Объективно ориентированная личность

          Объективно ориентированная личность

Объективно-ориентированная личность, в отличие от субъективиста, живет в мире вокруг, забывая подчас, что она тоже объект, характеризующийся индивидуальными особенностями, как и всё её окружающее. Внешние объекты и процессы у объективиста являются детерминирующими в работе сознания и, именно их восприятие является определяющим в поведении и практической деятельности. Сознание личности ориентировано на получение, в какой-то мере, готовых ответов извне и подстраивается в своем функционировании под внешнюю информацию.  Полное подчинение собственной самости внешним условиям у явного объективиста приводит, в конечном счете, к расстройству на уровне физиологии и психического состояния, вплоть до невроза в форме истерии. Это связано с тем, что алгоритм управления организмом и личностью игнорирует собственный организм, как важный источник информации для текущего управления. Вся жизнь протекает во вне, по внешним закономерностям, в которых влияние индивидуальности субъекта пренебрежительно мало. На самом деле для  субъекта – это нарушение жизнедеятельности, смысла и предназначения в жизни, со всеми вытекающими из этого  последствиями.

Так, стремление постоянно быть «при деле», исходя из условий и существующих норм социума, создает, с одной стороны, кажущуюся комфортность в жизни, с другой же, является определенным шагом к собственной гибели. Это произойдет или вместе с окружающим социумом, в силу его несовершенства, или же индивидуально, при превышении уровня устойчивости собственного организма и игнорировании его потребностей, начиная от сна и еды и заканчивая психическим подавлением собственного сознания в части его внутренней «заданности» (лежащей в основе личностной структуры). Организм, в этом случае, явным образом напоминает о себе на уровне истощения, функциональных расстройств и заболеваний. Тяга к безудержному накоплению богатства, культивируемая в обществе,  как основополагающей  жизненно важной ценности, приводит к потребности в релаксации самыми заурядными способами вплоть до алкоголизма и наркомании. Стремление во что бы то ни стало снискать славу в какой-либо области, при её достижении, заявляет о неспособности поддерживать требуемый уровень по причине нехватки сил. (Подобно использованию допинга  спортсменом для установления рекорда, и последствиям из этого вытекающим.) Зацикливание на какой-либо общественной идее приводит к отрицанию всего остального, реально существующего и лежащего в основе этой самой идеи, и, как следствие, к личному краху, именно в этой выбранной области приложения сил.

Тоже касается и моральных законов в воззрении личности. Причем, изменение моральных норм, происходящее в обществе, воспринимается, как закономерность, определяющая жизнедеятельность личности, выходить за пределы которой не имеет смысла. Личность может обрести определенную сноровку для функционирования в конкретной социальной среде, но никогда не в состоянии приспособиться к ней, если среда не соответствует личной самости. Возникает  внутренний дисбаланс, который  накапливается и «ждет своего часа», что, зачастую, самой личностью не осознается. В этом состоит ограниченность экстравертно-объективной направленности в функционировании структуры и жизнедеятельности личности, и способе её существования. Направленность на данное извне игнорирует внутреннюю самость личностной структуры – основу её устойчивости и возможности к существованию. А поскольку личность, в первую очередь, ориентирована на своё ближайшее окружение, то, это, можно заметить со стороны. Страдания души и тела, не замечаемые самой личностью, доступны восприятию её ближайшего окружения и могут быть им использованы в своих, в том числе, корыстных целях.

«Горная болезнь» или «головокружение от успехов» может заявить о себе и на уровне физиологии, как состояние «нервной жажды», приводящей к «умственному помешательству» (в силу недостаточной адекватности в восприятии окружающего, без учета личной индивидуальности, отличающей человека от механического устройства, полностью подчиняющегося внешнему управлению). Возможные последствия этого могут носить весьма удручающий характер, вплоть до истерического алкоголизма и внешней внушаемости, в том числе, в сторону предрасположенности к фантастическому развитию ситуаций. Одной из попыток обрести подобие баланса является углубление в «хобби» от охоты до коллекционирования, или экстравагантно-экстремальный отдых, в котором личность пытается обрести компенсацию от разрушающего внешнего воздействия (в отличие от субъективиста, для которого подобное занятие может являться «смыслом жизни», как направленности индивидуального существования).

 Одной из рациональных составляющих экстравертного объективизма является объективизм мышления, как некоторого комплекса процессов протекающих в сознании личности.

  Объективизм мышления и направленности мыслительных процессов, связан с устройством и алгоритмом работы сознания, в котором основополагающую роль играют внешние факты, события и идеи, вносящие главный вклад в результирующие умозаключения, мотивацию поведения и практической деятельности, как личностного способа существования. Такой тип личности   опирается на, те, объективные факты и идеи, заимствование которых (из текущих представлений  социума) происходит, главным образом, в ходе воспитания и образования. Ориентация на окружающее, определяемая внешними объектами хорошо заметна, если профессиональная практическая деятельность связана с ними непосредственно, как, например, у предпринимателя, механика или экспериментатора. В случае же работы философа или аналитика, экстравертная направленность мышления проявляется в результирующих умозаключениях, не выходящих за рамки общепризнанных идей или моделей, и не подвергающих сомнению их справедливость и правильность, именно в той форме, которая принята в обществе.

Существующая в социуме форма и направленность выражения результатов мышления обычно считается адекватной реальности и представляет процесс развития экстравертно-объектного мышления и способов выражения мыслей, в пределах парадигмы бытующей в  данном социуме. Ориентация только на внешний мир в умозаключениях приводит к потере субъекта, как самостоятельного элемента окружающего мира и нивелирует присущую ему самость. С другой стороны, ориентация на внешние объекты, наоборот может приводить к выпячиванию объективности некоторого субъекта, как самодовлеющей абсолютной ценности (как объекта) определяющей, а не участвующей в общих процессах, присущих существующей реальности. Это приводит к «обожествлению» объектов (в том числе отдельных людей) по внешним признакам, поскольку только они доступны широкому восприятию. Вычленение субъективного фактора из характера процесса, как малозначимого, при принятии решений и в практической деятельности, приводит к схематичности мышления от факта к факту, подстраиваясь под присущую (личному устройству сознания) схему приема и обработки внешних  сигналов, исходящих от наблюдаемых объектов.

Таким образом, общепризнанное описание действительности, есть не что иное, как, в целом, присущая социуму ограниченность личностного восприятия окружающего. В результате чего «за деревьями не видно леса». Объективный, по своей сущности, характер мышления личности приводит к построению субъективных цепочек из объектов окружающего мира, со схематичными взаимосвязями и взаимозависимостями, подчас, без учета причин их возникновения, характера развития и конечной направленности, которые не воспринимаются явным образом (поскольку недоступны прямому наблюдению, по причине давно свершившегося или ещё не наступившего или просто зрительно не воспринимаемого).  Для наблюдателя, находящегося на отличных позициях, подобное проявление производит впечатление несвободы или даже близорукости, несмотря на определенную логику построения, которая представляется весьма условной и упрощенно-схематичной, подобно той или иной форме отчетности, принятой в обществе. Работа сознания напоминает выкладывание пазлов, по заранее нарисованной картинке, позаимствованной извне, или соединению  набора фотоснимков из рекламного ролика, складывающихся в привычную схему боевика или мелодрамы.

