Ещё раз о классовой борьбе и гражданской войне

9 февраля Добровольческая армия выступила из Ростова в направлении на станицу Аксайскую. Достигли ее к ночи, но казаки не пускали генералов на ночлег. Деникин и Романовский ровно два часа уговаривали атамана разрешить переночевать. Разрешили, но с одним условием, чтобы рано утром покинули станицу... Всего войска – около 4 тысяч человек. В пешем строю – седые полковники, юнкера, кадеты, гимназисты... Вместе со всеми грязь месили и генералы Корнилов, Романовский и Деникин, в рваных сапогах, с карабином за плечами... В цепи с винтовкой в руках был командир корпуса генерал Казанович...

Ужас сковал сердце Миронова, когда он узнал, как кадеты убегали от обоза, чтобы отдать свои мальчишеские жизни во имя спасения России. Кто‑то же этих детей обманул в их святой вере?! А ведь у каждого были отец и мать. Узнают ли они когда‑нибудь, что стало с их детьми? Ну хорошо, про наших юных бойцов хоть песни сложили, а про тех, «белогвардейских», кто вспомянет и как? Сколько их полегло на просторах донских, кубанских, бесславно и бессмысленно?.. Погибали с улыбкой на устах, веря, что проливают кровь за Родину...

Казаки не вступали в Добровольческую армию, держали нейтралитет. Даже посмеивались над добровольцами: «Воюйте... Воюйте... А мы посмотрим, чья берет, тогда и решим, к кому примыкать...»

Добровольческая армия занималась «самоснабжением», а попросту говоря, грабежом и воровством. Бои. Убийства. Голод. Мародерство. Анархия. Ненависть к белогвардейцам, которых приравнивают к злым духам, мешающим добиться счастья народу... Неуловимость и безнаказанность совершаемых правонарушений и преступлений... Март. Вода и жидкая грязь. Одежда на всех мокрая. Все идут пешком, от генерала до кадета. Ударил мороз – тонкая корка льда образовалась на всем... На ногах – рваная обувь, внутри которой полно воды. Все больны, простужены и голодны. Раненые лежат в ледяной воде... В такой среде даже не постепенно, а почти сразу потерялась созданная воспитанием нравственность и дворянский лоск полетел в тартарары. Про это страшное время вспоминают сами участники так называемого «ледового похода»...

«Офицер ликвидировал рабочего только за то, что у него «морда самая комиссарская». У революции под красной шляпой вместо лица – рыло свиньи».

« – Я сюда пришел чай пить, а его к Духонину отправил». – «Застрелили?» – спросил кто‑то. «На такую сволочь патроны тратить! Вот она, мушка‑матушка, да вот он, батюшка. – Он приподнял винтовку, похлопал ее по прикладу, по штыку и захохотал».

«Три офицера во главе с подполковником и несколько солдат корниловского полка с винтовками лезли в вагон, отпихивали караул, ругались: «Чего на нее смотреть... Ее мать! Пустите!..» Пленную удалось отстоять. Подполковник, ругаясь матерно, бормотал: «Все равно не я буду, заколю».

Расстрел пленных в Лежанке – тридцать‑сорок человек.

«Подполковник Неженцев подскакал, остановился: «Желающие на расправу!» – кричит он. Вышли человек пятнадцать. Прошла минута, долетело: «Пли!» Сухой треск выстрелов. Крики. Стоны. Люди падали друг на друга, а шагах в десяти, плотно вжавшись в винтовки и расставив ноги, по ним стреляли, торопливо щелкая затворами. Упали все. Смолкли стоны. Смолкли выстрелы. Штыками и прикладами добивали живых».

« – Захватили несколько пленных на улице. Хотели к полковнику вести. Подъехал какой‑то капитан из обоза, вынул револьвер и раз‑раз... всех положил». Да перебил другой офицер: «Позабыл сказать: знаете, этих австрийцев, которых мы не тронули, всех чехи перебили. Я видел, так и лежат все кучей».

