Стихи прошедших лет: "ЭВОЛЮЦИЯ БАНДЕРЛОГА"
МОЕЙ ЗНАКОМОЙ
В любви беспомощны советы.
Об этом знают все поэты.
И дамам сердца, помня это,
Поэты дарят лишь сонеты.
Тебя, сонет не привлекает.
Тебе дороже прозы стиль.
В ней страшной силой обладают
Зарплата и автомобиль,
Карьера, нужное знакомство,
Квартира, дача, гардероб…
И будь он, хоть чугунный лоб,
В глазах твоих затмит он солнце.
Тебя, узнав, сказал я: - Нет!
Как хорошо, что я – поэт!
1966г.
НАША ЖИЗНЬ
Я знаю: есть игра без правил.
Её закон – закон Судьбы.
Как кто-то ловко нас расставил
Всех, злы мы или же добры.
Всех – равнодушных и радушных,
И хитрецов, и простодушных.
Расставил. Закрутил завод.
Толчок!.. И вот весь мир живет!
1967г.
ОСТРОВА В ОКЕАНЕ
Остова в океане, словно люди в ночи.
На последнем дыханье, кричи не кричи,
Не дождёшься ответа.
Только эхо во тьме,
Словно лунный блик света на чёрной стене.
Острова в океане…
Каждый остров – судьба.
Их само мирозданье создавало тогда,
Когда не было тверди, свет во мраке блуждал
И Творец, своё слово ещё не сказал.
Острова в океане…
Каждый остров – приют
Для терпевших страдания даже в раю.
Каждый остров – надежда.
Каждый остров – мечта.
А меж нами, как прежде, будних дней пустота,
Океан серой жизни, волны прожитых дней
И солёные брызги слёз планеты людей.
1968г.
БЕЗ ВЕСТИ ПРОПАВШИЙ…
Сегодня, я вижу в глазах стариков
Дорогу, которая пройдена.
Сегодня, я снова поверить готов
В державу по имени Родина...
В давний сорок третий, на рассвете,
Принесли бумагу. И опять
В ней слова казенные, вот эти:
«Без вести пропал». Ну, как понять?
Брошенный судьбою безответно
Винтиком под сапоги вождей
Сын исчез, как будто канул в Лету.
Время рвет листки календарей…
Без вести пропавший... Что за слово?
Почему пропавший? Отчего?..
И читает мать бумагу снова,
Как письмо от сына своего.
Нет! Не может так исчезнуть в свете,
Просто так замолкнуть навсегда
Тот, кто за Россию был в ответе
В страшные военные года.
Жив он - в женах матерях и сестрах.
Жив в сердцах у братьев и друзей.
Не пропал и не погиб он. Просто
Нет сегодня от него вестей.
1970г.
ОЖИДАНИЕ
Ты мне «Нет» не сказала.
Не сказала мне «Да». И ушла.
Не была ты холодной.
Ты просто расчетливой очень была.
А я рвал сапогами осенней дороги лицо,
как кисель,
побежав за тобой,
словно звал меня прошлого хмель.
…Журавлиною стаей,
пожелтелых от времени дней,
улетели года, вместе с счастьем-обманом
и правдою - болью, моей.
Лишь на сердце осталась мечта о любви,
как последний причал.
Да на смену усталому, старому горю
пришла ожиданья печаль.
1972г.
РОЖДЕСТВО
Старый домик в столице Урала.
Старый друг. Старый ром на столе.
Наконец! Наконец-то удрал я
От возни в этой грешной золе,
Что зовётся нормальною жизнью
И считается за образец!
Пей, мой друг! Мы сегодня на тризне
Сердца, отданного под венец.
Уходя – уходи! И не бойся
Дней как будто бы прожитых зря.
И о прошлом не беспокойся
В наступающем дне января.
1974г.
ОГНЕВОЙ РУБЕЖ
Я был расстрелян и растрачен.
Был заклеймен. И был распят.
Но рвался я сквозь неудачи,
А финиш - превращался в старт.
Упав, как загнанная лошадь,
Ждал молча у чужих ворот,
Как кто-то добрый и хороший
Мне, сжалясь, пулю в лоб пошлет.
………………………………………….
Прошло то время столкновений.
Мы - не сойдемся на меже.
И только раны от падений
Не заживают на душе.
И только сердце, как и ране,
Стучит, как колокол Судьбы
И будит каждым утром ранним
В душе моей, инстинкт борьбы!
1974г.
ХАТЫНЬ.
Февраль. Белоруссия. Снежная стынь
сковала леса и поля.
Здесь памятью скорбной деревня Хатынь
стоит на планете Земля.
И гости-туристы толпятся гурьбой,
приехав из тысячи мест
сюда, где повенчаны горе с бедой.
И где не звенит благовест.
Стоит предо мной деревенская печь,
опора семейной любви.
Но жара в ней нет. Пирогов в ней испечь
не сможет хозяйка семьи.
Ведь это - надгробье могилы её.