 Таким образом, если продукт мышления субъективиста выглядит полным произволом для объективиста, то, в обратном случае, результат крайнего объективизма представляется придатком к окружающим объектам, не несущим собственного, в том числе,  понятийного содержания. А сам процесс такого мышления представляется некоторым обдумыванием очевидного, а никак не размышлением о чем-то доселе неизвестном. В том случае, когда предметом обдумывания является некоторая идея, то этот процесс представляется находящимся  в тавтологическом состоянии, что приводит к накоплению «не переваренного» эмпирического материала, не укладывающего, в ограниченный заданными рамками, анализ рассматриваемых объектов и их признаков. Обилие современной, так называемой «научной» литературы обязано своим существованием, в значительной  степени, именно такому ложному ориентированию. Когда, в качестве сущностного отличия, приписываемого исследуемой реальности, выступают отличия методик, используемых для её описания. То есть, существующая реальность представляется объективной ориентированностью в некоторой интеллектуальной формуле, как единственно верной, применяемой как с себе, так и к окружающим, и всему остальному, По принятой в социуме «формульной зависимости» определяется добро и зло, прекрасное и уродливое, справедливое и несправедливое в окружающей реальности и жизни отдельной личности. Всё, что в неё не вписывается, является случайным. Она же определяет мировой смысл и мировой закон, которому должно все и всё подчиняться. В том числе,  применительно к окружающим и окружающей среде – благо ведущего потребителя должно является и их благом, а все не соответствующее - неразумно, неморально и бессовестно. Идеал экстравертного мыслителя-объективиста – «формула счастья», как  всеобщий идеал существования - общезначимая истина, необходимая для блага человечества, как проявления высшего смысла правды и справедливости. Всё же, что ей противоречит, есть несовершенство, которое необходимо искоренять при первом удобном случае. Если это не удается, то оно объявляется болезнью. В том случае, когда терпимость по отношению ко всему больному, страдающему и ненормальному является составной частью формулы, то для этого создаются специальные установления, например, спасательные учреждения, больницы, тюрьмы, колонии и т.д., или соответствующие этому планы и проекты. Но для успешной реализации этого мотивирования, для воцарения справедливости и правды, подобных установлений оказывается недостаточно, а нужна еще настоящая любовь и уважение к ближнему, что имеет дело больше с чувством по отношению к субъекту, чем с интеллектуальной формулой.

  В словесном изложении объективизму мышления соответствуют такие выражения, как: «собственно говоря», «следовало бы» или «нужно было бы» и их эквиваленты. Если «формула», генерируемая личностью вовне достаточно широка, то этот тип может сыграть в общественной жизни чрезвычайно полезную роль в качестве реформатора, публичного обвинителя и очистителя совести или же пропагандиста важных новшеств. Но, чем уже формула, тем скорее этот тип превращается в брюзгу, рассудочника и самодовольного критика, который хотел бы втиснуть себя и других в какую-нибудь упрощенную схему.

Этим определяется диапазон ограниченности экстравертного объективиста-мыслителя в своих умозаключениях. Сущность экстравертной объективистской  установки заключена в настройке алгоритма работы сознания на «фильтрацию» поступающей извне информации ( в пределах области допустимых для используемой формулы значений).  Поэтому, если практическая деятельность такой личности связана с информацией в самой начальной точке этой  фильтрации, то она является наиболее продуктивной для общества, поскольку в большей степени удовлетворяет существующей реальности.

На периферии сознания пульсирует еще и другая жизнь, которая воспринимает истинность формулы как ценный придаток ко всему остальному. При более глубоком проникновении, входящая информация беспощадно «кромсается», в силу ограниченности «пропускной способности» (как по качественным, так и по количественным признакам) «каналов» восприятия информации в области сознания (и её включение в алгоритм анализа и синтеза, присущий конкретной личности).  И, таким образом, происходит «отмирание» всякой реальной жизни, не соответствующей формуле (как структуре «шлюзов и каналов»,  со своими ключами, присущей  алгоритму работы сознания).

Именно этим «усечением» грешит большинство экономических и обществоведческих воззрений и установок, а также их проявление в политике и управлении. В результате чего управление реальной жизнью общества строится по придуманной форме отчетности, весьма далекой от отражения реально протекающих процессов и причин их определяющих.

Испытывать на себе дурные последствия экстравертно-объективистской формулы, присущей  отдельной личности, приходится больше всего членам  семьи, ибо они первые неумолимо «осчастливливаются» ею. Отсюда и неблагоприятный семейный «климат» у многих представителей властных и бизнес структур, в которых, как раз, и сосредотачиваются экстравертные мыслители-объективисты со схематичным мышлением. Но больше всего от этого страдает сам субъект, подчас, совершенно этого не осознавая, и усиливая влияние этой интеллектуальной формулы в собственной жизни. (Встречаются, правда, исключительные люди, которые могут всю свою жизнь принести в жертву одной подобной формулы, как идеи, однако, большинство не в состоянии длительно жить в такой исключительности.) Рано или поздно, смотря по внешним обстоятельствам и внутреннему предрасположению, вытесненные интеллектуальной установкой, реальные закономерности заявят о себе через нарушение сознательного образа жизни. Если это нарушение доходит до превышения уровня устойчивости личностной структуры, то можно говорить о неврозе. В большинстве случаев, правда, индивид инстинктивно позволяет себе некоторые предохраняющие «мнимые формулы», но, конечно, в подходящем, разумном облачении. Тем самым «цепляясь» за спасательный круг, чтобы удержатся на плаву.

