Страница чужого дневника постсоветского периода

Не, не жалею. Не зову, не плачу.

Я этого певца полей, жаворонков, берёзок и борделей раз пять разоблачал! Сначала за буржуазность, потом за совковость. Сначала за слабость, потом за силу духа. Сначала я выяснил, что он по пьяне сам вздёрнулся, потом установил под давлением неопровержимых свидетельств, что его казнили сталинские выродки. Я, сука, принципиальный, да…

  Началось всё, как у всех. Конец восьмидесятых – свобода слова, Сахаров, Солженицин, «Архипелаг», будь он неладен и на закуску – Венечка Ерофеев. Потом – девяностые. Отрастив первую жидкую бородёнку, митинговал возле Феликса. Потом сломал его к такой матери, подпрыгивая от собственного величия.

  Годы шли, бородёнка густела, я боролся за права геев, шахтёров, больных спидом, орал за понижение возраста согласия, разоблачал Виссарионыча. Ах, как я его разоблачал! Я вспомнил и выдумал всё, что было, а особенно – чего не было. Я припечатывал его, находясь дома, в семье, на работе, в гостях, на отдыхе и с бывшими комсомолочками в бане. 

  Не упустил я шанса и над Бровеносцем позубоскалить. Хотя, квартирку-то моим старичкам-мэнээсам в восьмидесятом дали… Но я дёшево не продаюсь!  Дрянь квартирка, халупа на Калинина. Это теперь она – апартаменты на Воздвиженке, но савецка власть к этому уже отношения не имеет!

Какая-то дружественная сволочь подарила мне Резуна. И всё! Фраза «Закидали трупами» стала основной во всех дискуссиях о той войне. Какие мемуары Жукова, вы что? Совдеповская фальшивка в четырёх томах. Вот Сванидзе – это светоч!

Я взрослел – взрослели убеждения. Они довзрослели до того, что ещё вчера убогих и презренных я поднял на пьедесталы только потому, что они против. Мне было плевать, что мои сегодняшние кумиры были ( и остались) ворами, бандюганами и шлюхами при богатых папиках. Лишь бы – против.

  Я даже не обращал внимания на тот факт, что те, против кого я сегодня, гадят на моё прошлое так же рьяно, как и я вчера. Мне было уже мало. Я был уже против в принципе. Ну просто – против, что непонятного? Нигилизм, как образ жизни. Мне всё равно, за какие вы идеалы. Мне важно то, что я – против!

На Болотной те, кто против? Я там на трибуне, микрофон в горле, глаза на выкате, толпа подо мной – кайф! Какой-то лес попилили без моего ведома, я – в первых рядах, реву, аки марал, трагическими жестами указуя на пеньки. Что-то где-то загорелось, я уже давно там, обличаю в четыре камеры, путаясь в пожарных рукавах, и мешая людям работать. Самолёт тока что рухнул, ещё дымится пилот первого класса, а я на месте крушения уже разоблачаю китайские элероны и пьяный экипаж.

....я, кстати, если чё и патриарха могу мордой об стол.... я ж с ним первый камень закладывал туда, где до этого бассейн выкопал, где до этого первый камень закладывал... (извините, на лирику пробило...)

  А попробуй меня тронь? Тотчас же (а то и раньше) возопят все омбудсмены и Московские Хельсинские группы (во - название, Бестужев с Рюминым обзавидовались бы!) – демократия в опасности, тридцать седьмой возвращается!

Меня стали узнавать. Мне стали легче отдаваться малолетки. Какие-то люди стали передавать мне пухлые конвертики, на которых было написано, против чего буду я протестовать завтра в шешнаццать ноль ноль у калитки дома номер девять по Перелешихинскому переулку.

  Я понял, что «против» - это такая моднючая норма жизни. Главное, вовремя сообразить – против чего не больно сегодня. Я уже даже стал потихоньку присматриваться к совкам. Ох уж эти совки! Ах уж эти совки! Ух, мать их, этих совков! Их же всё больше с каждым годом! Я уже прикупил полное собрание Того Самого, и отксерил (не продали, сказали – времена мутные, может сами в сервант опять поставим) стопятьсот томов Самого Этого. И уже тоже поставил в шкаф, правда , пока – за занавесочкой. Если вдруг придут, я занавесочку отдёрну, а там – корешок к корешку. Они же тоже против, эти совки! Они против того, против чего я был, когда они были против того, против чего я был! (Запишите!)

(Записали? Зачеркните!)…

И пусь вас не удивляет мой светлый причёсанный образ в больших роговых очках, в галстуке и в пиджаке в ёлочку лет через пять вещающий в программе Время» что-то типа – «там, за красивыми фасадами….»