И мужа её. И детей.
А колокол, что-то рокочет своё
про кровь и про память людей.
Табличка. На ней шесть фамилий подряд
на этом надгробии есть.
И каждая, как в страшной сказке, моя.
Шесть раз, похоронен я здесь.
Стою и не знаю, как дальше мне я жить,
Ведь здесь - убивали меня.
Шесть раз, не пришлось мне тебя полюбить.
Шестьь раз, вдруг угасла заря.
И бьет мое сердце о клетку груди,
и рвется в небесную синь.
Мне то, что я жив, если можешь, прости,
родная деревня Хатынь!
1975г.
НА КОРАБЕЛЬНОМ КЛАДБИЩЕ.
Моему отцу, Ипполиту Викторовичу.
Корабельное кладбище.
Сыро. Туман.
Жмутся к берегу тесною грудой
корабли,
на которых теперь капитан
Не прикажет
свернуть на полрумба.
На которых команда
в рассветную синь
не приветствует флага подъем.
Корабли, как за них не проси,
предназначенные на слом.
Работяги...
Они на покое теперь.
В окруженье земного уюта.
Но порой ветер с моря
врывается в дверь
капитанской, замшелой каюты.
Он зовет за собою туда,
где небес раскинулся зонт...
Где как ленточка финиша
манит черта,
обозначившая горизонт!
1982г.
ГОРОДСКОЕ ЛЕТО.
У киоска «Пиво - воды»
собирается народ.
Вновь с утра, покоя видно,
жажда пива не дает.
Все кругом друг друга знают.
Кто чем дышит. Как живет.
Кто знакомому кивает,
кто приятеля зовет.
Солнце спины людям греет,
совершая свой обход.
И неспешная беседа
средь людей меж тем течет.
Здесь известно всё на свете.
И про всех узнаешь ты.
От кого у Марьи дети
жгуче-южной красоты.
Где простые сигареты
можно запросто купить.
И как бражку на конфетах,
на подушечках, варить.
Как вооружений гонка
уничтожит род людской.
И какая самогонка
крепче водки заводской.
Солнце движется лениво.
Приближается обед.
А в киоске «Воды - пиво»
Пива просто нет, как нет.
Но народ стоит стеною.
Видно, некуда идти.
Спаян мыслью он одною:
«пиво - могут подвезти».
Эх, Россия, ты - Россия…
До чего же ты - проста!
Молча жизни ждать красивой
Ты готова лет до ста
1988г.
ГОРОДСКАЯ ЗИМА.
Зима. Мороз.
В час предрассветный
автобус ждет толпа людей.
И огонёчек сигаретный
Сверкает ярче фонарей.
Темно на улице. Постыло.
Но на работу всем пора.
Не шевелясь толпа застыла,
глаз не продрав еще с утра.
В такую рань на печке русской
в деревне мирно спит мужик.
Зимой он не привык к нагрузкам.
Работать летом он привык.
А здесь, без власти над собою,
всё чётко зная наперед:
звенит звонок, и на работу
как заведенный он идёт.
Автобус скрипнул тормозами.
Открылись двери. И толпа
с полузакрытыми глазами,
вмиг в три струи в него втекла.
Набившись, словно сельди в бочку,
В день новый начали мы путь.
Эх, был бы Бог! Продлил бы, ночку,
чтоб хоть немного отдохнуть.
1988г.
РЯДОМ С НЕВИДИМОЙ СМЕРТЬЮ
(Эх, Россия…)
Южноуральские деревни
Тирикуль и Бродлокалмак
Стоят на речке Тече древней
как много-много лет назад.
И стародавнему укладу
отдав свой долг, они сейчас
живут по новому, нескладно,
не торопясь и кое-как.
Здесь мир, как экспонат музейный
застыл на вечных тормозах.
Свет безысходности и лени
у большинства людей в глазах.
А между речкой и домами
колючей проволоки сеть.
Здесь в лес не ходят за грибами.
Скотину садят тут на цепь.
Лет пятьдесят назад рвануло
на предприятии «Маяк».
И в речку Течу затянуло
букет урановый, да так,
что до сих пор в воде и иле,
и в прилегающих лесах
рыб не ловили, не косили,
не каждый же у нас - дурак.
Чернобыль прогремел по свету.
Потряс, пожалуй, всю планету.
А здесь лежит сто двадцать раз
таких «чернобылей» сейчас!
И ничего, пока – живут.
И хлеб едят, и водку пьют.
Вот только дети мрут, как мухи.
Да нет спасенья от разрухи.
Кому-то дали миллион,
Но не принёс им счастья он.
И кто бы вкладывать вдруг стал
в такие земли капитал?
Вот и стоит забор колючий
между природой и селом.
Такой обычный страшный случай
в стране, в которой мы живем.
1989-99г.г.
КУЛИКОВО ПОЛЕ
Когда на поле Куликовом
Сошлись две рати в буйной сече,
Мир созерцал все это снова.
И был бесстрастен он. И вечен.