 Верховодство интеллекта «заставляет» чувства следовать интеллектуальной установке сознания и приспособляться к ней соответствующим образом. Однако, это возможно лишь до известной степени без нарушения личностной структуры. Искажения присущего личности чувственного восприятия в возникающих мотивациях и умозаключениях, как руководства к действию (при достижении определенной меры) приводит к таким эффектам, происхождение которых представляется для индивида полной загадкой. Так, например, сознательный (зачастую необычный) альтруизм пересекается тайным и скрытым от самого индивида себялюбием, которое накладывает печать своекорыстия на бескорыстные по существу поступки. Чистые этические намерения могут привести индивида к критическим положениям, в которых выясняется, что решающие мотивы суть не этические, а совсем другие. Таковы, например, добровольные спасители или блюстители нравов, которые вдруг сами оказываются нуждающимися во спасении или скомпрометированными. Их установочное намерение – «спасать, во что бы то ни стало», заставляет их прибегать к таким средствам, которые могут привести именно к тому, чего хотелось бы избежать. Есть экстравертные идеалисты, которые так стараются над осуществлением своего идеала для «блага человечества», что сами не боятся даже лжи и других нечестных средств. В науке также имеются примеры, когда ученые, движимые глубочайшим убеждением в истине своей интеллектуальной парадигмы, создавали подложные доказательства в пользу своего идеала. И все это по формуле: «цель оправдывает средства». (Только вот реальная цель оказывается совсем не той, о которой заявляется, в виде некоторого логического умозаключения)

  Присущая этому типу неполноценность чувства выражается еще так, что более тесный семейный круг, например, собственные дети, знает такого отца только как жестокого тирана, тогда как в широком кругу разносится слава о его человеколюбии. Вследствие ущербности чувственного плана на уровне сознания, чувства вызывают тайные предубеждения, в особенности, известную готовность превратно истолковывать сторонние высказывания против неопровержимости личностных умозаключений, как чьё-то личное недоброжелательство, или же, делать отрицательное предположение о качествах других лиц для того, чтобы заранее принижать их аргументы. Это проявляется и в тоне и манере разговора, делая его резким, заостренным, агрессивным. Часто встречаются инсинуации и ярко выраженная наклонность к злопамятству. Насколько широк размах индивидуального самопожертвования ради интеллектуальной цели, настолько мелочны, подозрительны, капризны и консервативны бывают чувства. Все новое, что не содержится в личностно исповедуемой интеллектуальной  формуле, рассматривается сквозь дымку плохо осознаваемой ненависти и обсуждается соответственно с этим.

  Интеллектуальная точка зрения, которая, быть может, благодаря фактически присущей ей ценности, имела бы право на всеобщее признание, характерным образом изменяется и становится догматически-косной. Самоутверждение личности, как определенной самости, переносится в сферу ее утверждения среди окружающих. Истина, содержащаяся в умозаключениях, не представляется больше своему естественному развитию, а отождествляясь с субъектом, обрастает сентиментальностью, которую обижают злые критиканы. Критик подвергается уничтожению, по возможности при помощи личных нападок, и нет такого аргумента, который, при случае, не будет пущен в ход. Истина должна излагаться до тех пор, пока публика не начнет понимать, что, очевидно, дело не столько в самой истине, сколько в личности ее «творца».

   Хотя сам разум доказывает, что всякая интеллектуальная формула может иметь в качестве истины лишь ограниченную значимость и, поэтому, никогда не может притязать на единодержавие, однако на практике формула получает все-таки такой перевес, что рядом с ней все остальные точки зрения и возможности отходят на задний план. Она заменяет все более общие, более неопределенные, хотя и более истинные воззрения на мир. По этой же причине она также может занимать место того общего воззрения, которое именуется религией. Тем самым, формула становится религией, даже если она по существу своему не имеет никакого отношения ни к чему религиозному. От этого она приобретает и присущий религии характер безусловности. Отсюда и высказывание  - «этого не может быть, потому что, этого не может быть никогда». Она становится, так сказать, интеллектуальным суеверием. Но все вытесненные ею психологические тенденции образуют оппозицию и вызывают приступы сомнений. Обороняясь от сомнений, сознательная установка становится фанатичной, ибо фанатизм есть не что иное, как сверхскомпенсированное сомнение. Этот тип мышления встречается, чаще  среди мужчин,  чем у женщин. Что, по-видимому, связано с его ограниченностью как командно-управляющего алгоритма, руководящего материнским организмом, в процессе вынашивания и рождения новой жизни. Необходимость в большей адекватности соответствия окружающей реальности личности, появляющейся «на свет», чем вытекает из исповедуемой интеллектуальной формулы, требует и другого алгоритма работы сознания материнского организма. В противном случае, принижение значимости эмоционально-чувственного плана личности, смещает природный синхронизирующий фактор в формировании нового живого организма, в сторону несовершенной интеллектуальной установки в функции сознания. Что может привести к нежелательным последствиям. 

Собственно мышление экстравертного мыслительного типа позитивно, то есть оно продуктивно. Оно ведет или к новым фактам, или к общим концепциям, вытекающим из разрозненного опытного материала. Обычно умозаключение является синтезирующим. Даже если оно разлагает, оно все же строит, ибо, оно, всегда, или выходит за пределы разложения к новому соединению, к иной концепции, по-иному соединяющей разложенное, или  присоединяет к данному материалу что-нибудь, указывающее на его дальнейшее изменение и развитие. Во всяком случае, характерно то, что оно никогда не бывает абсолютно обесценивающим или деструктивным, но всегда заменяет каждую разрушенную ценность другой. Это свойство возникает оттого, что мышление мыслительного типа ориентировано на возможное будущее, отчего его мысль получает характер прогрессивный и творческий. Мышление не застаивается, и еще менее оно регрессирует.

 Когда же мыслительный процесс выполняет дополняющую функцию в работе сознания, обеспечивающую эмоционально-чувственный процесс, оно становится «задним умом» ограничиваясь пережевыванием, расчленением и перевариванием того, что предшествовало и уже свершилось. Формирующиеся суждения принимают выраженную ограниченность объемом наличного материала и нигде не выходят за его пределы. Суждения представляют собой более или менее абстрактное констатирование, не придавая опытному материалу иной ценности, кроме той, которая заложена в нем с самого начала. Такое суждение в лучшем случае означает лишь то, что наблюдение включено в объективную связь, что и так является очевидным, поскольку, наблюдение вытекает из этих рамок.

 В своем крайнем выражении направленность суждений носит обобщающе-негативный характер, Прежде всего, сводя предмет своего суждения к какой-нибудь банальности, лишая его собственного, самостоятельного значения. Это делается изображением зависимости предмета от какой-нибудь другой, банальной вещи. Так, если собеседник защищает или пропагандирует какое-нибудь дело, то негативное мышление спрашивает не о значении самого дела, а о том, например,  сколько это может принести прибыли. Слова: «человек есть то, что он ест»  или то, как он одевается, относятся к этой категории, так же как и множество других подобных изречений.

 Стоит обратить внимание  на иной вид негативного мышления,  а именно мышление, основанное на «потусторонности» всего происходящего, возможно, как реакции против голого материализма и безудержного потребительства, культивируемого в социуме. В сущности, такого рода мышление столь же негативно, как и мышление чисто материалистическое. Если сводить сновидения, к реакции на переполненный желудок или расположению молекул в некой молекулярной структуре, то сновидение этим не объяснено, и если «телепатию» и обостренную внутреннюю чувствительность («экстрасенсорное» восприятие) объяснить «вибрациями эфира», то и этим тоже ничего не сказано. Оба способа объяснения не только вводят в заблуждение, но и разрушительны по своей сути, ибо они мешают исследованию проблемы тем, что посредством мнимого объяснения отвлекают интерес от самого предмета, направляя его в провозглашаемое русло.