«У Выселок взяли пленных. Подходит подполковник К., стоит с винтовкой наперевес. Перед ним мальчишка: «Пожалейте, помилуйте...» – «А, твою мать! Куда тебе, в живот, в грудь? Говори!..» – бешено, зверски кричит К. «Пожалейте, дяденька!..» – «Ах!.. Ах!..» – слышны хриплые звуки, как дрова рубят. «Ах!.. Ах!..» И в такт им подполковник К. ударяет штыком в грудь, в живот стоящего перед ним мальчишку. Стоны... Тело упало... На путях, около насыпи, валяются убитые, недобитые, стонущие люди...»

«Пленный доказывает, что насильно мобилизованный. «Беги!..» Он не бежит, хватается за винтовку, знает, что такое «беги»... «Беги, а то...» – и штык около его тела. Инстинктивно отскакивает и бежит, оглядывается назад и кричит диким голосом, а по нему бьют из винтовок. Мимо... Мимо... Бежит. Упал. Ползет торопливо, как кошка. «Уйдет!» – кричит кто‑то. Подполковник Г. бежит к нему с насыпи. «Я раненый! Я раненый!..» – дико кричит ползущий. Подполковник в упор стреляет ему в голову».

«Капитан Ю. раненого застрелил. А другого ведут и договариваются, кому после расстрела достанутся штаны убитого».

«Хоронят Корнилова. Могилу роют пять красноармейцев. Их расстреляли, чтобы никто не знал, где он похоронен».

«Возвращаясь на Дон, корниловцы снова зашли в Лежанку. Четверг на страстной неделе. Из церкви нежными звуками вылетает пение и замирает в вечернем воздухе. «Тут служба, а на площади повешенные». – «Кто?» – «Сегодня повесили пленных комиссаров».

«Станица Мечетинская. «А я вот такую штуку придумал – пороть баб...»

«Группа солдат стоит, среди них женщина‑доброволец Дуська. «Дуська, – обращается к ней курносый солдат, – а что с пленной милосердной сестрой сделать?» – «Что? Завести ее в вагон, да и... всем, до смерти... А потом в затылок...» – лихо отвечала Дуська. Солдаты хохотали».

«Расстрелы... Неприятная это штука. Пленный все твердит: «За что те, братцы, за что?..» А ему: «Ну‑ну, раздевайся, снимай сапоги».

– «Братцы, у меня мать‑старуха. Пожалейте!» А тот курносый солдат наш: «Эх, да у него и сапоги‑то дырявые...» – и раз его в шею, кровь так и брызнула... Пошел снег. Мы пили чай».

«Священник Гниловской станицы с распятием на груди поднимал казаков в атаку, ходил с ними в бой. Но теперь они его не слушают: «Сами знаем, что делать – идем по домам».

«В одной хате подвесили за руки комиссара. Разложили костер и медленно жарили человека. А кругом пьяная банда выла: «Боже, царя храни...»

«Песню «Взвейтесь, соколы, орлами» Добровольческая армия сама переделала: «Взвейтесь, соколы, ворами». Грабили население немилосердно. Деревня вовремя не внесла контрибуцию: артиллерийскими снарядами по ней. 70 снарядов. Зачем так много? А куда их деть – мулы падают от голода... Паны не крали – были богатыми, а как обеднели, так сразу узнали дорогу к сундукам крестьян, как настоящие злодеи».

И вот эта Добровольческая армия вернулась на Дон, подкрепив Войско Донское. Газеты чуть ли не визжали от ликования и восторга по такому знаменательному случаю: «Вернулись герои духа!» «Титаны воли». «Горсть безумно храбрых». «Воодушевленные любовью к Родине». Пущен лист пожертвований в пользу «героев». От ростовского купечества собрано... 470 рублей. А только раненых прибыло около двух тысяч человек...

