: эти категории годятся там, где борьба важнее для успеха, чем забота. На протяжении всех 4000 поколений самцы, как и самки, тоже раз за разом оказывались перед выбором, на что потратить время и силы. Один вариант — доказывать свое превосходство, соревнуясь за статус альфы. Другой — добывать пропитание для партнерши и детей. Во времена полигамии первый вариант был единственным способом передать гены следующему поколению, и с этими генами — инстинкт борьбы за статус.

С тех пор, как появление семьи преподнесло гаммам контрольный пакет в генном пуле, критерии отбора изменились. Вместе с ними изменилась и структура общества, к примеру, появились и были осознаны родственные связи, про которые бессмысленно говорить применительно к полигамным стаям. Если сравнить современные популяции людей (7 миллиардов) и шимпанзе (200 тысяч), становится ясней, что это была не самая худшая в истории смена курса.