Поскольку ориентация на внешний мир, в рациональном функционировании сознания личности, требует более широкого восприятия действительности, чем субъективный подход, то подобная личность имеет и более насыщенную личностную структуру.

В целом, объективно ориентированные в своем мышлении натуры, весьма комфортно чувствуют себя при общении с окружающими, если заняты практической деятельностью. Видимо, это связано с возможностью своими действиями подтверждать правильность собственного мышления, и разбираться в происходящем вокруг в направлении достижения комфортного состояния от собственной предприимчивости.

   Другим элементом экстравертного объективизма сознания является объективизм чувствования в его экстравертной установке, ставящий прямую объективность в основу самого чувствования, как сознательной деятельности личности. Сущность экстравертно-объективного чувства, освобожденного от субъективного фактора,  всецело подчинена влиянию объекта. Форма объекта, его расположение среди остальных предметов и явлений, являются определяющей в чувствовании. Таким образом, создается формальная объектно-чувственная связь между окружающими предметами, внутренним переживанием и состоянием сознания. Такие чувства направляются под руководством реперных детерминант, являясь подлинными в своем родовом значении, но представляя собою лишь видимую извне функцию чувства. Оценки чувственных суждений соответствуют или непосредственно объективным (материальным) ценностям, или, по крайней мере, некоторым традиционным и общераспространенным мерилам ценности. (Например, картина, выставленная в престижном салоне и подписанная известным именем, по общему предположению, должна быть «прекрасной». Такое суждение может быть не просто схематичным, а вытекающим из соображений гуманности, ибо высказывание о «некрасивости» может огорчить  почитателей или счастливого обладателя шедевра. Более того, такое суждение может следовать из желания создать приятную атмосферу чувствования, а для этого необходимо, чтобы все чувствовалось приятным.)  Проявление формальной вежливости, также может быть общественно-принятым мерилом взаимной благосклонности на уровне чувств.  

    Именно такого рода чувствованию следует приписать то обстоятельство, что так много людей ходят в театр, или на концерт, или в церковь, и даже с правильно размеренными позитивными чувствами. Ему же мы обязаны модами и фестивалями искусств и, что гораздо ценнее, позитивной и распространенной поддержкой социальных, филантропических и прочих культурных начинаний. В этих делах объектно-экстравертное чувство оказывается творческим фактором. Без такого чувствования немыслимо, например, прекрасное и гармоническое общение. На нем же основано предчувствие и само наступления общего праздника. В этих пределах оно есть столь же благодетельная, разумно действующая сила, как и объективно-экстравертное мышление. Однако это благотворное действие утрачивается, как только объект приобретает преувеличенное влияние. Именно в таких случаях чувство чрезмерно вовлекает личность в объект, то есть объект ассимилирует в себе данное лицо, вследствие чего личный характер чувствования, составляющий его главную прелесть, утрачивается. А чувство становится холодным, предметным и недостоверным.

   Оно обнаруживает некие скрытые намерения, во всяком случае, оно вызывает такое подозрение у непредубежденного наблюдателя. Оно уже не производит того приятного и освежающего впечатления, которое всегда сопровождает подлинное чувство, но вызывает подозрение в том, что здесь есть поза или актерство, хотя эгоцентрическое намерение может быть еще весьма слабо. Правда, такое преувеличение оправдывает эстетические ожидания, вызывая определенные ощущения или просто отвечают постулированному рассудочному ярлыку – «прекрасно, потому, что должно быть прекрасно» (потому, что - так принято, что - так модно, потому что – потому). Правда, оно может еще наполнить эстетическую ситуацию, но этим оно и ограничивается. Оно становиться безжизненным и бесплодным. Если этот процесс прогрессирует, то наступает противоречивая диссоциация – «овладевание» всяким объектом, подходя к нему с оценочным чувством, так что завязывается множество отношений, которые внутренне противоречат друг другу. Так как это было бы совсем невозможно при наличности сколько-нибудь ярко выраженного субъекта, то подавляются и последние остатки действительно личной точки зрения (что хорошо заметно в официальной дипломатии). Субъект до такой степени погружается в отдельные чувствующие процессы, что у наблюдателя возникает впечатление, как будто бы перед ним - один только процесс чувствования при отсутствии субъекта чувства. В таком состоянии чувствование совершенно утрачивает свою первоначальную человечную теплоту, оно производит впечатление позы, непостоянства, ненадежности, а в худших случаях, впечатление истерического состояния.

Подобное чувствование в основном, прерогатива женщин. Женщина такого типа живет, руководствуясь своим чувством. Благодаря воспитанию, ее чувство развилось до функции, приноровленной и подчиненной сознательному контролю. В случаях, не представляющих собой крайности, чувство имеет личный характер, хотя субъективный элемент уже в значительной мере подавляется, и личность подстраивается под объективные условия. Чувства согласуются с объективными ситуациями и общепринятыми ценностями. Это нигде не проявляется так ясно, как, в так называемом, выборе объекта любви, когда ищут и любят «подходящего» мужчину. Он является подходящим не потому, что вполне отвечает субъективной личной сущности женщины (в большинстве случаев она об этом совершенно не догадывается) а потому, что он отвечает всем разумным требованиям в отношении положения, внешности и возраста, материального состояния, отношения окружающих. Конечно, такую формулу легко можно было бы отклонить как ироническую и обесценивающую, если бы чувство любви у такой женщины не соответствовало ее выбору. Таких «разумных» браков вполне достаточно, и они отнюдь не самые плохие. Такие жены бывают хорошими подругами своих мужей и хорошими матерями, пока их мужья и дети имеют привычный для круга личного общения, или социума вообще, психический уклад, манеры поведения и отношений.

 Подобная направленность в чувствовании имеет место и как «врожденная» тенденция, связанная с личностной структурой сознания, и как результат воспитания в первые годы жизни, когда происходит формирование эмоционально-чувственного плана личности. Так, плохая оценка в школе или нарушения в форме одежды могут стать личной трагедией для ребенка, равно как и запрет родителей прикасаться к каким-нибудь вещам. Даже испуг от какой-то неожиданности, проассоциировавшейся с конкретным материальным объектом, может оставить устойчивый след в дальнейшей жизни   и т.д.

 Реально полное чувствование возможно лишь тогда, когда ничто иное не мешает чувству.