После таких мерзостей, творимых офицерами и генералами Добровольческой армии, о которых узнал Филипп Козьмич Миронов, он понял, что революционные войска должны очистить от этой скверны не только донскую землю, но и, что значительно сложнее, души людей. Он представлял все трудности борьбы, потому что в войска наказного атамана Всевеликого Войска Донского вливались, кроме озлобленных сил Добровольческой армии, еще и немецкие войска, которые оккупировали Дон и с которыми хорошо спелся генерал Краснов.

Миронов, выступая с обращением к казакам, гневно клеймит этот союз: «Генерал Краснов в приказе № 1 говорит: «Вчерашние враги, австро‑германцы вошли в пределы Войска – родного Дона, союзники с нами против красной гвардии и за восстановление на Дону полного порядка». Этот казацко‑немецкий союз основал генерал Краснов, бывший командир 10‑го полка, а потом начальник 2‑й казачьей свободной дивизии. Дико и страшно становится от этого приказа!

Казаки!.. Если кто из вас согласен с генералом Красновым, что австро‑германцы наши союзники – для завоевания нас же самих, то он союзник немцев!.. Такому казаку не место на Дону среди милых станиц и хуторов!.. Я лично отдам оружие генералу Краснову и его союзникам – немцам только вместе с моей головою, добравшись сперва до его и немецких голов... если 32‑й полк поможет!..

Кто думает так – тот со мною и за мною и за теми, кто не хочет быть рабами немцев, генералов, помещиков, капиталистов и дворян, кто стремится укрепить народную власть – власть Советов.

Что же лучше: власть народа, власть Советов, власть, которую вы, казаки и солдаты, сами создали, сами исправляете, или власть генералов, капиталистов, помещиков и дворян?! Не думаю, что вы захотите последней власти, хотя генерал Краснов и обещает казакам порядок... Не будет порядка, пока вы, труженики земли, не возьметесь за винтовки! Не ругайте особенно красную гвардию!.. Она свое дело сделала – не дала контрреволюционерам съесть революцию, а с нею не дала еще генералам – власти, помещикам – земли, капиталистам – их капиталы.

Донские казаки, остановитесь!!!

Остановитесь, дабы весь трудовой народ русский не обратился на вас и не стер с лица земли... Борьба с большевиками нужна генералам Деникину, Краснову, помещикам, капиталистам и т. п. тунеядцам, а вам‑то, казаки, нужна ли эта борьба?.. Ведь вы такой же трудовой народ, как и те, за которых борются большевики!. Довольно слепоты!!! К оружию и в ряды мобилизовавшихся товарищей фронтовиков на защиту прав трудящихся масс от жадных и голодных шакалов, генералов Краснова, Алексеева, епископа Гермогена и их союзников – немцев... Опомнитесь, сыны свободолюбивого Дона! Познайте, где ваши друзья и враги!

Командующий Хоперско‑Усть‑Медведицким фронтом Революционных войск, казак Усть‑Медведицкой станицы – Ф. К. Миронов».

ЗЫ: 

Мигель Краснов-Марченко (исп. Miguel Krassnoff Martchenko; род. 15 февраля 1946, Тироль) — бригадный генерал чилийской армии в отставке, сын участника Белого движения начальника штаба Главного управления казачьих войск Имперского Министерства Восточных оккупированных территорий Третьего Рейха, генерал-майора Вермахта, атамана С. Н. Краснова и троюродный племянник участника Белого движения начальника Главного управления казачьих войск Имперского Министерства Восточных оккупированных территорий Третьего Рейха атамана П. Н. Краснова.

Осуждён чилийским судом по обвинению в причастности к преступлениям против человечности, совершенными в период с 1973 по 1989 годы, во время службы в Управлении национальной разведки и участии в Операции «Кондор», в частности причастности к похищениям чилийских и иностранных граждан. Ныне бывший бригадный генерал отбывает свой срок в Центре заключения Кордильера, Сантьяго.