Полз жук навозный по былинке.
Пчела летела с грузом меда.
И ветер подметал пылинки
Под голубым, небесным сводом.
А здесь ломались с хрустом кости.
И кровь лилась из ран рекою.
И люди в ярости и злости
Друг друга били смертным боем.
Прошли века… Другою стала
С времен тех русская земля.
Не раз война перепахала
Её бескрайние поля.
Но точно так же, по былинке
Ползет куда-то вверх жучок.
И ветер гонит вдаль пылинки.
И им, всё это – невдомёк.
1990
НОВЕЙШАЯ ИСТОРИЯ РОССИИ.
«Страна у нас большая,
Порядку только нет»
А. К. Толстой.
От зари и до зари
Нами правили цари.
Дни рожденья их и смерти
Знали все календари.
Первым стал Владимир Твердый.
Власть он очень ловко взял.
Мир и землю всем народам
Он с трибуны обещал.
Как поверили ему,
«Быть, - сказали, - по сему»,
власть забрал, а нам в награду
дал гражданскую войну.
И под созданный шумок,
Многих к стенке подволок.
А иных в чужие страны
Или в лагеря упёк.
Строил свой порядок он,
Но болезнью был сражен.
И положен в мавзолей,
Где лежит до этих дней.
Стал вторым - Иосиф Грозный.
Этот был мужик сурьёзный.
Человечий матерьял
Миллионами считал.
И в любой кровавой драме
Всех врагов он побеждал.
Словно в древности монгол
По России так прошел,
Что свой собственный порядок
Лет на тридцать он навел.
Сделать так хватило сил,
Что лишь он был сердцу мил.
Что при нем сосед соседа
За врага преподносил.
И отдав концы в свой срок
В землю сразу он не лег,
А к Владимиру «святому»
Был пристоен под бочок.
И вот тут-то на престол
Царь Никита вдруг взошел.
Помогло ему, как видно
То, что байки ловко плел.
И любуясь сам собой
Он навел порядок свой.
Накормил нас кукурузой,
Химией и целиной.
Но при всех его делах
Не ходил он в сапогах.
Не давил других он насмерть,
Хоть несдержан был в словах.
Дал Никита слабину.
Отпустил чуток струну.
И тотчас его сменили,
Чтоб «спасти свою страну».
Чтоб «порядок навести».
Власть поближе подскрести
И при этом «все приличья»
Пред Европой соблюсти.
На престоле с важным видом
Утвердили Леонида.
Был красив и сановит
Летописец Леонид.
И как только власть забрал
Вновь народу обещал
И свободы, и доход.
День за днем, за годом - год.
На а сам, покоя ради,
Покупал зерно в Канаде.
Будучи еще в сознанье
Все писал воспоминанья.
И, покуда мог вздохнуть
И рукой своей взмахнуть,
Вешал царские награды
Самому себе на грудь.
Все бы было ничего,
Только Бог прибрал его.
И его похоронили
С громким треском, одного.
Началась тут чехарда:
Ни туда и ни сюда.
Что ни год, правитель новый.
Прямо – «смутные года».
То ли жмурки, то ли прятки,
Где тут думать о порядке?
На год вожжи взял Андроп,
Лишь пугнул народ и – в гроб.
И не поняла страна
Константина-трясуна.
А на троне воцарил
Разрушитель Михаил.
Речью бойкой наделён.
Властью царской опьянён.
В годы своего правленья
Все, что мог, разрушил он.
И плотины, и пруды,
Виноградные сады,
На земле немецкой - стену
И советскую систему.
Но уехав на Форос,
Сам себе удар нанес,
От которого «чудак»
Не оправится никак.
А великая страна,
Что была на всех одна,
Не снесла тяжелых ран.
На пятнадцать новых стран
Вмиг рассыпалась. И вот,
Стал чужим родной народ,
А сосед твой - иностранцем,
Хоть за стенкою живет.
Кончен бал. Погасли свечи.
Век империи - не вечен.
Только мучает загадка:
Доживем ли до порядка?
Только жаль мне ту страну,
За которую в войну
Шли солдаты умирать
Как за Родину, за Мать.
За которую мы пили
И которую любили.
И которую опять
Нам никак нельзя собрать.
1992г.
ДЕНЬ ПРОТЕСТА.
Солнце! Алые знамена
В небе реют высоко.
Вот и пятая колонна,
Это – наше ЖКО.
Дядя Паша с песней звонкой
Расшарашил свой баян.
Рвем вперед толпою бойкой.
Все кто пьян. И кто - не пьян.
Пролетели через площадь,
Дружно крикнули «Долой!».
Сразу жить всем стало проще:
Водку пить – пойдем домой.
Мой сосед, Данила-мастер,
Так с утра успел поддать,
Что у памятника власти
Стал нужду свою справлять.
Над серебряной струею
Рвался в небо звонкий клич.
И махал над ним рукою,
За собой зовя, Ильич.
1993г.
Комментарии