Но ничто так сильно не мешает чувству, как мышление (качественно другой последовательно-параллельный процесс, протекающий в сознании личности). Поэтому и без дальнейших разъяснений понятно, что мышление у этого типа по возможности подавляется. Это не значит, что такая женщина вообще не думает; напротив, она думает, может быть, очень много и очень умно, но то, чего она не может чувствовать, она не может и мыслить сознательно. Насколько ей позволено чувством, она отлично может мыслить, но каждый, даже наиболее логический вывод, который мог бы повести к нарушающему чувство результату, отметается «с порога». О нем просто не думают. Она ценит и любит все, что хорошо согласуется с объективной оценкой, все же остальное существует как бы вне всякой с ней связи.

Эта картина меняется, если значение объекта достигает еще более высокой ступени. Тогда, происходит такая ассимиляция субъекта к объекту, что сам субъект чувства более или менее исчезает. Чувственный процесс утрачивает личный характер, он становится чувством самим по себе, и создается впечатление, как будто бы личность вполне растворяется в чувстве каждого данного момента. Так как в жизни одна ситуация постоянно сменяет другую, вызывая при этом различные или даже противоположные окраски чувством, то и личность разлагается на столько же различных чувств. Это проявляется, в так называемым, раздвоении личности, всё чаще, встречающимся среди населения. В более слабой форме это воспринимается окружающими как некоторый каприз, отражающий выносимое напоказ чувство, подчас, ничем вроде не обоснованное. Это проявляется и в преувеличенном выражении чувств, например: в громких и навязчивых чувствительных предикатах, которые, однако, до известной степени не внушают доверия. Они звучат пусто и не убеждают. Напротив, они уже обнаруживают возможность того, что этим сверхкомпенсируется некоторое противление, и что, вследствие этого, такое окрашенное чувством суждение могло бы звучать и совершенно иначе. И действительно, некоторое время спустя оно и звучит иначе. Стоит ситуации чуть-чуть измениться, чтобы вызвать тотчас же совершенно противоположную оценку того же объекта. (Вполне закономерно, что сторонний наблюдатель не будет  всерьез принимать ни того, ни другого суждения, а будет составлять свое собственное суждение и об источнике оценочного суждения, в том числе.) Но, так как, для этого типа важнее всего создать интенсивное, окрашенное чувством отношение к окружающей среде, то происходит наращивание усилий в этом направлении. Что ещё` больше ухудшает положение, создавая «заколдованный круг». И, в конечном счете, «ударяет» по физиологии организма далеко не в лучшую сторону.

   До тех пор, пока сознательное чувство сохраняет личный субъективный характер или, другими словами, пока личность не поглощается отдельными состояниями чувств, мышление остается компенсирующим. Но когда личность диссоциирует, и распадается на единичные, противоречащие друг другу чувственные состояния, тогда компенсация нарушается. Это выражается в том, что именно вокруг наивысше оцененных объектов скапливаются плохо воспринимаемые мысли, которые беспощадно срывают «личину ценности» этих объектов. Мышление в стиле «не что иное, как» разрушает превосходящую силу прикованного к объектам чувства, внося негативную и обесценивающую тенденцию. Поэтому, у женщин такого типа, бывают моменты, когда самые дурные мысли прикрепляются именно к тем объектам, которые их чувство наиболее ценит.  В силу прямой взаимосвязи эмоционально-чувственного плана в структуре сознания личности с физическим планом личности, и его управляющим моментом в физиологических процессах, происходят физиологические сдвиги в работе организма. Что выливается в состояние невроза, в форме истерии, с характерным для нее инфантильно-сексуальным миром плохо осознаваемых представлений.

Чисто внешнее наблюдение за такой личностью приводит к выводам о неразумности и случайности в поведении индивида, не отражающих его сознательных намерений и мотиваций (поскольку внутренние процессы, протекающие в личностной структуре, остаются «за кадром», то им приписывается собственное, свойственное наблюдателю, понимание происходящего). Это обстоятельство в значительной степени затрудняет понимание проявления психологических данностей и неизмеримо увеличивает возможность недоразумений. Споры, возникающие из-за этих недоразумений, обычно безнадежны, ибо спорящие говорят мимо друг друга - «в одно ухо вошло - в другое вышло».

В целом, объективно ориентированные эмоциональные натуры, с ведущим эмоционально-чувственным планом сознания, обычно опираются на интуицию в восприятии окружающего. И она их не подводит, позволяя чувствовать эмоциональное удовлетворение от собственных суждений и их справедливости, в своем личном понимании, при общении с окружающими  и в практической деятельности.

   Разумность сознательной жизнедеятельности у рассмотренных двух объективно-экстравертных рациональных типов (с ведущей ролью алгоритма протекания процессов в собственно сознании личности) свидетельствует о сознательном исключении того, что принято в социуме считать случайным или неразумным. Разумное умозаключение или суждение представляет собой в этих структурах, «силу», которая втискивает в определенные формы все «беспорядочное» и «случайное» в реальных процессах происходящих вокруг (и попыток подчинить им происходящее внутри собственного организма) или, по крайней мере, старается втиснуть. Этим создается, с одной стороны, известный выбор жизненных возможностей, ибо сознательно принимается только то, что соответствует общепринятому, а с другой стороны, существенно ограничивается самостоятельность и влияние тех иррациональных планов (психических функций), которые служат собственно восприятию происходящего вокруг. Это ограничение ощущения и интуиции, конечно, не абсолютно. Эти функции существуют, как и везде, но только подаваемые с их помощью сигналы воспринимаются избирательно. Со стороны эмоционально-чувственного плана - для мотивации образа действия решающим является не абсолютная сила ощущения, а суждение. Следовательно, и само эмоциональное восприятие, в известном смысле, разделяют судьбу чувственного процесса. В случае ведущего интеллектуального плана, мотивацию определяет определенное умозаключение, и способ мышления является определяющим при формировании выборки из информации, поступающей по интуитивному каналу.

  Рациональность обоих типов ориентирована объективно и зависит от объективно данного, признаваемого социумом (или наблюдаемого явным образом). Их разумность соответствует тому, что «считается разумным». Субъективно они не считают разумным ничего, кроме того, что вообще признается разумным окружающими. Однако разум, в немалой своей части, субъективен и индивидуален. В данном же случае, эта часть процессов сознания вытеснена, и притом тем более, чем большее значение приписывается объекту. К этому, дополняюще, присоединяются примитивные ощущения, в виде компульсивных ощущений, например в виде навязчивой жажды наслаждений, которая может принимать всевозможные формы. Также сюда присоединяются и примитивные интуиции, которые могут стать настоящим мучением для самого субъекта и для среды, его окружающей. Все неприятное и мучительное, все отвратительное, уродливое или дурное выслеживается чутьем и предполагается во всем, и  обычно сводится к искажению истинности в происходящем, вызывая самые отвратительные недоразумения. При сильном влиянии со стороны игнорируемой данности, возникают нарушения в работе сознания, а именно обнаруживается привязанность к «случайностям», которые приобретают компульсивное влияние или благодаря силе вызываемых ими ощущений, или благодаря их интуитивно воспринимаемому значению. Компульсивное влияние истекает со стороны иррациональных планов.

 Влияние возникающих ощущений (со стороны физического плана, постоянно ограничивающихся схематичным или подчиненным чувствованием, и соответствующими управляющими командами, поступающими из области сознания) может привести к возникновению физиологических потребностей таких, как неумеренное потребление пищи или, наоборот, тяга к строгой диете, постоянному сексуальному возбуждению и неразборчивости в сексе (с участием в социально доступных оргиях),  участию в массовых развлечениях (когда синхронное влияние окружающих, позволяет преодолеть создавшийся внутренний диссонанс в функционировании личностной структуры) доводя состояние личности до исступления. Как, крайний случай – это участие в преступлениях против личности. (Мазохизм и садизм тоже может нести на себе отпечаток подавления ощущений, прорвавшийся подобным образом). Возможно, и просто неосознанное погружение в невроз, характеризующийся набором страхов, фобий и ипохондрии, как нормы существования (с постоянной концентрацией внимания на собственном телесном здоровье и постоянном лечении) и т.д.

   Влияние интуитивного канала может приводить к компенсирующему воздействию, через установочный «руководящий» очаг возбуждения сознания. Что может делать человека трудоголиком или шопоголиком, страстно настроенным на приобретательство, или же на успех в общении с себе подобными на различных тусовках. Другим проявлением может стать компьютерная или телевизионная зависимость, игромания и т.д. В конечном итоге, существование личности становится фанатичным, связанным с каким-либо из выбранных, или навязанных со стороны общества, поприщ.

Кроме  рациональных составляющих экстравертного объективизма имеют место и иррациональные. В этих случаях не сознание доминирует над поступающей в него информацией (сортируя её в соответствии с рабочим алгоритмом), а процесс поступления информации в область сознания «задает тон» его функционированию, заставляя алгоритм работы сознания подстраиваться под этот процесс

Одним из проявлений иррационального объективизма является объективизм ощущений, возникающих от воздействия окружающих объектов. Он имеет место, в том случае, когда наиболее сильные непосредственные ощущения от объектов, и являются решающими в работе сознания индивида. Вследствие этого возникает ярко выраженная сенсуозная (чувственная) связанность с объектом или «субъектом, как объектом». Ощущение становится самым сильным жизненным влечением. Ощущения, вызываемые объектами,  насколько это вообще возможно, всецело воспринимаются в сознании, независимо от того, подходящи они, с точки зрения разумного суждения, или нет. Критерием их ценности является собственно сила ощущения, которая обусловлена их объективными свойствами. Все объективные процессы, вызывающие ощущения, отражаются, так или иначе, в сознании. Однако в объектно-экстравертной установке фигурируют только те, которые любая личность ощутила бы в качестве конкретных чувственно-воспринимаемых объектов или процессов. Такой индивид ориентируется по чувственной фактической данности, вызываемой исключительно ощущениями. Суждения, стоят ниже  факта ощущения, и поэтому отличаются известной негативностью с инфантильно-архаическими чертами. Естественно, что превалирование влияния ощущений в работе сознания приводит к вытеснению интуитивного канала восприятия.

  Развитость прямого ощущающего фактора в жизнедеятельности личности, можно трактовать как прямое отражение реальности со стороны экстравертно-ощущающего типа. В течение жизни происходит накопление наблюдений за конкретными объектами, но чем ярче выражены текущие ощущения, тем меньше используется предыдущий опыт. В своем крайнем выражение это заключается в том, что жизнь существует только «здесь и сейчас», и прошлые переживания могут вообще не учитываться. Жизнь «бьет ключом», открывая двери к все новым ощущениям, и в этом состоит её сущностное наполнение и цель. Такие личности выглядят весьма разумными, поскольку люди склонны считать ярко выраженное чувство чистого факта за нечто очень разумное. В действительности же они  не очень разумны, поскольку рациональные планы (сосредоточение разумности в сознании) – «отдыхают». Сама личность (скорее это мужчины, чем женщины, на чем и строится их функция «разведчика рода», опирающегося в суждениях на силу ощущений, при столкновении с чем-то доселе неизвестным) даже не предполагает, что руководствуется обычным ощущением. Напротив, в их понимании, это только и есть конкретное проявление жизни  во всей её полноте. На что ещё можно опираться, говоря о том, как ярко светит Солнце или грохочет гром, насколько шершава поверхность или горячий ли песок, и как тяжело дышится в духоте.

Желание такой личности направлено на конкретное наслаждение, так же как и её моральность. Ибо истинное наслаждение - иметь свою особую мораль, свою особую уравновешенность и закономерность развития, свою самоотрешенность и готовность к жертве. Такой человек не является чувственным варваром, и может дифференцировать свое ощущение до высшей эстетической чистоты, ни разу не изменив, даже в самом абстрактном ощущении, своему принципу объективного ощущения.  

 На более низкой ступени (слабой насыщенности личностной структуры или склонности к негативизму) ощущающий тип является человеком осязаемой действительности, без склонности к рефлексии (и вообще к какому-нибудь «самопогружению») и без властолюбивых намерений. Его мотивированная направленность - ощущать объект. Полученные ощущения трансформируются в сознании в чувственные впечатления и являются предметом наслаждения или наоборот, разочарования. Внешне, такая личность, не лишена любезности  и часто отличается отрадной и живой способностью наслаждаться. Она может быть и просто веселым собутыльником, и выступать как обладающий вкусом эстет. В первом случае, «мировые проблемы» личной жизни зависят от более или менее вкусного обеда, во втором, эстетическое восприятие может быть весьма обширно. Ощущения являются «альфой и омегой» его существования. Ощущаемая конкретность действительности превалирует над всем остальным, которое допускается, только в том случае, если приводит к усилению ощущений. При этом, совсем не обязательна только приятность  ощущений, они просто должны быть сильными и поступать извне. То же, что приходит изнутри, представляется болезненным и негодным. Мысли и чувства имеют подчиненную роль и вытекают из влияния объектов, даже если это влияние нарушает логику мышления. В чем, в частности, проявляется повышенное легковерие и приверженность формальным признакам. Любовь основывается на чувственных прелестях объекта, которые отражают идеал в существующей реальности, привлекающий  повышенное внимание. Отвлеченные умозаключения или суждения находятся вне «поля зрения». Всё, заслуживающее внимания  является реально «приземленным». Такой тип хорошо одевается, соответственно со своими средствами, у него хорошо едят и пьют, удобно сидят. По крайней мере, присутствующий утонченный вкус выдвигает определенные требования к окружающему, и ради стиля, безусловно, возможны некоторые жертвы.

Но, чем больше преобладает ощущение, и ощущающий субъект исчезает за чувственным впечатлением, тем неприятнее становится этот тип. Он превращается или в грубого искателя наслаждений, или в беззастенчивого, рафинированного эстета. «Погружение» в воздействие объекта приводит к его «обесцениванию» как субъекта, существующего в себе самом и через себя самого. Объект становиться лишь поводом для ощущений, а связанность с объектом доводится до крайности. Подавленная интуиция заявляет о себе возникновением самых причудливых предчувствий и фантазий, и, если речь идет о сексуальном объекте, то большую роль играют фантазии ревности и состояние страха. В более тяжелых случаях развиваются разного рода фобии, и, в особенности, навязчивые симптомы. Патологические содержания имеют заслуживающий внимания характер ирреальности, нередко с моральной и религиозной окраской. Зачастую развивается хитрое крючкотворство, мелочная до смешного мораль и примитивная, суеверная религиозность, возвращающаяся к диким ритуалам. Разумность сознания (в силу отсутствия необходимого опыта) не может скомпенсировать возникающие отклонения, поэтому культура чувства и мышления оказывается извращенной в болезненную примитивность.  Разумность становится умничаньем, а мораль праздным морализированием и явным фарисейством. Причудливые (подчас совершенно мелочные)  суеверия овладевают личностью.

Если однажды он заболевает неврозом, то его гораздо труднее лечить разумным способом, ибо те функции, к которым обращается врач, оказываются мало или даже вовсе ненадежными. Нередко приходится производить аффективные нажимы для того, чтобы заставить его осознать что-либо.

В целом же это весьма комфортный тип личности, если он занят делом. То это доставляет ему удовольствие при любом ведущем плане сознания, поскольку, «точность» личных ощущений от окружающего, заменить чем-либо другим адекватным, вряд ли возможно.

В связи с узконаправленным восприятием окружающего и пониженным самовосприятием, такие личностные структуры имеют и слабую насыщенность (суммарное количество и интенсивность присущих им качеств), поскольку ни широта восприятия, ни  глубина его осмысления и прочувствования не требуется для их существования и практической жизнедеятельности в социуме. Тоже относится и, к рассматриваемой далее, личности экстравертного интуитивного объективиста.

  Ведущая экстравертность интуиции является другим проявлением иррационального экстравертного объективизма  личности. Интуиция, отражающая возможности в развитии окружающей  реальности, обращена в экстравертной установке всецело на внешние объекты. Интуиция очень трудно постигается сознанием, поскольку отражает другой (в отличие от привычно реализовываемого) способ мышления, приводящий к интуитивно получаемому результату. Это своего рода набор ключей от других дверей, пройдя через которые можно достичь ответа на волнующий вопрос, зачастую не сформулированный в явной форме. В сознании интуитивная функция представлена в виде выжидательной установки допустимого созерцания и всматривания, отражающего, отличный от используемого, алгоритм обеспечения мышления и чувствования необходимой информацией.

    При сбалансированности процессов, протекающих в сознании  личности, интуиция «поставляет для осмысления» дополнительную информацию, выполняя, тем самым,  корректировку алгоритма процесса мышления в заданном направлении, согласующимся с личностным устройством и условиями существования.

  Экстравертно-объективная интуитивность, являясь ведущей, говорит о превалировании экстравертного (направленного на получение скрытой информации об окружающей реальности) интуитивного канала обеспечивающего мышления. Мышление, чувство и ощущение оказываются сравнительно вытесненными, причем больше всего этому подвергается ощущение, потому что оно, в качестве поставщика информации для осознания на уровне чувствования, более всего мешает интуиции, которая создает определенные мысленные образы в сознании,  обычно, не присутствующие в прошедшей реальности. Ощущение же, через эмоционально-чувстственный канал искажает их текущим (запомнившимся) восприятием действительности. Так как интуиция при экстравертной установке формируется преимущественно  окружающим, то она, в сущности, очень приближается к ощущению, только говорит о скрытых качествах объектов, которые ещё не реализовались и не проявились на уровне ощущений. Сам же такой тип воспринимает их как своего рода реальные ощущения и использует этот термин для их обозначения. Сознание, обрабатывая интуитивный посыл, опирающийся на внешнюю информацию, и трансформирует его во вполне реальные личностные ощущения воспринимающего субъекта. Хотя, фактически, это и не так. Интуиция, ориентированная по внешним объектам, при отсутствии текущей информации, временами «достраивает» их в весьма причудливые формы, подчас вызывая страх и волнение, которое исчезает при более внимательном всматривании.

Подобно тому, как ощущение при экстравертной установке стремится достигнуть самой подлинной фактичности, потому что, лишь этим, вызывается видимость полной жизни, так интуиция стремится ухватить наибольшую полноту возможного в состоянии окружающего. Интуитивный канал «фильтрует» имеющуюся информацию о протекающих вовне процессах, используя её для трансформации существующих или отсутствующих объектов в формы доступные дальнейшему осознанию. Интуиция стремится к открытию возможностей в объективно данном, поэтому она в качестве добавочной, подчиненной функции (именно когда примат ей не принадлежит) является тем вспомогательным средством, которое действует автоматически, когда ни одна из других функций не способна открыть выход из положения, со всех сторон загороженного неизвестностью. Если канал интуитивного восприятия является ведущим в личностной структуре, то сознание перескакивает от одной возможности к другой, ища ту, которая в наибольшей мере соответствовала бы  его текущей установке существования. Алгоритм поступления внешней информации,  выделяет наиболее существенные признаки происходящего вокруг. Что можно проиллюстрировать примером, так называемого «бокового зрения», которое заявляет о себе в необходимый момент, заставляя повернуть голову и посмотреть в указанном направлении или даже сразу начать действовать, в соответствии с выжидательной установкой сознания. Окружающее имеет значение лишь постольку, поскольку он открывает новые возможности, уходящие за пределы самого факта и освобождающие от него индивида. Всплывающие возможности - суть принудительные мотивы, от которых сознание не может уклониться и для реализации которых личность жертвует всем остальным.

Так как, интуиция ориентируется по объекту, то заметна сильная зависимость от внешних ситуаций, причем сознание не может остановиться под натиском новой информации и, в зависимости от её характера, может, как мыслить в определенном направлении, так и «разбрасываться по сторонам», что в худшем случае трактуется, как «дурная голова ногам покоя не дает», а в лучшем «руки чешутся» по какому-то вновь замышляемому делу. Причем в последнем случае – это является тем самым призывом, поскольку найдено требуемое решение, которое необходимо реализовать на практике.  Такой тип обладает тонким чутьем в отношении всего, что зарождается и имеет будущее. Длительное пребывание в устойчивом (умиротворенно-покоящемся) состоянии не является атрибутом такой личности. Такая личность, интенсивно берясь за новые объекты и пути, подчас, даже с чрезвычайным энтузиазмом, как только всё становится ясным, и нет больше предвидения их дальнейшего значительного развития,  хладнокровно их бросает,  даже не вспоминая о них в дальнейшем. Требуемые мелкие доделки просто выпадают из поля зрения, и в общем контексте нового не являются определяющими. Пока существует какая-нибудь возможность, такой тип может быть прикован к ней как бы силой рока. Кажется, что вся его жизнь растворена в чем-то новом и подчас загадочном для окружающих.  Ни разум, ни чувство не могут его удержать или отпугнуть от новой возможности, даже если она иногда идет вразрез с его прежними убеждениями. Мышление и чувствование, формирующие убеждения (основывающиеся на умозаключениях, согласующихся с оценочными суждениями), не имеют решающего веса и не способны противостоять силе интуиции. И все-таки только эти функции могут действенно компенсировать примат интуиции, «прикрепляя» к интуитивному восприятию оценочное суждение, которого он, как тип, совершенно лишен. Моральные установки интуитивной личности  не интеллектуальны и не чувственны, они определяются властью созерцания происходящего, как источника новых возможностей. Причем благополучие окружающего и окружающих не является значимым фактором, как и собственное материальное благополучие, не является  веским аргументом в очередных начинаниях. Уважение к убеждениям и жизненным привычкам окружающих также весьма невелико, так что нередко, такого человека считают безнравственным и беззастенчивым авантюристом. Поскольку, интуиция «вытекает» из внешних объектов, то и чутье выискивает внешние возможности. Такой тип охотно берется за такие профессии, где он может развить свои способности наиболее многосторонне (игра на бирже и создание нового бизнеса, политика, продюсерская деятельность и т.п.). Женщины такого типа обнаруживается гораздо реже в профессиональной сфере, чем в общественной жизни. Они умеют использовать все социальные возможности, умеют завязывать общественные связи, разыскивать мужчин, располагающих различными возможностями, и все с тем, чтобы снова все бросить ради какой-нибудь новой возможности.

Практические навыки такого типа имеют большое значение, как в хозяйственной деятельности, так и в области культуры. Если у него хорошие задатки, а установка его не слишком эгоистична, то он может оказать необыкновенные услуги в качестве инициатора или, по крайней мере, поборника всяких начинаний. Он естественный ходатай всякого, имеющего будущность, меньшинства. Так как  (если ориентация не столько на вещи, сколько на людей), предугадывая в окружающих известные способности и полезности, он способен  «создавать» людей, помогая им с их собственной ориентацией в жизни. Никто не может лучше его подбодрить своих ближних или воодушевить их на новое дело, даже если он бросит его уже послезавтра. Чем сильнее  интуиция, тем больше слияние с увиденной возможностью, которая оживляется и воплощается в практической деятельности. Хотя, по-первости, такое начинание и может выглядеть как проявление актерства с его стороны, но в этом судьба такого типа.

Конечно, всё хорошо не бывает, и «оживляя» людей и вещи, распространяя вокруг себя некую полноту жизни, такой тип проживает её не сам,  за него это делают другие. Если бы он мог остаться у дела, то пожал бы и плоды своего труда, но, увидев новую возможность, он покидать свои, только что засаженные поля, с которых другие соберут урожай. В конце концов, он уходит ни с чем. Но в этом случае субъективная составляющая личности «восстает» против него самого. Ощущения и особенно чувствование вытеснены на «задний план» в жизнедеятельности, но проявляются в форме интенсивных проекций и оказываются, столь же нелепыми, как и проекции ощущающего типа, но с меньшим налетом мистического. Чаще они касаются конкретных, квазиреальных вещей, таких, как сексуальность, финансовые и другие предвосхищения, например предчувствие болезни или физического недомогания, хотя и не в форме ощущений реальности, а как некоторого предвидения реализации возможности. И в таком случае, архаическая сфера ощущений может быть «захвачена» представителями противоположного пола, из чего вырастает бессознательная навязчивая прикрепленность к объекту, отличающаяся в большинстве случаев несомненной безнадежностью. Поскольку, рациональность в понимании подменяется возможностью реализации. Он претендует на такую же свободу и несвязанность, как и ощущающий тип, и освобождает себя от ограничений, идущих от разумных суждений, и поэтому в неврозе подпадает под власть бессознательного принуждения, умничанья, педантического резонерства и навязчивой привязанности к ощущению объекта. Сознательно он обращается с ощущением и с ощущаемым объектом свысока, с чувством собственного превосходства и беззастенчиво, поскольку просто не видит объекта, который все могут видеть, и проходит мимо него, подобно ощущающему типу (который не видит «души» объекта). За это объект впоследствии мстит, и притом в форме ипохондрических навязчивых идей, фобий и всевозможных нелепых телесных ощущений.

Но, если говорить в целом, то именно объективно направленная интуитивность обеспечивает повышенную внутреннюю стабильность таким натурам среди всех остальных типов личностного устройства. Кроме того, она доставляет комфортность от мышления или чувствования в большей мере, чем присущая другим объективно ориентированным типам натур, а в области эмоций, при развитости ощущающего плана (что правда редко встречается) и вообще, среди всех типов личностного устройства.

Рассматривая принципиальные отличия, между рационалистами, опирающимися на умозаключения и суждения, как результирующие в работе сознания, и иррационалистами, живущими текущей или возможной действительностью, можно заключить: - рационально ориентированной личности может, в конце концов, показаться, что иррациональный  подход, к тому, что, по её мнению, отнесено к разряду случайностей, вообще не заслуживает серьезного внимания, за что иррациональный платит той же монетой: он смотрит на рационалиста как на что-то полуживое, единственная жизненная цель которого состоит в том, чтобы налагать цепи разума на все живое и душить его за горло суждениями. И хотя, это резкие крайности, но они, тем не менее, встречаются.

Суждение рационалиста легко могло бы изобразить иррациональную личность, как рационалиста второго сорта, если его воспринимать, исходя из видимости того, что с ним происходит. Но с ним происходит совсем не  то, что поддается внешнему наблюдению, а разумное суждение и разумное просчитанное намерение – это не его ведущие доминанты. Для рационального типа личности этот факт практически недоступен, и эта «немыслимость» может сравниться лишь с удивлением иррациональной личности, нашедшей кого-нибудь, кто ставит идеи разума выше живого и действительного происходящего. Ей это также представляется почти невероятным, и практически безнадежно пытаться убедить такой тип в чем-то принципиальном в этом направлении, ибо рациональное объяснение настолько же незнакомо ему и претит его мировосприятию, насколько немыслимо показалось бы рационалисту заключить деловой контракт без обмена мнениями и обязательствами.

Примечание.

В данном изложении частично использованы материалы клинических наблюдений К.Юма, которые представляются весьма обоснованными.